Снег падал каждый сентябрь

Считать мир несправедливым — глупо. Если что-то рвет душу, колет сердце и заставляет мысли крутиться бешеной каруселью — меняй. Меняй детально, по составным еле заметным кусочкам. Режь свой собственный пазл из давно сложившейся картины и складывай-складывай-складывай так, как нужно именно тебе. И да будешь ты вознагражден. Я делал так. Жил так. Следовал правилу, которое сам и придумал, дабы не чувствовать той ответственности, лежавшей на груди каждого с рождения. Два имени — свое и совершенно чужое — на все твое пребывание в этом несправедливом глупом мире — проклятие, ведущее тебя через жизнь в руки смерти с косой. Черными тонкими буквами на чистой коже, как клеймо. Мы стадо, и кто-то сверху легкой рукой пометил каждую коровку, чтобы проще найти. Нас ведь так много, целый шарик заполонили. Номерной знак на лбу еще, пожалуй, — идеально, не потеряемся, обязательно найдемся. Не собираюсь находиться. Отведи меня, пожалуйста, от этого судьба. То имя, что жжет мои ребра и насмешкой щекочет сердце за грудиной, не должно принадлежать мне. Потому что я хочу жену и ребенка — нормальное существование с продолжением своей фамилии и уютным домом. Я хочу любить женщину. А кожу чернит издевка. А р с е н и й Я Не Хочу Любить Мужчину Тогда я менял, без отчаяния, слез, крови и тех розовых соплей, что могли бы преследовать каждый мой шаг — я гордый, до жути гордый. Менял жизнь, менял правила, менял имена на своей коже. — Что бьем? — Имя. Ирина. Мастер больше ничего не спросил. Все понял — и бил имя тем же почерком и тем же цветом, что преследует каждого всю жизнь. Теперь у меня будет девушка, а потом и жена. Та самая, на которую я случайно вылил кофе по дороге на работу. Которая в то же мгновение показалась мне особенным человеком — моим. Которая прекрасная, милая, отзывчивая и добрая — лучик солнца воплоти. И главное — которая на запястье носит четкое А н т о н. Вот она — настоящая судьба! А еще я попросил мастера зачеркнуть имя на сердце. А он прибил меня лишь одной фразой: «Не обманешь». Единственное, что я четко понял тогда: хотелось крикнуть в бесчувственное лицо — уже обманул! На весь свет прогреметь, зашуметь, на каждом переулке каждому прохожему в лицо, чтобы запомнили, поняли, осознали, потому что такое возможно. Потому что я о б м а н у л Ира воспарила в небеса от увиденной на моей руке татуировки, не представляя, на какой крючок лжи попадается. Наивная, глупая, но хорошая Ира целовала меня сладко и нежно. Обнимала крепко, готовила завтраки и спросила лишь однажды, проведя тонким пальчиком по груди: — А что это? — Проспорил. Под градусом набил. Ира поверила — и совершенно не знала, что татуировки никогда не делают в алкогольном опьянении. И главное — она не слышала мои завывания больного волка, ломающие плитку в ванной. Я думал, что так и надо, как чужеродное мужское имя воспламенилось, загорело адским пламенем. Думал, так оно исчезает из меня. Думал, я победил. Но оно, казалось, только раздирало бледную тонкую кожу и щупальцами крошило мои ребра, впиваясь в мое хладнокровное сердце. Чтобы зацепиться и утвердить все права на мое тело, мой разум. Мое сердце. И р и н а молчала, как безжизненное подобие реальности. Через год боли притупились. Или я просто привык. Но это было сигналом: Действуй! Потому что в тот момент я по-настоящему понял, что обманул. Судьбу, мир, окружающих целую вселенную Я полюбил женщину. Я зачеркнул то имя, данное мне с рождения небесными силами, ненавидимое мной, презираемое. Чужеродное мужское имя. А потом все вернулось бумерангом в десятки раз сильнее, чем я мог себе представить. Знаете, а я чувствовал, что однажды проиграю. Но всячески отгонял от себя эту мысль. Когда мир вокруг замер, я стоял на одном колене. Красивые накрашенные глаза напротив блестели в желтом свете свечей и люстр. «Я согласна» жгло кончик ее языка, руки тряслись. И перед самыми главными словами в моей жизни появился о н. Я в панике посмотрел за спину Иры, будто почувствовал позыв, кинул быстрый взгляд и замер, когда у дальней стенки сверкнули голубые глаза. Ангел? Мужчина тоже остановился и заметил бархатную коробочку в моих длинных пальцах. А я почувствовал такую сильную боль, что согнула меня пополам и заставила кричать-кричать-стонать. Я смял на груди рубашку и упал, умоляя окружающих прекратить пытки. Сквозь пелену слышал далекий до боли знакомый голос. А перед глазами стояли чужие мужские глаза, в которых я утонул. Одна мысль набатом, как показатель всего моего существования: Я не хотел любить мужчину. *** — Вы кто? Как вас пустили? Ирин тихий родной голос не отозвался ни в одной клеточке моего тела. — Я… никто. Чужой голос заставил распахнуть глаза и глубоко-глубоко вздохнуть, будто только вынырнул из-под толщи воды. Я утопающий. Я утонул в голубых глазах, что сейчас вновь пронзительно смотрели на меня. Я в них заглянул, и в сердце вонзились сотни клинков судьбы. — Антон! Антон… Ира меня звала-звала, пыталась обратить на себя мое внимание, но все безуспешно. У этого мужчины, застывшего в дверях больничной палаты, могло быть только одно имя. Знакомое мне с рождения. Ненавидимое мной с детства. — Арсений… Мой голос был хриплым, тихим, надломленным, точно таким же, каким я ощущал и себя. А он все равно услышал и улыбнулся, легко кивая и шагая вперед. Ира кидала непонимающие взгляды на меня и убийственные на Арса. Женское чутье не подводило. Минуту, которую мы с мужчиной не могли оторвать друг от друга взгляда, понадобилось девушке, чтобы сложить пазл в голове правильно, а не так, как я заставлял его складывать. — По пьяни набил, да? — Нет. — Я позже зайду. Может быть. Я не услышал в ее голосе слезы или боль. Я не услышал в нем ничего. И, наверное, это даже к лучшему, потому что я бы не выдержал видеть в ее родных глазах то, до чего довел сам. Ира больше не зашла. Никогда. Врачи сказали, что мне повезло. Что я счастливчик. Баловень судьбы. Что сердце не выдержало нагрузки и замерло под тисками нервов. Я назвал эти нервы — судьбой. Потому что я все еще чувствовал щупальца, впивающиеся в мышцу за грудиной. Я проиграл. Не обманул. И д и о т. Те полгода, что я восстанавливался, Арс проводил со мной, хотя я настойчиво просил-кричал-унижал-прогонял-молил-просил оставить меня в покое до конца жизни. Я не хотел его видеть. А ощущать себя тем более. Невыносимо. Каждая клеточка тела рвалась к нему, тянулась, бузила и жглась, потому что единственное необходимое и правильное К нему Через четыре месяца я понял, что с ним мне намного легче, проще, приятней, спокойней. И грудь рядом с ним никогда не болит. Я не хотел любить мужчину! А через год осознал, что люблю. Во всем том проявлении этого заштампованного слова. Не как Иру, а по-настоящему. Надеялся, что это не из-за проклятия, очернившего мою кожу, а благодаря ему. И сейчас в моей жизни только два имени, от которых я никогда уже не смогу отречься даже под давлением самой смерти: А р с е н и й А н т о н