В миллиарде космических систем

Когда гул заработавшего двигателя заглушил несущиеся из спального отсека истошные вопли, Мирон в первый раз за весь день ощутил нечто, похожее на облегчение. К этому не было особых оснований, но все-таки он был безумно рад наконец-то заняться привычным, любимым делом, и отвлечься от всего этого ебаного пиздеца, творящегося на корабле и между ним со Славой. Мирону было искренне жаль, что пришлось прибегнуть к насилию, но он просто не видел другого выхода. Когда Слава, даже не попрощавшись, решительно поперся к выходу из шаттла, Мирон просто понял, что нельзя его отпускать ни в коем случае. Поэтому оглушил, связал и устроил в спальном отсеке, временно отведенном под гауптвахту. Конечно, он знал, что Слава, очнувшись, придет в бешенство, но не сомневался, что потом, когда эта поебень кончится, только спасибо ему скажет. То, что поебень может и не кончиться, Мирон отказывался даже допускать. И свято верил, что, как только они улетят, все сразу пойдет на лад. Только вот нихуя на лад не пошло. Старт прошел успешно, температурные датчики были в норме, залатанный отражатель на корпусе вроде бы работал как надо. Мирон проверил все два раза и решил, что до ближайшей космостанции они дотянут. Он проложил курс, поставил шаттл на автопилот и только тогда позволил себе отключиться от пилотирования. Набрав высоту и выйдя из верхних слоев атмосферы, шаттл перестал гудеть, наполнившись привычной звенящей тишиной, которую Мирон со Славой обычно развевали энергичными перепалками и непринужденной болтовней. Мирон вдруг осознал, до чего ему не хватает и первого, и второго, и как он успел соскучиться по Славе за эти пару дней. По нормальному Славе, конечно. Прежнему. Из спального отсека не доносилось ни звука. Скорее всего, Слава наконец угомонился и сдался, а может, сорвал голос – он так орал во время взлета, словно его режут живьем, аж жутко делалось. Мирон видел, что у него самая обычная ломка – судя по тому, как усердно сосал Слава отростки гребаного куста, они поили его своим соком или что там у этих блядей течет в их ебаных стебельках. На человека это вещество подействовало как наркотик, обладающий, видимо, свойствами одновременно афродизиака, галлюциногена и анестетика. Славе должно было быть ужасно больно, когда в него, переплетаясь, толкались сразу три толстенных отростка, но он только мурлыкал под ними и посасывал другие отростки, ебущие его в рот, так что боли явно не чувствовал. Мирон вдруг забеспокоился, а не ранен ли он... ну, там. Хотя отростки выглядели очень эластичными и гибкими, они произвольно меняли форму и, наверное, могли понять, до какой степени им допустимо раздуваться, чтобы не причинить своей жертве настоящего вреда. «Блядь, с чего я взял, что оно разумно?» - подумал Мирон, нервно проводя рукой по голове, но отчего-то именно такое впечатление у него и сложилось. Ладно. Разумна эта дрянь или нет, они наконец-то убрались от нее на недосягаемое расстояние. Теперь Славе нужно просто переломаться, перетерпеть и все. Практически любой известный науке наркотик – а их существуют тысячи видов на всех изученных мирах, – даже вызывающий сильнейшее привыкание с первой дозы, со временем выводится из организма. И да, ломка может быть жестокой, но, как правило, от нее не умирают. Если сердце крепкое. Мирон очень надеялся, что у Славы с сердцем все хорошо, впрочем, иначе бы он и не летал постоянно, перенося перегрузки и перепады гравитации и климата… Но почему он так притих, боже? Что-то задумал? Правда смирился? Или… Мирон утер капельки пота, выступившие на лбу. С трудом заставил себя подняться из кресла пилота, которое всегда было для него убежищем от неприятных мыслей и лишней ответственности. Но теперь никуда не денешься: у него на руках свихнутый напарник, беспомощный, как младенец, и, возможно, опасный. Для себя самого – так уж точно. Мирон подошел к спальному отсеку и нажал панель, раздвигая створки. Слава лежал на койке, свесившись с нее почти всем телом, обвиснув на страховочных ремнях, которыми Мирон предусмотрительно его зафиксировал, чтобы он не упал, когда будет пытаться освободиться. Связанные изолентой руки и ноги безвольно обвисли вниз, словно он до последнего пытался разорвать страховочный ремень и встать на ноги. Голова тоже свешивалась вниз, как тогда на фиолетовой поляне в липких объятиях щупалец, и волосы закрывали лицо с приоткрытыми губами. Мирон похолодел. - Слава… Слав? Он нерешительно шагнул вперед. А может, притворяется? С него станется. Он жутко изменился, просто жутко, стал холодным, как робот, бездушным каким-то и… может быть, коварным. Не исключено. Но он все равно ведь связан, что он может сделать? Мирон подступил к нему, осторожно взял за подбородок, повернул его голову, отбрасывая волосы с глаз. Слава не притворялся. Он был без сознания, точнее, еще хуже – в ступоре, близком к коматозному. Глаза не были закрыты до конца, только прикрыты, но пугающе закатились, кожа стала белой, веки посерели. Мирон испуганно сжал его лицо сильнее, и на побелевших Славиных губах выступила пена. - Господи! – выдохнул Мирон, трясущимися руками отстегивая страховочный ремень и подхватывая Славу, выпавшего из койки. Он уложил Славу на пол, прижал ухо к груди - и стремглав кинулся за аптечкой. Наполнил шприц адреналином, рванул на Славе комбинезон, надавил ладонью на грудную клетку напротив сердца. И всадил шприц ему в грудь между ребрами. Слава выгнулся дугой, распахивая глаза, захрипел, судорожно втягивая воздух. Рывком сел, так, что Мирон чуть не упал навзничь. Слава таращился на него дико расширенными глазами, зрачок почти полностью закрывал радужку, белые губы тряслись, мокрые от пота волосы липли ко лбу. - Сука, - прохрипел он. – Сука. Тварь. Ненавижу. Верни меня! Верни меня назад! Я хочу назад! - Тише, - Мирон отбросил шприц и накрыл плечи Славы руками. Слава извернулся, пытаясь его отпихнуть, но Мирон схватил его и прижал к груди, просто не представляя, что сделать еще. – Слав, я не знаю, понимаешь ли ты меня, но послушай, пожалуйста. У тебя ломка. Эта тварь накачала тебя наркотиком, и сейчас тебе будет очень хуево. Но это пройдет. Я рядом. - Убери… руки… - прохрипел Слава, и Мирон качнул головой, задев подбородком его темя. - Не могу. Ты все еще опасен, для самого себя в первую очередь. Если тебя сейчас отпустить, ты кинешься на меня и перегрызешь мне глотку, а потом развернёшь корабль обратно. И почти наверняка разобьешь его при посадке. Так что придется тебе просто потерпеть. Пожалуйста. Слава молчал. Он глубоко и хрипло дышал напротив груди Мирона, и Мирон даже сквозь теплоизолирующий комбинезон ощущал жар этого дыхания, или ему просто так казалось. Он вдруг почувствовал, как в трусах начинает твердеть, и чуть не застонал. Ну офигеть время нашел! Сидит тут с несчастным, чуть живым парнем, пережившим блядский ад, пытается его как-то утешить и при этом тыкается ему в живот своим твердеющим членом. Зашибись вообще. - Ты не понимаешь, - глухо проговорил Слава. – Не понимаешь. Они мне нужны. Без них я умру. - От ломки еще никто не умирал, - с неискренним энтузиазмом заверил Мирон, и Слава ответил все так же глухо: - Значит, я буду первым. Вряд ли он шутил. Мирон отстранился от него, взял за плечи и заставил посмотреть себе в глаза. С одной стороны, они хоть немного да прояснились, зрачки уже не были такими пугающе огромными, да и голос звучал куда более вменяемо, без этих жутких зомби-интонаций. Но с другой стороны, Слава выглядел просто ужасно. На него было жалко смотреть. Казалось, за это утро он похудел килограммов на пять, и вообще выглядел так… ну, так, словно его несколько дней подряд насиловали тентакли. И он ведь в эти дни почти ничего не ел, свою корабельную порцию почти целиком стряхивал в мусорный бак. Видимо, его поехавшие мозги воображали, будто его достаточно сытно «кормит» гребаный инопланетный монстр. - Сейчас я принесу воды. Подожди минутку, - сказал Мирон и, не удержавшись, ободряюще взъерошил Славе волосы. Он быстренько сбегал в кухонный отсек, налил воды в пластиковую чашку. Когда он пришел, Слава сидел все так же на полу, уронив связанные руки на колени, и Мирон счел, что это хороший знак. Поднес чашку к искусанными, потрескавшимся губам Славы (изо всех сил пытаясь не вспоминать, как они растягивались вокруг багрово-сиреневого щупальца и жадно сосали его, втягивая в горло). Слава послушно отпил, а потом выпил все до дна. Его даже не стошнило, и Мирон опять приободрился. Может, в конечном счете все и наладится… - Мирон. Помоги мне. Слава сказал это тихо и почти так же спокойно, как говорил перед тем, как началась вся эта безумная поебень. - Как? – дрогнувшим голосом спросил Мирон. – Как тебе помочь? - Не знаю. Мне очень плохо. Мне правда… ни разу в жизни не было так плохо. – Он поднял на Мирона широко распахнутые глаза, и из них покатились слезы – крупные. прозрачные, закапали вниз, Славе на связанные руки. – Мне очень-очень-очень плохо, помоги мне, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Он говорил и говорил, так же неумолчно, как перед тем ругался, таким безумно беспомощным, слабым голосом, так потерявшийся ребенок зовет родителей, заблудившись в темноте. Мирона пробрала дрожь. Он не знал, что сделать, просто не знал, и, как дурак, просто стоял перед Славой на коленях, держа его за плечи, безотчетно поглаживая их большими пальцами, и кивал в ответ на его захлебывающиеся мольбы. Так, словно действительно мог чем-то помочь. - Все будет хорошо, чувак, все наладится, вот увидишь. Ты воды попил, это очень хорошо. Тебя отпустит скоро, вот уви… - Помоги мне, пожалуйста, помоги, мне нужно, мне очень нужно… - Что, что тебе нужно? Слава вдруг замолчал. Заерзал, словно ему было неудобно – и впрямь же было, пол-то металлический, надо его опять на койку уложить… - Трахни меня. Трахни меня, Мирон, чем-нибудь, я не знаю, длинным, тонким. Мне очень нужно… может, каким-то кабелем… или шлангом… - Ч-что?! У Славы, похоже, началась стадия бреда: Мирон пощупал его лоб, ожидая, что тот будет полыхать, как печка. Но кожа оказалась холодной, почти ледяной, и скользкой от пота. - Трахни. Меня. Чем-то. Таким. Как. Они, - медленно выговаривая каждое слово, сказал Слава. И сейчас это прозвучало почему-то не как мольба. А почти как приказ. Мирон отстранился от него. Так, шутки в сторону. - Давай я помогу тебе встать… то есть лечь, - проговорил он, чтобы сказать хоть что-то, и Слава упрямо повторил: - Ты меня от них забрал. Лишил меня того, что мне нужно. Так отвечай. Сука. За свои. Поступки! Слава опять кричал, и это было вот пиздец как хорошо – к нему вернулись силы, и лучше уж матерящийся и злющий Слава, чем обмякший и бессознательный с пеной на губах. Но то, что он говорил, все равно оставалось бредом. Мирон покачал головой. - Тебе просто нужно отдохнуть. - Мне нужно, чтобы меня выебали, - отчетливо проговорил Слава, глядя на него все так же прямо и зло. – Длинными. Тонкими. Блядскими. Стебельками. Чтоб забрались мне в задницу. Глубоко. Чтобы я кричал. Сделай это. Сделай. Просто сделай для меня. Он снова плакал, да что же это блядь такое, и снова сам этого не замечал. Так и сидел с невероятно злым и недовольным лицом, почти немигающими глазами и грязными дорожками слез на щеках. Где-то на полпути между наркотическим опьянением и нормальным состоянием, когда уже, кажется, начал осознавать, в какое вляпался дерьмо, но все еще не мог совладать с последствиями. Можно было, конечно, сделать вид, что не воспринимаешь просьбы всерьез, уложить в коечку, подоткнуть одеялко, поцеловать в лобик и свалить в рулевой отсек, а вечерком заглянуть проверить, как он там… И с очень большой вероятностью к тому времени Славу отпустит. Да. А может, он снова впадет в кому. Или умрет. Потому что это не просто наркота, это белковое вещество инопланетного происхождения, и как оно повлияет на человека, можно узнать только опытным путем. - Ты же потом меня убьешь, - сказал Мирон, сам не сразу осознав, что именно имеет в виду. – Оклемаешься, придешь в себя и тогда уебешь меня просто на месте. Слава смотрел на него снизу вверх блестящими расширенными глазами. Его била мелкая дрожь, искусанные губы тряслись. Мирон вдруг отчетливо увидел, как наклоняется, накрывая ладонями его ввалившиеся щеки, и целует эти губы. Мягко и нежно. По-человечески. - Длинным и тонким, - тихо проговорил Слава. – Длинным… тонким… как… стебельки… Ну давай уже начистоту, Мирон: когда его у тебя на глазах растягивали и трахали эти ебучие стебельки, у тебя ведь встало. Ты сам там готов был насадиться на первый попавшийся куст. И хотя это, скорее всего, было вызвано каким-то летучим веществом, которое тварь выделяла в воздух вокруг себя (должна же она как-то приманивать к себе жертву в первый раз), но факт есть факт. Славу ебали тентакли, и ему нравилось, а тебе нравилось на это смотреть. - Значит, шланг, да? – сипло спросил Мирон, и Слава усиленно закивал. - Знаешь, топливный, там несколько разных размеров есть. Выбери покрупнее… ну, в меру конечно… ты сориентируешься, ты же их видел? Он говорил уже почти совершенно нормально - и слова, и интонации. Даже лицо немного порозовело. Слава облизнул губы, и Мирон медленно кивнул. Что ж… если это облегчит Славе ломку… почему хотя бы не попробовать? - Я сейчас, - прошептал он, чувствуя себя конченным козлом и идиотом. Топливные шланги действительно навевали непристойные ассоциации. Мирон когда-то даже порно такого типа искал. Правда, гейского так и не нашел, а смотреть, как сисястая блонда запихивает себе в щель брайндспойт, оказалось удовольствием ниже среднего. Но сама идея… интриговала. Мирон трясущимися руками перебрал несколько кандидатов, отсеивая явно непригодные, в конце концов нашел один, сантиметров десять в обхвате – тоньше, чем собственный член Мирона, и лишь чуть-чуть толще щупалец в их самом спокойном состоянии. Должно подойти. Мирон нашел силиконовый наконечник, которыми концы шланга закрывались при хранении (силиконовый, надо же, вот как нарочно!). Нацепил его и провел ладонью, проверяя, нет ли где выступающих или острых частей. Поразительно, но их не было – в закрытом виде шланг выглядел как весьма экзотический дилдо, и почти такой же гладкий. Но следовало позаботиться также о гигиене. К счастью, Мирон, в самом начале еще лелея мечты по поводу тугой задницы своего нового босса, прихватил на «Гнойный» пачку презервативов и флакон смазки. Ну чисто на всякий случай – Слава ведь анальный девственник. Так что если и удастся его соблазнить, думал тогда Мирон, то все надо сделать аккуратно, грамотно и красиво. Да уж, пиздец как грамотно и красиво Мирон натянул презерватив на топливный шланг и обильно нанес смазку на силиконовый наконечник. Постоял немного, пялясь на это произведение авангардного искусства. Из горла вырвался нервный смешок, но… но блядь. В штанах до сих пор было тесно. Мирон опять вернулся в спальный отсек. Слава на этот раз лежал на животе, и Мирон испугался, не стало ли ему плохо, но при звуке шагов Слава повернул голову и одобрительно сощурился, увидев подготовленный «инструмент» у Мирона в руках. - То, что надо, - заявил он и приподнялся на колени, с готовностью выпячивая зад. Он больше не просил его развязать, хотя так и лежал со стянутыми изолентой запястьями и лодыжками. Мирон ничего по этому поводу не сказал: ему так было спокойнее, а Славе, видимо, напоминало его любимого монстра, потерянного навеки, который так же надежно его фиксировал и этим, похоже, дополнительно возбуждал. Так что Мирон решил не касаться пока щекотливой темы. Однако ноги ему все-таки освободил, иначе никак было их не развести в стороны достаточно широко. Мирон высвободил их из комбинезона, приспустил на Славе трусы, сглотнул, увидев перед собой бледную крепкую задницу, призывно выпяченную ему навстречу. Отверстие ануса было розовым, припухшим, растянутым, но никаких следов повреждений Мирон не заметил. Хотя все равно, Славу так долго и круто натягивали эти четыре дня, что у него там все должно чертовски болеть. А ведь Мирон не сможет ему обеспечить анестезию. «Ох, твою мать, что же я, интересно, делаю?» - подумал он, приставил наконечник шланга к требовательно выпяченной заднице и осторожно ввел в анус. Слава застыл. Мирон тоже – испуганно, но в то же время и выжидающе. Слава гортанно застонал и стал подаваться вперед, втягивая шланг в себя, закрыв глаза и часто дыша. - Вот так… так… глубже… глубже-е-е… - стонал он, и Мирону приходилось сдерживать руку, чтобы не позволить ему слишком увлечься. Он заранее нанес краской отметку на шланг, до двадцати сантиметров – у него когда-то был любовник, в коллекции которого имелись дилдо и подлиннее. Да и Слава теперь, похоже, мог принять в себя очень приличный размер, но Мирон все равно не хотел рисковать. Он бы ни за что на свете не сделал подобную хуету, если бы Слава его так настойчиво не просил… хотя, может, все равно должен был отказаться. Потому что, блядь, его и самого это заводило - смотреть, как растянутая задница втягивает в себя инородный предмет, жадно и мощно, как какой-то ебаный пылесос. Мирон придержал руку и осторожно потянул назад, совершая плавные поступательные движения. Форма наконечника шланга оказалась почти идеальной, размер тоже, скользило хорошо, и судя по утробным звукам, вылетавшим из горла распластавшегося по полу Славы, это было именно то, в чем он сейчас нуждался. Мирон, не думая, что делает, накрыл левой рукой его ягодицу и сжал. Слава тут же сжался и сам, стискивая шланг внутри себя с такой силой, что Мирон даже не сразу смог сдвинуть его с места. Господи… ну и натренировался… и так быстро… Мирон сглотнул и с трепетом погладил бархатистую кожу на напряженной ягодице. - М-м… где я? – вдруг слабо проговорил Слава, и Мирон, вздрогнув, быстро наклонился к нему. - Эй, чувак, все хорошо. Ты на своем корабле, на «Гнойном». Я Мирон. Помнишь меня? - Я ебнутый совсем, по-твоему? – возмутился Слава, и, миг помолчав, подозрительно спросил: – А что это за хуйня у меня в жопе? - Ох, - нервно хохотнул Мирон. – Не спрашивай. Погоди, я сейчас уберу… - М-м... не надо... так приятно… - Слав, честное слово, давай я тебя лучше своим членом выебу, как у нормальных людей, - обессиленно засмеялся Мирон, и Слава сказал: - Ну давай. Смех Мирона оборвался. Секунд двадцать он переваривал услышанное. Да, конечно, он надеялся, что гетеросексуальная твердыня по имени Слава Карелин падет под напором его молчаливого мужского обаяния. Но уж точно не ожидал. что это произойдет в таких обстоятельствах. - Нет, - тихо сказал Мирон. Слава обернулся на него через плечо. Глаза у него стали уже совсем нормальные. Почти совсем. И в них сквозила обида. - Не хочешь, да? - О боже, - выдохнул Мирон. – Очень, блядь, ОЧЕНЬ хочу. Но это неправильно. Ты… не понимаешь, о чем просишь. - Я прошу о твоем хуе у себя в заднице. Мирон… я… меня… изнасиловала инопланетная форма жизни. Много раз. Я это понимаю. Я потом буду пить много водки и, наверное, плакать… но сейчас просто очень хочу ебаться. Очень. Хочу. Мирон молча извлек из него шланг, мельком его осмотрел – ничего подозрительного не увидел, к счастью, обошлось. И перевернул Славу на спину. Слава, ни слова ни говоря, вскинул перед ним связанные запястья. Мирон подцепил изоленту и кое-как ее размотал. Едва обретя свободу, Славины руки тотчас легли ему на плечи и притянули так близко, что его лоб уперся в лоб Мирона. - Ты прав. Это нечестно, - пробормотал он. – Я тебя использую. Чтобы сделать легче себе. Это гнусно, ты такого не заслужи… Мирон больше просто не мог терпеть. Он резко нагнул голову и зажал Славе рот поцелуем. Слава застонал ему в губы, как раньше стонал под своими ненаглядными тентаклями. Мирон протолкнул язык ему в рот, и Слава жадно и очень умело втянул его, сплел со своим языком и принялся томно посасывать. Да уж, по крайней мере, целоваться теперь этот парень будет лучше всех в системе Вега. Мирон, не разрывая поцелуя, подхватил его под бедра. Слава подкинул таз, развел колени шире, позволяя ему пристроиться поудобнее. Мирон запоздало вспомнил, что не успел натянуть резинку – но он был чистый, как раз недавно проверялся, а Славе он почему-то верил. Он скользнул на всю глубину и с огорчением подумал, что, хотя на размер своего достоинства никогда не жаловался, Славе после его ебаных сексуальных приключений такой длины и толщины будет недостаточно. Впрочем, можно же прикупить для такого дела парочку вибраторов соответствующих размеров… почему бы и нет… Но пока что Славе хватало и этого. Он вовсе не выглядел недовольным, когда втянул член Мирона в себя, впиваясь пальцами ему в плечи, и запрокинул голову, надрывно и резко дыша. Потом раскрыл губы, и Мирон, инстинктивно поняв, чего он просит, скользнул ему в рот двумя пальцами, толкая их как можно глубже, прямо в расслабленное горло. Слава втянул его пальцы и засосал, постанывая и сладко хныча, и Мирон кончил в него, стыдясь того, что это случилось так быстро. Не выходя из Славы, перехватил его член, дроча ему теми же нежными, скользящими движениями, которые подсмотрел у тентаклей, и не переставая трахать двумя пальцами его рот. Слава выгнулся и издал череду коротких, влажных, рвущих душу стонов, а потом выстрелил Мирону прямо на грудь, запачкав его комбинезон. - Ты меня никогда не простишь, - выдавил Мирон, не в силах заставить себя от него отстраниться. Слава раскрыл затуманенные глаза. Затуманенные не наркотиком, не болью, не безумием. Самым обычным, простым человеческим кайфом от бурного оргазма. А потом взял Мирона за шею, притянул к себе и поцеловал в губы. Они сидели в креслах в рулевой рубке рядом и молчали. Шаттл отправил запрос на стыковку к орбитальной станции Сигма–816 и теперь ждал своей очереди для входа в док, у которого толпилось еще с полсотни кораблей – порт на Сигме был очень оживленным. - Ну так, это, - сказал Мирон, поняв, что больше не выдержит ни единой минуты этого ебаного молчания между ними. – Ты звони. Если вдруг надо будет. - Что надо? – спросил Слава. – Поебаться? Путь от Ка-Пэкса до станции занял двое суток, и это были первые слова, сказанные Славой Мирону за все эти жуткие сорок восемь часов. Его начало отпускать еще во время их секса – настоящего секса, - Мирон видел это и жадно ловил его последние поцелуи и вздохи, понимая, что больше этого никогда не случится. От этой мысли в животе сжимался мерзкий ком, словно гребаные тентакли забрались и в него тоже. Но Мирон все понимал. Черт, на месте Славы он просто удушил бы скотину, так с ним поступившую, тем самым шлангом, как только пришел бы в чувства. Но Слава был мягким человеком, не склонным к насилию. Поэтому он не придушил Мирона и даже морду ему не набил. Просто молчал и избегал смотреть ему в глаза. - Шаттл «Гнойный», на связи док Сигма-816, прием, - протрещал динамик коммуникатора, и Мирон, не глядя на Славу, набрал команду связи: - Сигма-816, это «Гнойный». Прием. - Вам выдано разрешение на посадку, подготовьтесь к таможенному досмотру. Конец связи. - Спасибо, Сигма-816. К досмотру готовы. Конец связи. Ну вот и все. Минут через десять тут будут таможенники. Они осмотрят корабль, впустят его в док, и после всех необходимых процедур Мирон Федоров навсегда покинет шаттл «Гнойный». К большому облегчению Славы Карелина, и к чудовищному собственному сожалению. Но так уж сложились звезды. Романтические, сука, звезды, между которыми так приятно летать в поисках смысла и собственного пути. - Я вот все думаю, - сказал Слава, все так же не глядя на Мирона. – Почему об этом существе до сих пор ничего не было известно? На Ка-Пэкс отправлялось не меньше десяти экспедиций. Есть даже диссертация о симбиотических видах с этой планеты. Так почему ни одна сука не упомянула, что там водится такая тварь? - А ты сам-то про нее хоть кому-то расскажешь? – негромко спросил Мирон. Слава метнул в него испепеляющий взгляд. Мирон потупился. Не стоило поддерживать разговор на такую тему, но, блядь, они вот-вот расстанутся навсегда. Так чего бы и не потрендеть на прощанье? Если уж нельзя поцеловать или просто дотронуться. Слава облизнул губы – уже поджившие, не такие растресканные, но все еще невозможно зовущие и желанные. - Я все думаю и думаю. Думаю и думаю. Чего им было от меня надо? Точно не осеменение, потому что люди там появляются нечасто, а других млекопитающих нет. Оно просто не может использовать нас в качестве инкубатора для пыльцы или чего-то вроде – оно бы тогда вообще не смогло размножаться и давно вымерло. Так что, думаю, все проще и банальнее. Оно хотело меня сожрать. - Да ладно! - не выдержал Мирон. - Точно тебе говорю, хотело. Некоторые растения, в том числе на Земле, так делают – венерина мухоловка, к примеру. Подманивает жертву, а потом жрет. - У него нет желудка, чтобы тебя вместить и переварить. Да и потом, если бы оно вынашивало такие планы, то попыталось бы тебя, не знаю, разгрызть или хоть укусить в первый же раз. Зачем ему было тебя каждый раз отпускать и ждать, что ты сам к нему потом вернёшься? - Не знаю, – выпалил Слава. – Блядь, Мирон, я ничего не знаю! Думаю об этом все время и ничего не могу понять! И это такой пиздец. Это хуже всего! - Гребанный биолог, да? – криво улыбнулся Мирон. – Всё на свете должно иметь биологический и эволюционный смысл? - Да! Блядь! Всё! Мирон глубоко вздохнул. Он безумно устал, но Слава устал гораздо больше. Еще пять-десять минут, и они уйдут из жизни друг друга, каждый со своим грузом воспоминаний, столь же неловких, сколь горячих и упоительных. Так что не было смысла сейчас что-то утаивать или казаться лучше, чем ты есть. - Я знаю, в чем смысл. - Да? И в чем? - В тебе. В том, что ты охуенный. Такой охуенный, что тебя готово трахнуть даже дерево. Вот и всё. Слава долго молчал. Динамик опять затрещал, требуя подготовить стыковочный шлюз для досмотра. Мирон нажал пару клавиш, совершая необходимые действия. Слава вдруг сказал: - Это такое признание в любви или что? - Это такой подкат, - устало ответил Мирон, заканчивая вбивать команду. – Лучше поздно, чем никогда. Что мне терять, в конце концов. - И тебе не противно?! – выпалил Слава. Мирон дернулся так, что едва не промазал мимо клавиш и не запорол всю стыковку. Выругался и, не завершив команду, рывком повернулся к Славе. - Ебать, Слава! Ты… ты самое охуенное, что я видел в жизни. Со сраными тентаклями и без них. В миллиарде космических систем ты один такой… и блядь, да, это признание в любви. Или что. Иди нахуй теперь и дай мне закончить стыковку. Он отвернулся и довел дело до конца – последнее свое дело на этом корабле. Потом отстегнул ремень и встал. И замер, когда Слава протянул руку и поймал его за ладонь. - Если я попрошу, ты останешься? – спросил Слава. – Ну, если очень-очень хорошо попрошу? Мирон стоял рядом со Славой, чувствуя его пальцы на своих, и молчал. Славин взгляд был просящим и немножко виноватым. Он правда воображал, будто Мирону все случившееся пришлось не по душе. И блядь, оно и впрямь было, мягко говоря, специфическим, но… - Важно же не с чего началось, - сказал Слава шепотом, - а чем закончилось. Так ведь? Ох, Слава. Ебаный тентаклями Слава. Вот честное же слово, не соврал – в миллиарде космических систем ты один такой.