Так прекрасно, что...

В морге по-прежнему тихо и лишь мерно гудит кондиционер. Брагинский неловко переминается с ноги на ногу у своего стола, борясь со стеснением, робостью и жаждой хоть какого-то общения. Он заинтересованно рассматривает юношу, отмечая про себя что тот отлично сложен, молод и весьма красив, в отличие от самого доктора. Золотистые волосы, чуть смуглая кожа и точенные черты лица: острые и какие-то отчасти мальчишеские, играющие в такт с задорно-искрящимися голубыми глазами. Он кажется невероятно тёплым и искренним на фоне совершенно тусклого и обыкновенного Брагинского. Молодой человек, любопытствуя, прогуливается вдоль столов, внимательно вглядываясь в возвышающиеся белые айсберги тел под простынями, заинтересованно рассматривает торчащие босые ступни, желтоватые окоченелые пальцы ног, силуэты каменных лиц. Ему будто бы и не страшно вовсе, вслушиваться в единственно живое здесь дыхание доктора, который чуть шмыгает, кутаясь в халат, и присаживается на стул: - Здесь очень скучно… - Едва слышно произносит Брагинский, почему-то немного оправдываясь, но в этой мертвой тишине любой звук с легко-дребезжащим эхом разносится по помещению. Парень оборачивается к нему, чуть улыбаясь: - Нет, здесь весьма оживленно. – Скрестив на груди руки, он продолжил свой импровизированный обход. – Но, действительно, никто не шевелится. Он останавливается напротив потрескавшегося термометра на стене, который Брагинский всё хочет заменить, но никак не находит ни времени, ни желания идти в магазин. Отметка на нём близка к нулю и это, пожалуй, очередная стабильность. Ещё одна константа в жизни Брагинского. - Ого, - удивленно протягивает юноша, вглядываясь в цифры за мутным стеклом, - здесь же холод собачий! Как вы тут только работаете? Привычно поежившись, Брагинский ответил: - Да, обычно работаю… - Он на мгновенье задумался, - как-то попривык уже и к холоду, и к тишине… Молодой человек, дойдя до конца помещения, развернулся и оживленно зашагал обратно. - Знаете, вашу бы хладнокровность гребцам… - Доктор недоуменно уставился на него, пока тот подбирал слова, - Ну, знаете, вода она такая ледяная бывает, - парень мечтательно улыбнулся своим воспоминаниям, - захлестывает байдарку, руки и лицо… - Он посмотрел своими искрящимися глазами прямо на смутившегося Брагинского, - и так жжется на щеках, но ты всё равно гребешь, даже когда губы синеют и руки не слушаются! Иван немного оробел от такой откровенности и, не имея в запасе подобного опыта, только неловко спросил: - Ты занимался греблей? – Он чувствовал себя безумно глупо, задавая этот вопрос, но молодой человек напротив не смог сдержать ободряющей улыбки. - Да, было дело. – Юноша снова повернулся спиной к доктору, продолжив мерить шагами комнату, - Сплавляться по реке просто завораживающе! Тебя качает на волнах, то и дело подбрасывает течение, а весло в руках чуть ли не гнется от напора воды! – Брагинский не видел его лица, но парень, легко проходящий меж рядами металлических столов, явно улыбался сам себе, - и перевернуть байдарку – как раз плюнуть. Доктор немного обеспокоенно спросил: - И часто ты её переворачивал..? Шаги стихли, и молодой человек остановился у стены, где застыл во времени треснувший термометр. Он медленно обернулся и слишком уж спокойно произнёс: - Да, мильён тыщ раз, - пожав плечами, он снова зашагал к доктору, - но это ведь сущая ерунда, в сравнении с тем, как завораживает эта схватка с течением! – Что-то пугающее промелькнуло в голубых глазах, - Особенно на горных реках, где нужно огибать каждый камень и выступ. Однажды я не успел и… Брагинский с недоумением и легким испугом ждал продолжения, но юноша лишь замер, уставившись куда-то в пол, а затем, быстро опомнившись, подытожил: - И, впрочем, ничего интересного в этом не было. – Он улыбнулся, подходя к доктору. - Понятно. – С нескрываемым разочарованием проговорил Брагинский, - А я только рыбачил в лодке с отцом когда-то, - Почему-то он тоже начал вспоминать свою жизнь, до того как она свелась к бесконечному трупному запаху, - он обещал научить меня плавать, но вместо этого просто швырнул в воду и не вытаскивал, пока я сам не поплыл… Парень искренне улыбнулся. - Экстремальный способ, - Он закинул руки за голову, вновь расхаживая взад и вперед по комнате. – Мой отец предпочитал бросать меня в какие-нибудь спорт-клубы или секции. Помолчав, он добавил: - Хотя я был бы не прочь…. Он осекся, устремив взгляд на один из металлических столов. Отчего-то, тот скрипнул, и Брагинский немного напрягся, впервые сталкиваясь с тем, как в ночной тишине морга разносится тихий жестяной скрежет. Внутри всё похолодело, когда скрип повторился. Снова и снова он разносился по комнате. Брагинский будто бы примерз к стулу, ощущая как по коже начинает скользить липкий холодный пот, а руки невольно вцепляются в ткань брюк. Он стал дышать через раз, глядя, как парень в центре комнаты стоит, склонившись над белым покрывалом, скрывающим лицо покойницы. Было что-то жуткое и пугающе в спокойствии этого человека, который так органично смотрелся посреди морга, так легко и непринужденно вглядывался в очертания под белой простынею и скользил взглядом по ним, будто бы провожая взглядом каждый шов. Доктор не мог найти в себе силы пошевелиться, потому что скрежетания не прекращались, а что-то холодное, кажется, задышало ему в загривок. Он сипло вздохнул, всем естеством ощущая, что уже не во сне, а наяву кто-то смотрит на него… Кто-то дышит у него за спиной мертвенным холодом, а он может лишь только опасливо вздрагивать каждый раз, когда волосы на затылке ощутимо подрагивают от чужого дыхания. В глубине души он всегда боялся такого. Он чувствовал, что эта работа изматывает его, держит в постоянном напряжении и суеверном страхе. Он боялся видеть сны, потому что в них раз за разом его изучали сотни мертвых глаз, сотни разлагающихся тел с подгнивающей плотью... Сейчас всё происходит точно наяву. Его начинает мутить от того, как отчетливо он ощущает сладковатый трупный запах, как перед глазами плывут чьи-то полусгнившие органы, чернеющие, шевелящиеся опарышами. Сердце неистово колотится в груди, потому что скрежет… Скрежет… скрежет… скрип… скрип… Ножки стола царапают пол… Будто бы раскачивается лодка… И ему хочется вывернуться наизнанку, потому что в глазах застыли обезображенные тела, покачивающиеся в такт с судном. Кричащие, стонущие, плачущие, они все смотрят на него, а он.... - Бедная девочка…. – Брагинский вздрогнул от неожиданности, точно бы впервые заметив юношу, склонившегося над столом. Он выпрямился и, заложив руки за спину, даже не взглянув на доктора, спокойно констатировал: - Тебе было всего девятнадцать. - Молодой человек, грустно улыбнувшись, скользнул взглядом по доктору. Незаметно пробежался по бледному лицу Брагинского, останавливаясь у него за спиной.... - Глупая была вечеринка, не правда ли? Доктор был готов поклясться, что воздух за его спиной качнулся, обдавая спину скользкой холодной водой. Липкой влагой, кажется, собственного пота. Он чувствовал, как по его рукам что-то ползет, как кто-то стоит прямо за ним и... Он оборачивается, чтобы не увидеть ничего сверхъестественного. Чтобы почувствовать себя идиотом, который верит в призраков и почему-то имеет право называть себя врачом. Там ничего нет. Никто не стоит у него за спиной, никто не дышит ему в затылок и скрипа, наверное, тоже не было. У него разыгралось воображение, ненадолго сдали нервы и .... В нос снова ударил запах солоноватых волн и гниющей плоти. Брагинский согнулся пополам, пытаясь подавить приступ тошноты. Там ведь действительно ничего не было, но он снова слышит тихий скрежет, раскачивающегося стола. Лампы на потолке тоже начинают покачиваться, то и дело исчезая в морской пучине, а тени на кафельном полу размываются брызгами волн. Звон. Снова что-то разбилось, снова кто-то вышел в коридор посреди ночи... Снова... Снова... Призывный звон, торопящий кого-то... Прикрывая рот рукой, доктор отрывает взгляд от пола и устремляет его на фигуру в центре морга. Юноша стоит аккурат на против диска часов, вглядываясь в стрелки мутным блёкнущим взглядом. 03:58 - Пора. - Не улыбается, шагая к дверям, проходя мимо доктора, - Знаете, она.... - Брагинский не оборачивается, хоть и знает, что тот остановился, - Она не хотела, чтобы её хоронили со шрамами. Серповидными шрамами вокруг пупка. Аккуратно зашитыми.. - Увидимся завтра. Дверь, поскрипывая приоткрывается сквозняком. И никого нет. Доктор пытается дышать через плотно прижатые ко рту пальцы, но получается скверно. Его всё ещё тошнит, всё ещё трясет, но он медленно поднимается, еле держась на ослабевших ногах. Его кошмары выползают из тёмной глубокой ямы, тянут к нему свои полуразложившиеся руки, на которых то обугливается, то мерзко разваливается склизкое мясо. И он не знает насколько может доверять своим ощущениям. Как можно быстрее, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, он добегает до дверей и... Они не открываются. Комом к горлу вновь подступает тошнота и паника. Двери дребезжат, но не хотят поддаваться. И доктор наваливается на них, безуспешно вжимаясь, пытаясь хоть как-то спрятаться от собственного безумия. Звон. Не разбивающееся стекло, а колокол. Где-то... Плача по ком-то.. Звонит колокол. Двери распахиваются и Брагинский вываливается в коридор, хватаясь за холодный пол с безмерной благодарностью. Сердце в груди болезненно бьётся о ребра, а грудь шумно и часто вздымается, отдаваясь хриплыми вдохами. По лицу Ивана градом катится холодный пот, а всё тело пронизано дрожью. До селе скованное, оно обессиленно прислоняется к дверям. Кажется, он так и заснул на полу. Но в этот раз темнота была не спасительной. Ему снилось красивое чистое лицо девушки. Она танцевала на палубе, смеялась... А затем её голос оборвался. Были рыдания, истеричные вопли, крики, стоны. И отчетливо раздувающееся тело в солоноватом бризе. А потом Брагинский почувствовал, как его руки в перчатках погружаются в её склизкие внутренности, и он проснулся. В холодном поту, сжавшись у дверей морга. В коридоре уже горел свет, но всё ещё не было слышно никакого шума. Тихое раннее утро безмолвно разливалось по этажам, и только лишь здесь, на цокольном этаже, где нет ни одного окна, оно просачивается очень медленно. Почти неотличимо от вечера или дня. Доктор с трудом поднимается на ноги и разминает затекшие конечности. Ему нужно успокоиться, придти в себя, понять, что всё произошедшее этой ночью было лишь игрой его воображения, воспалённого рассудка. У него очень нервная работа, он мало спит - чего ещё можно было ожидать при таком-то образе жизни? Он решительно шагает в морг и там, и в правду, всё по-прежнему: те же столы, пол и потолок, болезненно-серые стены. Абсолютная тишина и только лишь мерно гудит кондиционер. Но стул опрокинут на пол. Наверное, Брагинский не заметил, как повалил его ночью. Он не спеша поднимает стул, осматривает его и медленно садится, вновь оглядывая всё помещение. Так же стелется по полу холод, так же звенят эхом от голоса столы и инструменты. Так же белеют айсберги трупов. С осторожностью, напряженной готовностью доктор подходит к столу с покойницей, которую видел во сне. Стол не скрипит, не качается, а просто окаменело стоит себе на месте. Как, впрочем, и должно быть. Облегченно вздохнув, Брагинский сует руку в карман халата, чтобы достать зажигалку и пачку сигарет, но пальцами он натыкается на маленький клочок клеёнки. Он сжимает его в руках, скользя взглядом по белой простыне от впадин лица до самых ног. На пальце нет бирки. А в его руке сжимается имя Розмари Дюнкерк.