Английская Роза, Стальной кулак II

Уильям переоценил возможности своей совести – с каждым днем дурман рассеивался, и все больше его затягивало на дно стыда и разочарования. Иногда он презирал себя так яростно, что не мог заснуть, изнывая то ли от жары, то ли от шума листьев апельсиновой рощи, или от соленого ночного ветра. Ему все мешало, хотелось разорвать тесный ворот сорочки, опустить голову в бочку с дождевой водой, проходя мимо трактира. Иногда он, не в силах вынести тяжести собственных мыслей, бродил по улицам Порт-Ройяла, выбирая тихие районы солидных горожан, уходил к синагоге мимо дома квакеров, где не было таверн, открытых до рассвета, подальше от людных даже ночью площадей. Шумные приемы младшего Мэдифорда он также старался избегать, но когда посещал губернаторский особняк – чаще стоял на террасе, глядя на открывающийся с холма вид на город и лагуну. Но Эндрю со временем стал мешать его уединению. Однажды застав его на террасе, он больше не оставлял Уильяма одного. Поначалу общество избалованного жеманного сына губернатора раздражало, первое впечатление о нем, как о самовлюбленном недалеком нарциссе было трудно исправить. Но Эндрю, словно под влиянием общества Уильяма, пытался вести себя иначе в его присутствии. Уильяма все считали продолжателем дела дяди, сэра Кроуфорда, и пророчили ему большое будущее. Эндрю, возможно только поэтому, старался заслужить его расположение, но в любом случае, общество его стало тяготить Уильяма все меньше. Иной раз Эндрю все же мог выдать шутку сомнительного и низкого содержания, но, видя в ответ явственное отвращение, легко менял тему. И поскольку Уильям не спешил поддерживать новые знакомства, Мэдифорд младший занимал большую часть его общения. Со временем он находил его уже не столь неприятным, потом все-таки оценил и чувство юмора, а знание тайной жизни Порт-Ройяла, которое когда-то шокировало и отвращало грязными сплетнями, оказалось бесценным. Уильям понял, что Эндрю действительно волнует жизнь колонии, и поэтому он не скрывает от себя никаких ее проявлений. Это было достойно сына губернатора, и Уильям незаметно для себя перестал считать его пустым щеголем. Хотя излишняя манерность порой смущала, но даже это нашло оправдание в глазах Уильяма: молодой человек просто позволял себе небольшие шалости, почему бы и нет? Сам Уильям чувствовал себя настолько разочарованным, что иной раз казался себе стариком. Он боялся воспоминаний. Боялся снов, особенно под утро, когда все же удавалось задремать. Тогда видения настигали его во всем своем неприглядном и жарком бесстыдстве. И во сне они ему нравились, он сгорал от огня, которым заразил его капитан Джо Рид, а после пробуждения – сгорал от ужаса своего падения. Это было безумием. Он знал, что никогда не станет прежним – понял это еще в тот момент, в камере смертников, знал, что делает шаг в пропасть… Но и судить себя не мог, у него ведь не было иного выхода. Кто смог бы устоять? Слаб человек, тело – жалкая оболочка, плоть поддается любым соблазнам, даже если разум сопротивляется. А тогда и разум его был одурманен. Сейчас, когда Уильям вспоминал все, что произошло с ним после встречи с Ридом, он понимал, как постепенно его рассудок терял ясность рядом с этим человеком. Помнил сладость дыма в капитанской каюте, вкус вина, боль плетей. Помнил, как Рид привел его к той милой невинной девушке, которая ему понравилась, и которую они разделили на двоих, когда Уильям уступил своим принципам в первый раз. Рид толкал его к новым соблазнам, а он поддавался, восхищенный его натурой, его идеями, с которыми мог не соглашаться на словах, но потом продолжал обдумывать про себя и находил их похожими на правду, которую сам отрицал. Рид опоил его, отравил лауданумом, заставил познать похоть самого низкого свойства, даже пытал… Только сейчас Уильям осознал, что его планомерно ломали, плавили нутро, чтобы высечь потом нечто новое – ради забавы или выгоды, неважно. Уильям не понимал, кем он стал теперь. И чувствовал себя недостойным тех почестей, которыми его наградили. В глубине души он надеялся, что осталось в нем что-то нетронутое, чистое, до чего Рид не смог дотянуться ни дыбой, ни лаской. Он обязательно должен был найти этот стержень, чтобы хоть на что-то опереться. И Уильям пытался. Он даже в жару носил застёгнутый на все пуговицы камзол, стал затягивать на шее платок под воротником сорочки и примерил классический форменный парик из выбеленных локонов, потому что остриженные при пытках волосы были все еще коротки для ленты и раздражали его, то и дело падая на лицо. Но тут вмешался Эндрю, который с такой искренней непосредственностью поднял его на смех, что было даже не обидно. Уильям позволял себе изредка улыбаться теперь только в его обществе, с остальными светскими знакомыми он держался так холодно и отстраненно, что его почти перестали звать на приемы. Но Эндрю вмешался и здесь, шепнув нескольким молодым особам по секрету о тайной душевной ране молодого коммодора. Подробностями сплетни обросли сами. Кто-то выдумал страсть к двоюродной сестре, которая пленилась самым опасным разбойником, или пират увез ее силой – что было еще романтичнее и давало повод за глаза именовать Уильяма Ромео, потерявшего свою Джульетту. Другие отрицали возможность чувств к Джулии, которая все же была обручена с Эндрю, и выдумали новую загадочную героиню-разбойницу, с которой Уильям расстался ради долга чести. Так что сплетни вкупе с холодностью Уильяма, прежде вполне милого и живого молодого человека, вызвали к нему волну интереса. Устав придумывать отговорки на приглашения, Уильям со всем рвением окунулся в работу и новые обязанности. Рид был прав: повысили его сразу, и теперь необходимые корабли были в его распоряжении указом из Лондона. Он чувствовал тяжесть надежд, которые на него возлагали, все знали о проведенном на корабле Рида времени, достаточном, чтобы узнать манеру ведения боя, особые хитрости, которыми славились пираты, порядки на судах, графики и постоянно меняющиеся координаты встреч. Уильям знал гораздо больше. Из долгих разговоров и споров, когда Рид сам показывал на карте маршруты испанских судов, их пересечения с торговыми путями голландцев и французов, он даже сквозь дымку отравленного сознания догадывался о планах капитана. Планы были настолько масштабными, что тогда Уильям воспринимал открывавшуюся картину как излишне амбициозную фантазию Джо Рида, и не верил, что она осуществима. Сейчас же, немного оправившись от разрушительного влияния его личности, уже не был в этом столь уверен. Для «Стального кулака» не было ничего невозможного, ни одно из его слов или обещаний не было пустым звуком. Но, даже зная его намерения, Уильям не мог и не хотел использовать эти знания. И на это было достаточно причин. Рид не просто так поставил его в известность, он заранее готовил новую партию игры. Теперь Уильям видел это слишком ясно: с самого начала сам он был жалкой пешкой, и сейчас Рид снова оставлял ему только эту роль. Капитан поднял ставки, вовлек Уильяма в свои планы, использовал его для передачи определенных сведений Британскому флоту, а перед этим, чтобы, видимо, окончательно разрушить характер Уильяма – подверг его инсценированным пыткам руками своей кукольной инквизиции. Видимо, рассчитывая, что не сдавшись перед болью испанских пыток, но выдав необходимые сведения генералу, Уильям окончательно похоронит свои жесткие принципы. Возможно, все это было выдумкой, рожденной его мнительностью. Мог ли Рид рассчитывать на нечто другое? Может, он от скуки делился с Уильямом планами, надеясь увлечь его в масштабную авантюру, если получится завербовать офицера в команду пиратов? Уильям даже горько рассмеялся про себя, насколько мысль показалась абсурдной. Нет, он достаточно уважал Рида, чтобы подозревать его в легкомысленности. И понемногу возвращал самоуважение и себе, не желая участвовать в игре Стального кулака никоим образом – ни пешкой, ни противником по партии. Коммодор Кроуфорд больше не реагировал на поступающие слухи о возможном местоположении и маршрутах кораблей флота Рида. От необдуманных, полных глупого оптимизма планов застать кого-либо врасплох, ничего не осталось. За полгода он повзрослел. Но поначалу не мог не реагировать на вести о Джулии, – хотя и подозревал, что все дошедшие до него новости могли быть тщательно спланированным ходом. Он жалел кузину и даже обдумывал, как ее вернуть. Слова Сэра Кроуфорда о потере дочери могли быть сказаны сгоряча, и если правильно подать возвращение кузины, ее репутацию наверняка можно было бы спасти. Но Джулия так долго мечтала вырваться из своей слишком тесной для ее характера клетки, что сама жгла все мосты и за короткий срок полностью уничтожила ужасающими слухами свое честное имя. Она даже сменила это имя, которое внезапно стала ненавидеть, и взяла не менее известную фамилию своего сводного брата. Теперь ее звали Джули Рид, и Уильям с каждой новостью удивлялся все больше, пока не решил по примеру дяди вырвать из сердца любое воспоминание о потерянной душе. Как хорошо, что ее бедная матушка не дожила до этого дня, - горько думал Уильям иной раз, - от судьбы дочери она бы страдала в тысячу раз сильнее, чем от пожиравшей ее заживо болезни. А вот не сложившийся жених Джулии, казалось, ничуть не был в ней разочарован. Напротив, любые сплетни он с энтузиазмом и интересом пересказывал, впрочем, стараясь делать это не при Уильяме. Неподдельное восхищение новостями о жестокой и беспринципной пиратке на корабле Рида, которая не оставляла шанса на жизнь ни одной душе с захваченных кораблей, выдавало в Эндрю излишне легкомысленного человека. Но когда Уильям, увлеченный новыми планами, перестал болезненно реагировать на напоминания о кузине, эта черта Мэдифорда также перестала его расстраивать. Уильям словно заковал себя в броню. Начал с пуританского наряда: теперь он носил только черный цвет, всегда идеально сидящий весткоут без вышивки и украшений, кюлотов и высоких начищенных до блеска сапог. И закончил информацией, которую допускал до изучения. Его волновали только планы обезопасить торговые пути Британии, чем он с успехом и занимался. В самом начале своего нового карьерного пути он надеялся получить направление на север, где в разгаре была война короля Вильгельма, но его Карибский опыт действительно был слишком ценен. И он сразу оправдал себя: вместо тяжелых военных кораблей Уильям снарядил несколько быстроходных одномачтовых шлюпов, на которых ходили сами пираты и только один тридцати двух пушечный фрегат «Лебедь». Фрегат был специально отделан под купеческое судно, украшен лишними резными деталями и изящным выкрашенным в белый и лазурный цвета лебедем на носу. А скрытые орудийные порты на корпусе прятали большую часть артиллерии, словно жадный купец сэкономил на пушках, оставив больше места для товара и легкомысленно надеясь на благосклонность Нептуна. Уильям построил свою эскадру в определенном порядке, напоминающем ход шахматного коня, позаимствовав и переиначив один из маневров Рида. Встречное судно могло заметить сначала только корабль авангарда, и если они имели разбойные намеренья напасть на «торговый» корабль, которые сразу давали о себе знать, вскоре за первым появлялись остальные суда, быстро приближающиеся сразу с двух сторон. Уильям также использовал и некоторые другие фокусы пиратов. Например, солдаты вязали на шею заранее смоченные в лимонной воде шелковые отрезы против возможной атаки ослепляющих перцем бомб, а планшир имел особую форму, с которой соскакивали абордажные кошки, выигрывая время для подхода подмоги. После нескольких побед подряд о невероятном успехе стали пересказывать небылицы, добавляя совсем уж фантастические детали. Словно сам Джо Рид, своим Стальным кулаком «благословил» нового коммодора перебить всех своих морских соперников. Но после уничтожения Уильямом одного из судов флотилии Рида поползли слухи, что покровительствует английскому коммодору некто могущественнее даже Рида, чуть ли не сам дьявол. Что считал Джо Рид на этот счет, мало кто знал – таинственным образом его пути не пересекались с военными маршрутами коммодора Кроуфорда, а если до Уильяма доходили сведенья или намеки о возможном появлении линейного корабля, бывшей «Розы Тюдор», он не обращал на них внимания. Он не был готов к масштабной войне с серьезным противником, нарабатывая опыт в боях с отдельными пиратскими судами. Коммодор Кроуфорд безжалостно расправлялся с ними, не жалуя даже приватиров с грамотами союзников. Казни на радость публики происходили даже чересчур часто, а висельники еще долго качались и сохли на морском бризе на южном мысе гавани Кингстон, так, чтобы направляющимся в Порт-Ройял купцам сразу была видна тяжелая длань Британского правосудия. Большую часть времени Уильям тратил на постоянную муштру моряков, сурово наказывая за нарушения дисциплины и уделяя особое внимание маневрам и стрельбе. Он лично спускался на гондек и на время заряжал пушки, добившись от артиллеристов небывалой скорости стрельбы, хотя прежде никто не верил, что можно сделать три выстрела за пять минут. Но в редкие минуты отдыха, после построений на центральном плацу, Уильям боялся вернуться в свой персональный ад и уже не хотел одиночества. Теперь Эндрю Мэдифорд стал его частым попутчиком, хотя Уильям и не участвовал в большей части веселья, лишь наблюдая со стороны мрачной тенью. Впрочем, иногда он становился свидетелем слишком пикантных сцен, но и тогда оставался совершенно равнодушным, не испытывая стыда от увиденного, и не думал укорять других за радости жизни. Однажды он застал Эндрю не с дамой, а вместе со своим слугой – мальчишкой-индейцем. Эндрю таскал его с собой больше ради забавы, хотя Брауни, как назвал его сын губернатора, исполнял порой разные обязанности. Он мог быть то грумом, то пажом, то шутом. В тот раз он оказался любовником Эндрю, стоя перед ним в унизительной позе на коленях и ублажая его поцелуями и облизыванием. Уильям задержался на них взглядом не дольше пары секунд, пока не понял, что происходит, и, никак не обозначив своей реакции – ни удивления, ни отвращения, прошел мимо. При следующей встрече Эндрю вел себя как прежде, возможно, только чуть манернее, чем обычно. Но вместо объяснений или извинений, или даже шуток с неизменным смехом над ними, разговор он начал совсем о другом. - Вы же бывали на Тортуге, коммодор? – Спросил Эндрю вдруг. И тут же добавил: – Ну, конечно, бывали, я помню. Значит, вы могли бы помочь мне с одним важным делом. Уильям, у которого перед глазами за долю секунды пролетели несколько сцен его посещения французской колонии, едва заметно покраснел, но промолчал. Эндрю зашел с другой стороны: - Благодаря вашим великолепным кампаниям Порт-Ройял перестал быть столь привлекательным для торговли награбленным, как прежде, и терпит некоторые издержки. О, не думайте, что я иронизирую, напротив! – Он всплеснул руками, улыбнулся и легко тронул Уильяма за локоть, словно собираясь посвятить в особо тайные и важные планы. - Но теперь пришла пора расширить безопасную торговлю, и до меня дошли слухи… То есть, я точно знаю готовых сотрудничать французских торговцев… Нет-нет, - он сжал локоть чуть сильнее, но Уильям, переживая о своем, не стал убирать руку, – не думайте, что сделки будут незаконными, учитывая некоторые конфликты… скажем так, политические разногласия с Францией – ведь военная политика никогда не будет мешать прибыли, если ее возможно получить. Как вы считаете? Уильям, мой друг? Уильям, словно опомнившись, обернулся от окна, но Эндрю, хоть и чуть мягче, все еще удерживал его локоть. - Не понимаю, о чем вы, - признался он. - Де Кюсси планирует поставить большую партию рабов на север, где нападения индейцев мохаве на Монреаль стали слишком досаждать. Было бы весьма кстати продать тех рабов, которых вы перехватили с последних пиратских кораблей. Тем более, что содержать их становится накладным… У нас и без того сидят без дела две тысячи африканцев, которых никак не удается сбыть испанцам. Чертовы псы не приняли патент на асьенто*, оштрафовали перевозившее рабов судно, забрав их без оплаты! - Делайте, как считаете нужным. - Но Уильям, - Эндрю словно невзначай провел по локтю вверх, привлекая внимание к своим словам. – Из-за некоторых наших разногласий с месье Де Кюсси было бы неосмотрительным с моей стороны появляться там в одиночестве, но личная встреча необходима. Я хотел просить вас, друг мой, сопроводить меня на остров. Но, - он улыбнулся, обходя Уильяма вокруг, - без военного участия. Нам ничего не будет грозить, ваша репутация состорожит наши души лучше кулеврин. - Вы шутите? – Уильям хотел было обернуться снова, но Эндрю удержал его за плечи перед окном, а применять силу против столь невинного жеста показалось грубым. - Слухи о волшебстве моей репутации сильно преувеличены, - уже спокойнее заметил он. – Не стоит гневить судьбу легкомыслием. Но, если вы не хотите привлекать внимание несколькими судами, я бы предпочел бриг Фортуна, он быстроходнее Лебедя, и вполне убедительно оснащен, чтобы не пугать, но и не дать себя в обиду при случае. Уильям и сам не знал, почему легко согласился. Потом он решил, что помимо налаживания сотрудничества с французами хотел убедиться в том, что преодолел свои искушения. Именно на Тортуге это произошло… он позволил себе расслабиться в компании Рида, насладиться его дружеским обществом в прекрасном месте с хорошим вином рядом с прелестными девушками. Несколько чудных вечеров, которые кончились сначала падением, потом кошмаром. Он усвоил урок, но хотел понять, насколько хорошо теперь сможет противостоять соблазнам. Оставив вместо себя офицера Китса проводить морские тренировки, Уильям отправился в короткое путешествие, которое не обещало неожиданностей. Ну разве что Эндрю не в меру шутил над своим индейцем, наряжая его в одежды, достойные высшего общества. Пожалуй, Мэдифорд младший просто был излишне обеспокоен исходом поездки. Насколько Уильям успел заметить, он редко совершал морские путешествия, почти безвылазно сидя в Порт-Ройяле. И, хоть он не страдал от морской болезни, нервозность была налицо. Уильям даже был благодарен Брауни за то, как успешно он развлекал своего господина. Но некоторые шалости его все же смущали. Уже перед прибытием Эндрю напудрил лицо и шею индейца белилами и румянами, вырядил в черный камзол и бриджи, точь в точь, как носил Уильям и надел на голову парик. Но без локонов и с короткими прядями, падающими на лицо от ветра. Издалека Брауни так походил на Уильяма, что матросы по ошибке несколько раз хотели обратиться к нему, пока не подходили ближе и не убеждались, что перед ними ряженый индеец. Настоящий коммодор Кроуфорд, хоть и оценил эффектность шутки, настаивал больше не вводить моряков в заблуждение. Свои смутные подозрения по поводу других развлечений Эндрю и Брауни в образе, слишком похожим на себя, Уильям не озвучивал. Ему были слишком безразличны чужие грехи, потому что с приближением к острову французской колонии все острее жгли воспоминания о собственных. Ступив на берег Тортуги, он едва сдержал порыв сразу же вернуться обратно. А ведь впервые попав на остров, он готов был сбежать с корабля Рида даже в женском платье и парике, лишь бы покинуть пиратов. Жизнь на острове ничуть не изменилась, но сейчас, при дневном свете и в другом обществе впечатление Тортуга производила совершенно новое. Пока моряки выводили первую партию африканских рабов, которую Мэдифорд решил привезти в качестве подарка, они нанесли визит губернатору. Все оказалось гораздо проще, Эндрю переживал за встречу напрасно. Де Кюсси гораздо важнее далеких разногласий была жизнь собственной колонии. Он поддерживал выгодные торговые отношения с другими колониальными городами, как Уильям понял, руководствуясь прежде всего своими интересами. Также Уильям догадался и о другом: губернатор Тортуги не брезгует принимать предложения и от разбойников, которые приносят ему слишком много прибыли. После встречи Эндрю открыл истинную причину их приезда – за определенные услуги Де Кюсси хотел признания своих грамот, которые он выдавал каперам. - Не стоит отказываться сразу, Уильям! – Горячо убеждал его Эндрю, когда они уже вечером вернулись на корабль. – Однажды ты уже воспользовался услугами команды… как же его звали, капитана Ворона? - Его звали Снитч. И я слишком хорошо помню, - усмехнулся Уильям, - чем для меня закончился тот урок. Он, конечно, не рассказывал Мэдифорду, что капитан Снитч предал его почти сразу и по приказу Рида выпорол плетьми при обеих командах. Только чудом информация о позоре британского офицера до сих пор не дошла до Ямайки. - Послушайте, Эндрю. Я не стану делать исключения ни для английских каперов, ни тем более для прикормленных на Тортуге Де Кюсси. Я понимаю вашу горечь от потерь, но давая разрешения на разбой одним, мы сами становимся такими же пиратами. Приватирство искушает бедного и неудачника, и я не пожалею сил, дабы искоренить это зло.* - Да, но… Уильям, мир ведь не черно-белый, неужели вы все еще не понимаете? Некоторые ценности, полученные от пиратов взамен грамоты, могут оказаться для Королевства гораздо важнее принципов. - Нет! - Ладно, - легко согласился Эндрю. – После возвращения, думаю, мне стоит все же устроить вам экскурсию по пакгаузам и складам, Уильям. Но это потом… как насчет прогулки по ночной Тортуге? Уильям отрицательно покачал головой, и Эндрю, пожав плечами, пошел на променад с несколькими телохранителями и Брауни, к счастью, успевшим смыть пудру и румяна. Но, не в силах вынести бесконечный поток воспоминаний, Уильям вышел следом. Он не стал брать охрану, хоть и помнил город плохо, но шел мимо таверн, обходя лежащих забулдыг, пропивших последние гроши, увешанных драгоценными камнями прохожих, доступных женщин, зазывающих прямо из низких окон, откуда волнами шли ароматы терпких и сладких духов, музыка, смех и сладострастные стоны. Он свернул к центральной улице, поднимающейся от площади на набережной и почти сразу узнал таверну, в которой когда-то был с Ридом. На другой стороне чуть дальше ярким пятном выделялся трехэтажный дом, из окон которого сквозь шторы лился алый свет. Дом чем-то отдаленно напоминал китайскую пагоду, может, тихой музыкой бронзовых палочек, звенящих на ветру, или очертаниями крыши на фоне темного неба. Все вместе всколыхнуло в Уильяме слишком много ощущений, с которыми он не мог справиться, и ноги сами несли его к двери. Он, словно зачарованный, вошел. Тот же запах, тяжелый, дурманящий, который ни с чем не спутаешь, тонкая неуловимая мелодия непонятно откуда, колышущиеся шелковые занавеси с причудливой вышивкой… Подушки с золотыми драконами, деревянные подставки под наргил с длинными узорчатыми трубками и мундштуком из слоновой кости… Он почувствовал легкое касание к плечам, несколько нежных рук одновременно вели его к подушкам, шепча на уши сладкие обещания. Уильям поддавался, но на ходу вытащил из внутреннего кармана золотую монету и протянул ее, не глядя: - Я пришел увидеться с хозяйкой. Монета исчезла из пальцев прежде, чем он сделал еще шаг и опустился на вышитых золотом драконов. Спустя мгновение, подошла миниатюрная девушка и опустила перед ним поднос с крошечными чашечками и чайником. Рядом опустилась другая, которая стала колдовать над напитком, но когда они ушли, раздвинув шелковые волны, появилась Жанна. Уильям замер, забыв, как дышать. Он думал, никогда больше не увидит ее – свидетельницу своего первого падения, но вот он пришел к ней, сам, и сквозь всю его броню, как через тонкие ставни горящего дома стали рваться языки пламени. Все, с чем он не мог справиться: стыд, боль, унижение, и еще хуже – желание повторить, снова поддаться тому, к чему его вел Джо Рид, все это закипело в нем с новой силой. Словно только вчера он вышел из пыточных подземелий, где признался в похоти, только вчера пришел в камеру смертников закончить начатое – отдаться пирату до конца… Жанна улыбнулась и неловко опустилась на колени перед подносом. Изяществу мешал большой живот, красиво задрапированный складками шелка, но она остановила ладонью Уильяма, который сразу же приподнялся поддержать ее. - Я так рада снова видеть вас, мсье Уильям, - она протянула ему чашечку. – Я до конца жизни буду благодарна вашей щедрости. Уильям не успел сделать ни глотка, к счастью, и только поэтому не подавился, услышав ее слова. - Я тоже счастлив видеть вас в добром здравии, - пробормотал он. – Рад, что вы теперь замужем, одинокой девушке, пожалуй, сложно благополучно устроить здесь свою жизнь… - О, нет. Напротив! Я не замужем, и… я не хочу. Вы видите все это – все благодаря вам. Я не могу предать память о вас кем-то другим… - Она положила руку на круглый живот, прежде чем встать. – Это особый китайский чай, месье, вы не найдете такого больше нигде, такой не отправляют даже в Европу. Наслаждайтесь, я сейчас вернусь. Одарив его еще одной улыбкой, Жанна ушла, а с двух сторон к Уильяму тут же прильнули две полураздетые девушки. Одна вдохнула дым через мундштук, лизнув кончик, прежде чем вложить его в ладонь Уильяму, вторая подвинула подушечки под его коленями и мягко надавила на плечи, приглашая лечь удобнее. Уильям откинул голову, но не мог расслабиться, на этот раз ошарашенный новостью и подозрениями насчет Жанны. Но ловкие пальцы уже расстегивали пуговицы одну за другой, помогая справиться с тугой броней. Он вдохнул дым через трубку, не желая сопротивляться. Он слишком долго пытался справиться с чувствами, может, если чуть поддаться, устоять станет проще? Дым проникал в кровь, плавя сумбурные тревожные мысли, делая их тягучими, как янтарный мед. Да, ему было хорошо… Можно принять это и остаться благодарным. К чему ненавидеть себя, если было так сладко, разве плохое может быть столь прекрасным?.. Перед глазами мелькали картинки, затуманенные полупрозрачным алым шелком. Рид открывал ему врата рая, показал сок и сладость жизни, впервые пометил губы кровью невинности, которой он лишил эту милую девушку, словно провел над ним обряд. Теплые прикосновения затекали под сорочку, вытягивая ткань из бриджей. Горячее дыхание лизало кожу внизу живота. Уильям смотрел на себя словно со стороны. Он понимал сейчас, что отрицать тягу к удовольствиям глупо – чем больше сдерживаешься, тем резче будет срыв. Он не мог остановить ласку этих женщин. Да и незачем… Уильям словно очнулся из сладкого забытья, когда рядом снова появилась Жанна. Столь же миловидная и нежная, как тогда, сколько же времени прошло? Полгода? Больше? - У меня есть для вас подарок. Он дернулся, беспокоясь за беспорядок в одежде, отстраненно кольнуло стыдом, но сорочка закрывала расстегнутые бриджи. Он хотел было извиниться, не зная, за что, но, склонившись, Жанна приложила пальцы к его губам, не давая сказать ни слова. Потом подняла с пола деревянную шкатулку в форме длинного цилиндра с двумя латунными замками. На торце была накладка с гербом – ангел, звезда и колокол*. Что-то знакомое мелькнуло в голове и пропало. - Откроете потом, мсье. И осторожно! – Она привычным жестом прикоснулась к своему животу, прежде чем наклониться к его губам. – Вещь очень хрупкая. Уильям видел перед собой ее темные глаза, сливающиеся в одно пятно, как два горных озера, и вдруг вместо нее увидел другое лицо, и черный взгляд, болотный омут, глубокий и смертельно опасный. Он резко отшатнулся, неловко задев наргил. Шкатулка скатилась с коленей на подушки, Уильям успел подхватить ее. - Мне пора, - не зная, куда деть взгляд, пробормотал он. – Я рад, что вы в добром здравии, мадемуазель Жанна. Она улыбнулась ему вслед и махнула рукой кому-то за его спиной. Уильям, чувствуя, как муторный туман становится гуще, и ноги еле держат, обернулся. За ним стоял высокий африканец, богато одетый по французской моде. - Это Анджело, он проводит вас. Иначе я буду волноваться, мсье, вы ведь не против? - Да, конечно, благодарю… Уильям, успев схватиться за резную колонну, остановился, переводя дух. Почему-то несколько шагов до двери дались ему с огромным трудом. Негр подхватил его под локоть, помогая идти. Как он добрался до Фортуны, Уильям уже не помнил, уплыв в муторном тумане. Зато утром нашел себя в своей каюте хорошо отдохнувшим. В глаза резко било полуденное солнце, за иллюминатором кричали чайки и ругались рабочие, где-то слышался заливистый смех Эндрю. Кольнуло стыдом за вчерашнее – он вдруг вспомнил, как лез по лесенке на борт с пристани и встретил вахтенного, наказав ждать своего пробуждения в порту, хотя они планировали отплытие поутру. В ответ на его мысли один раз прозвенел колокол, обозначив начало часа после полудня. Уильям встал, умыл лицо из приготовленного ему таза и, прежде чем выйти, поднял деревянный тубус, подарок Жанны. Неужели девушка действительно ждала его? Но ведь деньги на ее китайский «чайный» дом дал ей не Уильям. Она наверняка поддерживает с Ридом связь, - понял Уильям, когда латунные замочки щелкнули под пальцами и крышка приоткрылась на полдюйма. Это подарок от него! – Кольнуло в сердце острой догадкой. Каким глупцом он был вчера, когда принял его, это ведь ясно как день! Уильям захлопнул крышку, так и не посмотрев, что внутри, чувствуя, как сильно забилось сердце. Опять искушение, а ведь он избегал любых воспоминаний… Уильям несколько раз глубоко вздохнул, чувствуя, как восстанавливается ритм сердца. Потом, сжав губы, поднял крышку. На синем, небывалой глубины цвета, бархате лежала роза. Уильям поднял цветок в полном изумлении – такой красоты он никогда прежде не видел: каждая грань и изгиб сверкали и переливались. Он даже не сразу понял, что роза сделана из стекла тончайшей работы. Мастера такого уровня были только в одном месте на земле. Храня древние секреты, увезенные из египетских пустынь, стеклодувы острова Мурано передавали их по наследству, поражая невероятной красотой форм и цвета, Уильям слышал о них, но рассматривать подобные произведения вблизи не доводилось. Лепестки нежно-розового оттенка с золотыми искрами постепенно смыкались в бутон, лежащий в зеленой чашке. Уильям зачарованно провел пальцем по длинному стеблю с веточками листьев. Он забылся, рассматривая роскошный подарок, и улыбался, осторожно держа его под лучами солнца, где каждая золотая прожилка сверкала запечатанным в стекле огнем. Плененный кристальной красотой розы, Уильям снова видел перед глазами того Джо Рида, которым всегда восхищался. Им ведь нельзя было не увлечься, бессмысленно отрицать. Это была стихия, сияющее пламя, пожирающее все на своем пути, к нему хотелось приблизиться и прикоснуться, причаститься силой и мощью, но вина ли огня в опаленных крыльях жалкого мотылька? - Ни одного шипа. - Произнес Уильям вслух и вздрогнул от своего голоса. Он вернул цветок на бархатное ложе, против воли задетый намеком. Какое изящное приглашение к партии! Оно одновременно льстило и покалывало до легкого зуда. Было приятно считать себя, возможно, достойным противником Джо Риду, но Уильям и сам понимал, что он только ведомый в этой игре, он не мог охотиться за пиратом и его флотилией, не имея четкого плана и уверенности в победе. В голове волной прокатились мысли, которые он гнал прежде: о предложении Мэдифорда использовать за небольшие уступки Де Кюсси, его связи в морском братстве, даже индейцев, с которыми на севере воюют английские колонии, и которых поддерживают французы. Если собрать все приемы, выйти за рамки доступных средств, на которые он привык рассчитывать – силу и скорость, если знать правила этой игры, в конце концов… Тогда у него был бы шанс. Уильям опомнился, пока не начал всерьез рассматривать возможность компрометирующего сотрудничества. А нужно ли оно вообще? Он ведь и так неплохо делает свою работу, гораздо лучше, чем от него ожидалось. Флот Рида давно не появлялся на британских торговых путях, к чему рисковать всем, чего он добился? Чтобы доказать, что шипы могут отрасти, а мотыльки умеют жалить? Чтобы получить признание Рида? Да, Уильям помнил это волнующее чувство, когда смотрел на захваченный пиратами линейным корабль адмирала Кроуфорда, будто все только начинается. Но, стоило восторженной пелене упасть с глаз, то, рассудив здраво, он осознал - всë кончилось. Джо Рид получил всë, что хотел: наказал адмирала, лишив его лучшего корабля и родной дочери, заодно неплохо развлекся, разбавив привычные радости разбойной жизни пикантным соблазнением наивного офицера, особую прелесть наверняка получив от его преданности короне. А теперь от скуки, не иначе, напоминает о себе занятными безделушками. Которые заказывает у самых прославленных венецианских мастеров на другом континенте… Запутавшись окончательно, Уильям снова умыл лицо. Он никак не мог разобраться в своих чувствах, чтобы хоть как-то их контролировать. Как было бы легко ненавидеть и презирать Джо Рида, как он всегда презирал любых преступников! Это было бы самым правильным, его ненависть была понятна, а желание защитить Корону – было таким же искренним и простым, как необходимость стоять за свою честь. Но вдруг оказалось, что понятия чести могут расширяться, словно горизонт за океаном. А обезличенная ненависть легко превращается в восхищение, если посмотреть на отъявленного разбойника иным взглядом. Уильям не мог найти опоры своим убеждениям, он ни в чем не был уверен. Кроме одной жалкой, стыдной мысли, которую он гнал от себя до последнего: он жаждал признания Рида. Хотел победить его не для Короля, а для себя. Хотел доказать, что Рид ошибся в нем и больше использовать его неискушенность не сможет. Не сможет снова унизить, да так ловко, что кроме самого Уильяма других свидетелей падения не было – Рид не разрушил ни его карьеру, ни репутацию, только веру в себя, и это жгло больнее всего, именно от этого Уильям до сих пор не мог оправиться. Он привел в порядок одежду и, наконец, вышел из каюты. - Организуйте еще одну встречу с губернатором, я готов рассмотреть детали сотрудничества, - сообщил он Эндрю, найдя того завтракающим неодетым в каюте вместе с прикрытым краем простынки индейцем. Уильям никак не показал своих мыслей по поводу интимности их вида, но и Эндрю не задавал вопросов о его позднем пробуждении, не говоря уж о переносе отплытия и внезапной смене планов. - О, мы остаемся до завтрашнего утра, мой друг? Чудесно. Знаете, Уильям, вы были правы насчет моих опасений – они оказались ложными. С господином Де Кюсси приятно иметь дела. Я договорюсь с ним об ужине. Кивком головы Уильям попрощался с Эндрю, не замечая присутствия Брауни и тяжелого мускусного запаха в каюте, и, после отданных распоряжений команде, отправился в город, взяв с собой круглую шкатулку. Двери чайного дома были заперты, и Уильям прошел мимо. У него не было больше вопросов к Жанне, но его не покидало чувство, будто он что-то упустил. Какую-то деталь, которой недоставало для полноты картины. Он дошел до конца улицы, переходящей в трущобы перед холмами, и повернул обратно. И тогда заметил мелькнувшую тень за изгородью. Уильям перехватил деревянный цилиндр удобнее, положив руку на рукоять катласа. Но потом узнал тень, хоть и с трудом. Он вспомнил несчастную старуху, чей разум помутился от ненависти к Джо Риду. Прошлый раз она даже напугала его поразительной прозорливостью, и только потом он понял, что его имя тогда ни для кого не было секретом. Даже сумасшедшая нищенка могла случайно узнать слухи у таверны, особенно, если она следила за каждым шагом пирата, с которым Уильям гулял по кабакам Тортуги. Уильям осторожно прошел вдоль изгороди, следя за притаившейся в листве шиповника тенью, словно напав на след своих мыслей. Именно она ему и нужна! Сумасшедших можно избегать, но иной раз именно взгляд с непривычной стороны может открыть картину целиком. - Не прячьтесь, госпожа Лорелла, - сказал он как можно мягче, не желая пугать старуху. - Ты ж посмотри, а я думала обозналась, совсем ослепли глаза… А когда-то он так любил целовать их… Я была права, да, Билли? Ты теперь ищешь его, да? Ха, вот так незадача! - Я шел за вами. - Все такой же учтивый? А подарок у тебя есть для бедной старушки? Что ты прячешь под рукой? Она все еще скрывалась за ветвями, и Уильям вспомнил про жуткие шрамы и ожоги, которыми было изуродовано ее лицо. Всего лишь одно из свидетельств жестокости Рида. - Да, это подарок, - ответил Уильям, протягивая ей шкатулку. И добавил еле слышно: – Но не от меня. Лорелла ловко выхватила цилиндр и присела прямо на землю, разметав вокруг полы грязной, замотанной рваньем юбки. Уильям смотрел сверху, как грязные пальцы щелкают над замками, а потом медленно поднимают цветок. Но вместо изумления от его красоты, Лорелла зло рассмеялась. Ее хриплый голос вырывался каркающими звуками, она небрежно повертела стеклянную розу в руках и тыкнула ею в сторону Уильяма, словно шпагой. - А он умеет делать подарки, да Билли? Вот гляди-ка, - сунув руку куда-то в глубину рванья, старуха вдруг вытащила из складок перстень, привязанный на тонкий шнурок. - Красивая работа? Говорят, когда-то он принадлежал прекрасной Лукреции*… Видишь? Как сияет рубин… одно движение пальцем, указательным… и снизу падает смертельная капля. Сейчас он пуст, и у меня не осталось больше яда, но тогда я поняла намек. Он любил меня и считал опасной, а тебе шлет цветок. Ох, Джо! Она снова хохотала и на этот раз смех напоминал припадок одержимой, и Уильям обернулся, не желая быть замеченным. И только поэтому не успел остановить сумасшедшую: Лорелла прямо на его глазах замахнулась булыжником, который прятала в складках своего жуткого платья и ударила им по розе, попав в центр стебля. Не то, чтобы Уильям беспокоился о подарке пирата, но искусное произведение было жаль. Глупо было ожидать иного от сумасшедшей, он снова ошибся… - А теперь смотри Билли, - перебила его мысли старуха. – Она подняла цветок, стебель которого стал вдвое короче и оканчивался острым торцом. – Какое крепкое стекло, да, Джо не стал бы мелочиться, видишь, как резко обломилось? Попробуй. Уильям взял розу и, повинуясь совершенно детскому любопытству, тронул большим пальцем разбитый край. Стекло вошло в кожу, словно горячий нож в масло. И хоть он тут же убрал руку, на пальце налилась ярко-алая капля. - А ведь я могу помочь тебе, Билли. Я слабая и старая, но моей ненависти хватит на десятерых! Хочешь совет от сумасшедшей? Она протянула руку к его пораненной ладони. Уильям не стал противиться ее жесту. Он почему-то понял, что либо сам сошел с ума, либо ведьма и правда, единственная, кто знает Рида, и знает, как его одолеть. Поэтому он ей верил. - Ну же, спроси меня! – Предложила она, и Уильям все же решился: - Как мне победить его? Как поймать Джо Рида? Обмотав куском несвежей ленты его палец, Лорелла сжала руку до боли. - Никак. Ты никогда не сможешь этого сделать. Уильям отнял свою ладонь, лента промокла просачивающейся кровью. Он закрыл палец в кулак, пряча порез. - Вот как! Что ж, благодарю за совет. - Не спеши, Билли. Совета еще не было. Ты – не сможешь, но вот кто-нибудь другой… - Кто? О ком вы говорите? Что за могущественный враг… - Ой, не мели чепуху! - Резко перебила сумасшедшая ведьма. – Враг! У Рида полмира врагов! Но ты ведь не считаешь себя его врагом, правда? Все, мне пора Билли. Ты только вспомни про несчастную старуху, когда придет час, пригласи меня на его казнь. Хочу помереть с ним на пару, когда рухнет проклятый город… Она еще что-то бормотала себе под нос, посылая проклятия всем подряд, говорила, что земля разверзнется под ногами и новый Вавилон, средоточие порока - Порт-Ройял смоет волной, но кому какое до этого дело, если Рида к тому времени вздернут? Все кончится. Уильям в еще большем смятении мыслей повернул обратно к докам. Впредь будет ему урок – обращаться за советами к умалишенным! Но какая-то смутная мысль глубоко засела среди хаоса, тревожная и будоражащая. Он спустился к берегу и зачерпнул мутной воды, смывая кровь с руки. Если уж искусственная роза без единого шипа ранила острее лезвия, может, и у него получится? Обратный путь прошел без приключений, хотя Эндрю, теперь даже не оправдываясь надуманной нервозностью, вел себя неподобающе. То ли он был так доволен выгодой от поездки, тем, что после разговора с Де Кюсси Уильям окончательно сдался и изменил свое мнение, то ли подаренное губернатором французское вино скисло и слишком отравляло ему голову. Он обещал устроить пышный прием по возвращении, всерьез собирался представить своего индейца как англичанина и подшутить над обществом. Но еще больше Уильяму досаждала его манера коротать время в его компании, Эндрю повсюду сопровождал его и не оставлял даже в каюте, когда Уильям хотел побыть в одиночестве. К счастью, ветер был попутным, погода отличной, а море спокойным, и через два дня они благополучно вошли в бухту Кингстон. Дома Уильяма ждал сюрприз – во время их отсутствия прибыл корабль из Англии, к благодарности за его выдающуюся службу прилагалось приглашение к адмиралу. Уильям был бы безмерно счастлив, если бы его опыт мог пригодиться короне в более серьезных кампаниях, чем охрана торговых путей Вест-Индии, о, он с радостью бы отбыл тем же днем! Но именно сейчас, когда личное желание, глубокая страсть, которую он пытался скрыть под своими доспехами бесчувствия все эти месяцы, прорвалась наружу, когда Уильям признался себе, что хочет победы над Ридом всей душой… Теперь он не мог уехать! Спустя неделю после встреч с присланными Де Кюсси капитанами, когда у него на руках начал разворачиваться план, стало ясно, что если он уедет, другого шанса не представится. Уильям перебрал в памяти все беседы с Ридом, даже то, как тот рисовал в таверне соусом путь вокруг Южной Америки, и траектории испанских галеонов, корабли, груженые опиумом, серебром и золотом, несметными богатствами, о которых Рид многое знал, но долго выжидал, потому что желал чего-то большего. На смутное подозрение о планах пиратского адмирала Уильяма подтолкнул подарок: Рид не просто грабил суда с ценностями из старого света, откуда получал драгоценное оливковое и розовое мыло, серебряные ножи для бритья, и другие приятные вещицы, но и сам заказывал себе товары у прославленных мастеров, к примеру, роскошные наряды по своим меркам из дорогих тканей. У него должны были быть связи, чтобы муранские стеклодувы так скоро прислали работу. И вряд ли эти связи ограничивались одним лишь доном Карлосом, выигравшим свою жизнь за партией в шахматы. Случаем, подтверждающим догадки Уильяма, стала инспекция случайно ушедшего с курса судна под флагом Папской области. Уильям решил взойти на борт двухмачтового фрегата, чтобы удостовериться, что это действительно гости из обители его Святейшества, а не потерявшие остатки совести преступники под бело-желтым флагом с изображениями тиары и ключей апостола Павла. Корабль встал в дрейф после первого же залпа, и Уильям, хоть и не доверял незнакомцам, все же чувствовал передавшееся ему благоговение моряков, которые отчаянно крестились и кланялись, едва они подошли ближе. Наверное, только поэтому он все-таки спустил на воду шлюпку, чтобы отправиться на корабль с несколькими офицерами самостоятельно. Встретил его добродушный монах-иезуит, видимо, утомленный долгим путешествием, потому что Уильяму показалось, что ему были особенно рады. Отец Игнатио, к его глубочайшему сожалению, не мог открыть Уильяму планов их миссии, но удостоверяющую принадлежность его Святейшеству корабля бумагу с печатью предоставил. За чем и пригласил коммодора в свою скромную каюту. Уильяму не приходилось прежде бывать в кельях католических священников, поэтому количество книг, которые иезуит взял с собой в дальнее путешествие, его поразило. Рядом с распятием над небольшим молельным столиком висел герб ордена, с цитатой из восемьдесят шестого псалма: «fundamenta eius in montibus santis»* и с маковой головкой в центре. Уильям не обратил бы внимания, но именно сейчас он почему-то видел во всем отсылки к Риду, и вспомнил его фразу о ладане в церквях, который эффективно обращал к ее лону новых христиан из покоренных индейских племен. В Старый свет до открытия Магелланова пути опий доставляли через Венецию, оттуда чудесный эликсир от всех недугов на свете шел в Европу, но в Вест-Индию из Китая был путь гораздо короче. Впрочем, поначалу Уильям не принял всерьез свои домыслы. Иезуиты развивали в Перу масштабные редукции*, другие объяснения поездке отцу Игнатио были не нужны. Но то страстное чувство, которое Уильям так долго пытался заглушить в себе, вело его дальше. Когда монах показывал ему свернутый в конверт пергамент с вензелями под печатью с тиарой, Уильям провел пальцами по шелковому шнурку, который шел под воском. Шнурок был сплетен из двух нитей, белой и желтой, точно таких же, что он видел на письмах у Рида. Он хотел задержаться в каюте, воодушевленный своей догадкой и прошел вдоль полки со скрепленными на ней специальной планкой книгами. - Удивительны пути Господни, - сказал Уильям, дотрагиваясь пальцем до торца одной из книг, которой оказались совсем недавно изданные «Заметки Ньютона к пророчеству Даниила». – Мой дядя считает эту книгу полной новаторских взглядов, которые не всегда приемлют даже протестантские клирики, и тем занятнее видеть ее на вашей полке. - Почему же? - Удивился иезуит. – Стоит смотреть глубже, сын мой, вы найдете гораздо меньше отличий между нами, я имею в виду не только людей, но и народов, со всеми их стремлениями и линиями, по которым ведет их судьба. Наверняка даже ваш путь, коммодор, когда-нибудь удивительной петлей судьбы совпадет с дорогой отъявленного пирата, и вы будете бороться плечом к плечу за одно дело, даже не зная об этом. - Вот как! - Уильям усмехнулся про себя. – Что ж, тут трудно не согласиться. Удачных и вам дорог, святой отец. *** Эндрю Мэдифорд также не показал особой радости возможному возвращению Уильяма в Старый Свет. Перед обещанным приемом, который он устроил в губернаторском дворце, друг решил убедить Уильяма отказаться от поездки весьма необычным образом. Это могло бы показаться пугающим, он перешел все границы дружбы и приличий, и, хотя Уильям сам пытался выдумать повод остаться в Вест-Индии, Эндрю решился на прямой шантаж. Впрочем, сначала Уильям ничего не подозревая, прошел с Эндрю в его кабинет, как раз перед приездом гостей. Эндрю запер дверь, а его лицо, обычно выражающее предвкушение новых удовольствий, неожиданно исказилось неприятной ухмылкой. - Вы уже готовы оставить нас, мой друг? – Спросил он, подходя чуть ли не вплотную. – Может быть, теперь, когда шанс снова встретить капитана Рида стал слишком реальным, и вы не сможете больше избегать его кораблей, вы решили сбежать? Уильям, оскорбленный до глубины души этим неожиданным обвинением, не сразу нашелся с ответом. Эндрю вздохнул с притворным сочувствием: - О, как я тебя понимаю! Любой боялся бы новой встречи, я не виню тебя, Уильям. - Вы пьяны? – Вдруг догадался Уильям, сделав полшага назад. – Думаю, мы поговорим об этом в другой раз. - Напротив, я в трезвом уме как никогда, и поэтому, наконец, все понял! Ты ведь был у него перед казнью? Окончательно поняв, что Эндрю не в себе, Уильям решил уйти. Перемены в поведении Эндрю были так разительны, что не укладывались в голове. Уильяма так шокировали подозрения, что смысл их словно ускользал мимо ушей. Но Мэдифорд вдруг схватил его за локоть, резко разворачивая к себе. - Или ты навещал Рида перед казнью не за этим? – Сократив последнее расстояние между ними, Эндрю прижался к его губам своими. Уильям, растерявшись на мгновение, с силой оттолкнул его, и Эндрю, споткнувшись о кресло, упал в него, тут же расслабляясь на подушках. Теперь он улыбался, глядя на замешательство Уильяма. - Черт вас побери, Эндрю! Он не мог поверить, что это всерьез. Эндрю, этот манерный избалованный молодой человек, который столько времени был рядом, что Уильям успел привязаться, хоть и ограничивал любые светские встречи и развлечения… Эндрю, который мог бы шутить столь дерзким образом, что любого другого Уильям бы вызвал на дуэль, непредсказуемый, непосредственный, зачастую вульгарный, но при этом успевающий вести дела без ведома своего отца. И этот Эндрю, которого Уильям никогда не принимал всерьез, сейчас вытащил наружу самый страшный и грязный его грех. Он так долго отрицал свое падение, пытаясь смириться с ним, что иногда считал ту ночь искушением инкуба, считал, что это было не с ним, ведь сам Уильям теперь другой и никогда не станет прежним наивным пылким юношей… Только сейчас осознав весь ужас, Уильям почувствовал ледяную волну, пронизывающую его с головы до пят и примораживающую к месту. Эндрю не мог не заметить неуловимой перемены в его лице, и оскалился шире, все понимая верно. - Я долго не мог разрешить эту загадку, Уильям, - сказал он самодовольно. – Как могли сочетаться в тебе одновременно сухость пожилого импотента, совершенное равнодушие к любым радостям жизни, о, я ведь нарочно провоцировал!.. И страсть. Которую ты прячешь, но она все равно рвется наружу. Видел бы ты себя сейчас! – Эндрю рассмеялся, отмахнувшись ладонью. – Все бы отдал, чтобы обо мне мечтали с таким огнем в глазах! И с такой же тоской ожидали расставания. - Я вас не понимаю, - признался Уильям, приходя в себя. Страх разоблачения уступил место досаде за неясность цели разговора. – К чему были обвинения в… трусости, если вам прекрасно известно о моем нежелании возвращаться в Лондон? - Я сомневался, - сказал Эндрю, вставая. – Хотел знать наверняка. И, боюсь, пошел бы дальше, мой друг, чтобы убедить тебя отменить поездку. - Каким образом? Эндрю пожал плечами: - Возможно, пришлось бы испортить вашу репутацию, коммодор Кроуфорд. Опорочить изменой... Обвинить в заговоре с Ридом. Ведь так удачно вышло, да? Если не выйдет ничего доказать, в Свете все равно обожают подобные скандалы. Впрочем, боюсь, ты бы сам себя выдал, Уильям. И, чтобы реабилитироваться, с новым рвением ринулся бы в бой. - Что же тебе мешает сделать так сейчас? – Спросил Уильям, сжав губы. – Если бы я мог избежать возвращения в Лондон, я бы остался. - Возможно, я не хочу терять нашу дружбу. - Или получить больше выгоды? - Ну хорошо, признаюсь, есть и такой вариант. Я предпочитаю добровольное сотрудничество, Уильям. - Но я не могу остаться! Иначе мне придется быть в двух местах одновременно. - Конечно, - согласился Эндрю. – А ведь путь неблизкий. Пока будет собран корабль и улажены дела здесь, пройдет время, а ведь на пути могут быть бури и непогода, нападения или другие несчастья… Весть о твоей поездке дойдет гораздо раньше, чем получится добраться до берегов Старого Света, но все это время можно потратить на иные дела. Уильям, тебе не нужно ехать самому! - И на кого же переложить эту честь? Уильям усмехнулся, но, заметив предвкушающую радость на лице Эндрю, улыбка растаяла на его губах. Еще до того, как Эндрю хлопнул в ладони два раза, Уильям понял его задумку и ужаснулся. - Ты не посмеешь! – Успел он воскликнуть, когда дверь в комнатку при кабинете отворилась и на пороге появился его двойник. На этот раз над Брауни постарались на славу, на щеках не было излишков румян, а на глазах – сурьмы, он не походил на размалеванную пародию, напротив. Брауни скопировал его до ужаса тонко. Вплоть до вышколенной осанки и неподвижно сжатой губы*, и даже неосознанного жеста, которым Уильям обычно держал пальцы у рукояти катласа, словно готовясь его выхватить в любой момент. Индеец коротко поклонился, дернув уголком рта, когда Эндрю кивком приказал ему выйти. - Я хотел представить его на приеме сегодня и сыграть неплохую шутку, но передумал. – Объяснил Эндрю. – Слишком удачной получилась копия, не находишь? Не дождавшись ответа от потрясенного Уильяма, Эндрю продолжил: - Но легенда должна быть полной. Коммодор Кроуфорд не сможет участвовать в поимке пирата от своего имени. И только представь, сколько преимуществ ты получаешь! Ты даже сможешь попасть на пиратский корабль, любой корабль – и руководить своим флотом оттуда, а уж я об этом позабочусь. Я всем обеспечу вас, Уильям! - Попасть на корабль? – Переспросил Уильям. – но в какой роли? Я уже был на «Лорели» и пленником, и шутом, и гостем… Я был даже солдатом! Ни один путь повторить нельзя. - Нельзя коммодору Кроуфорду. Но ему предстоит долгий путь в Лондон. А ты… можешь стать кем угодно, Уильям. Ты видел Брауни, краска творит чудеса. Вопрос только, на что готов ты пойти, чтобы забраться в брюхо дракона и… распороть его изнутри. Уильям, едва сдержавшись, чтобы не оспорить совершенно безумную идею, представил, что соглашается. Заручившись поддержкой Де Кюсси и сетью его осведомителей, имея доступ ко флоту Ямайки, не ограниченный никакими официальными рамками, он станет невидимкой. И подберется к Риду во всеоружии так близко, как никогда не смог бы коммодор Кроуфорд. Ведь Уильям Кроуфорд никогда не победит Джо Рида, сумасшедшая была права! А вот отказавшись от своего имени, он получит шанс и сделает это.