Так прекрасно, что...

Холод сизым туманом стелется над кафельным полом. Скользит меж металлических ножек, лижет морозную сталь, задевая кожаные ботинки, дышащие теплом. И жизнью. Среди дребезжания инструментов, их бесконечного лязганья и звона, слышится мерное дыхание человека в белом халате с глянцевым бейджиком. «Доктор» курит, выпуская из приоткрытых губ тонкою струйкой дым, по наитию отыскивает пальцами средь инструментов скальпель и делает очередной надрез. Ровный, красивый, стремительно раздвигающий кожу, обнажающий всё содержимое человеческого тела, которое когда-то тоже и дышало, и курило, как доктор. Так же, как и он виртуозно «творило» что-то под звуки скрипучего радио, постукивало ногой в такт незамысловатой мелодии и попросту жило. Теперь же оно задеревенело, лежит на столе, и лишь бирка на пальце изредка мерно подрагивает от сквозняка. В морге холодно, но по полу стелется лишь одиночество и панихида. От того-то и взбухают мурашки на коже, стынет в жилах кровь и замирает дыхание. Доктор небрежно лязгает скальпелем о жестяную посуду, стягивает с рук перчатки и ерошит волосы на затылке. Вновь затягивается табачным дымом, чиркает что-то ручкой в документах, садится на стул и устало смотрит перед собой. - Какая скука… - Голос отскакивает от металлических ножек столов, окровавленных инструментов, звенит по всему помещению, отдаваясь эхом. – скука…. – Тише и вдумчивее добавляет доктор, поднимаясь на ноги. – Нет, с этим нужно что-то делать. Он решительно шагает по комнате, разгоняя застоявшуюся скорбь у столов, раздувая белые простыни и раскачивая бирки. - Так ведь и с ума сойти можно! – Заложив руки за спину, он вышагивает вдоль своих молчаливых слушателей. – Здесь холодно, тускло и никогда ничего не происходит: посетители стабильно плачут, кого-то регулярно тошнит, и всем плевать, что после этих сцен мне тут ещё работать; кофе – дрянь, радио вот-вот отдаст концы, а мертвых столько, что скоро мне придется освобождать свой письменный стол! Вдруг, опомнившись, он замедлил шаг, останавливаясь аккурат напротив настенных часов, время на которых уже близилось к трем часам ночи. Доктор внезапно почувствовал, как на него наваливается усталость, как наливаются тяжестью ноги и руки, а в голове всё заволакивает сладковатой туманной дымкой. - А, впрочем…. – Он задумчиво покрутил в руках очередную сигарету, но, зевнув, спрятал её обратно в карман. – Впрочем… Неважно. Он присел на скрипучий стул, кое-как вытянул длинные ноги и опустил потяжелевшую голову на плечи. Скрестил на груди руки, чтобы хоть как-то согреть озябшие пальцы и быстро заснул, совершенно не жалуясь ни на жесткость и старость стула, ни на лютый холод окоченелого морга. Сложно сказать видел ли он сны. Иван Брагинский, кажется, разучился видеть их лет десять назад, когда его впервые оставили один на один с мертвецом. Раздутым трупом утопленника, изо рта которого вываливался синий с прожилками язык. От него несло тиной и сладковатым трупным запахом, от которого первое время тошнило страшно, но Брагинский держался, как мог. Ему в кошмарах снились эти перекошенные гримасы мертвецов, их приоткрытые рты, закатившиеся глаза, каменные улыбки. Он спал и видел всё тот же морг, только теперь ему казалось, что кто-то из этой вереницы трупов смотрит прямо на него, дожидаясь момента, когда сможет всласть отыграться на нём за каждый надрез и шов. Поэтому он почти не спал, дорабатываясь до того, что граница между днём и ночью превращалась в глубокую тёмную яму, в которую он проваливался каждый раз, чтобы восполнить силы. Но после пробуждения не было ни бодрости, ни легкости. Были лишь те же трупы, холод морга и звон инструментов. Он не любил ночевать дома, потому что там был всё тот же морг, где он, кажется, был единственным мертвецом. Кофе там был не лучше, радио так же противно скрипело, и лишь только диван был в разы мягче и удобнее скрипучего стула, но почему-то Брагинскому казалось, что тот похож на гроб, и он почти никогда не ложился на него. За последние месяцы Иван заметно подурнел: осунулся, оброс и заметил за собой неприязнь к людям вокруг. Большую часть своей жизни он проводил в морге, отвлекаясь на еду и на сон больше по необходимости, чем по собственному желанию, а всё его общение сводилось к изъяснениям с родственниками его «клиентов» и полицейскими. У него были друзья, но он как-то плавно свел всё общение на нет, опасаясь, что не сможет говорить ни о чем кроме изувеченных тел, которые он вскрывает каждый божий день. Были и родственники, но с ними тоже всё как-то не ладилось. С каждым днём он всё отчетливее понимал, что становится мизантропом и социопатом, что выйти из морга в коридор днём, когда там толкутся пациенты и доктора, для него сродни пытке и он бы хотел вообще абстрагироваться ото всех и вся вокруг. Но при этом всё внутри изнывало от желания говорить хоть что-то, пусть даже самому себе, просто вновь и вновь озвучивать какие-то свои мысли и доводы, издавать звуки, складывать их в слова… Ему было страшно понимать, что его жизнь заверчена на неизбежности бытия, и, быть может совсем скоро, он и сам окажется на таком же бесчувственном металлическом столе, а кто-то так же равнодушно будет проводить скальпелем по его коже. Но он снова и снова прятался за двустворчатой дверью, от которой веяло мертвым холодом…. Звон. Просыпаться посреди ночи Брагинскому ещё не приходилось. На это, казалось бы, не должно было остаться сил, но он резко распахивает глаза, вслушиваясь в мерное гудение кондиционера. В коридоре, наверное, что-то разбилось. Кто-то из пациентов, быть может, уронил стакан или что-то ещё..? Но гулять ночью по больнице запрещено – это же ясно, как день. Брагинский бросает нервный взгляд на часы: 03:00 Он неохотно поднимается на затекшие ноги, потягивается и, скрывая болезненное любопытство, шаркает к двери. В коридоре темно. На подвальном этаже не бывает окон и лунного света, поэтому только лишь табличка реанимации и торговый автомат тускло мигают перед собой хилыми лампочками. То и дело пропадающий свет падает на фигуру в светлой футболке, очерчивая крепкую спину и острые черты лица. Парень стоит перед автоматом, внимательно рассматривая закуски, и совершенно не реагирует ни на смену освещения вокруг, ни на стихшие звуки шагов. Не зная, как заговорить, Брагинский лишь осуждающе покашливает, привлекая к себе внимание. Но ничего нового, в сущности, не происходит. Раздражаясь всё больше и больше, Иван хотел было подойти и, тем самым, наткнуться хоть на какую-то реакцию, но остановился, сделав лишь пару шагов: - Вам не кажется, что ассортимент скудноват? – Не поворачивая головы, проговорил парень. – Ну, то есть этим невозможно наесться, не потратив кругленькую сумму. Доктор ошарашенно застыл, взывая к голосу, который недавно так звонко звучал среди вереницы трупов, а сейчас отказывался показаться перед живым человеком. Брагинский растерянно моргал, вглядываясь в тёмно-золотые пряди волос, нависших надо лбом незнакомца, в тонкую оправу его очков и в немигающий взгляд. Когда тот повернулся, стало видно, что глаза у него голубые в крайней своей степени. - Вы - доктор? – Не скрывая любопытства в голосе, спросил парень. - Да, я…. – Тихо начал Брагинский. – Патологоанатом… Там вот дверь сзади – морг и я, собственно… - И вам не страшно?! – Изумленно воскликнул юноша, подаваясь всем телом вперед. – Одному и с трупами весь день?! Брагинский слегка улыбнулся, увидев такую реакцию. - Не то что бы… - Он внимательно вглядывался в глаза напротив. – как-то привык уже к этому. Там тихо и прохладно, есть радио и…. - И куча мертвецов! – Возмущенно возразил молодой человек. – Нет, такая работа должна быть совершенно ужасной! А вдруг кто-то возьмет и кааак пошевелится! – угрожающе пропел он. – И каааак начнется зомби-апокалипсис и вы – первый под раздачу! Он говорил так эмоционально и искренне, что Брагинский невольно стал отвечать ему с тем же пылом: - Что ещё за идиотизм?! – Он мотнул головой. – Нет, не может такого быть, чтобы мертвое тело взяло да и вернулось к жизни! Нет, - Повторил он, - я убежден, что умирают люди окончательно и бесповоротно, что после смерти нет ничего и тело, в котором нет жизни, снова функционировать не сможет! - Ну так зомби же и не живые! – Упрямо глядя в глаза Брагинскому, настаивал парень. – Они совершенно мертвые, но… - А мертвые не движутся. И не надо со мной об этом спорить. – Твёрдо проговорил Иван, надеясь надавить на этого фантазера хотя бы своим врачебным опытом. - Ну, а вдруг?! – Не унимался тот. - Нет, такого не бывает. – Настаивал Иван, - Если так хочется, то сам посмотри, как там «выплясывают» покойники! – Брагинский хотел поставить этим жирную точку в столь бессмысленном споре, но тут же осекся, увидев азарт в голубых глазах напротив. - А пошли! – Молодой человек решительно шагнул к двустворчатой двери. Брагинский на мгновение растерялся: - Стой, а как же автомат… - Он стушевался, завидев у кого-то такой энтузиазм к посещению морга. – Тебе же там что-то было нужно, да и вообще… - Ай, да мне ничего-то и нельзя, – махнул рукой юноша, шагая прямиком к дверям, сквозящим холодным дыханием смерти. – Да и денег у меня нет. - Нет денег… - Тихо повторил Брагинский, на мгновенье о чем-то задумавшись. Звук открывающейся двери резко вернул его к реальности, и он поспешил нагнать своего ночного «гостя». - Подожди, куда так ломанулся?! - Как куда? – Задорно улыбаясь, проговорил парень. – На встречу возможному зомби-апокалипсису! Я не могу такое пропустить! И действительно, ведь не может же покоритель Эвереста, не раз сплавлявшийся по Амазонке, упустить начало чего-то грандиозного? На часах было 03:13 И, возможно, в жизни Ивана Брагинского что-то и началось…..