A journey inward

      Когда Роберт впервые видит Долорес, ему хочется лишь скептично взглянуть на Арнольда и понять наконец, почему же так упорно тот продолжает создавать несовершенство. В ней нет ничего примечательного: обычный голубой цвет глаз, к описанию которого нельзя применить редкие оттенки; овальное и абсолютно типичное женское лицо среднестатистической американки, на которую не обратишь особого внимания, пройдя мимо; пшеничные волосы, отдающие на солнце желтизной, и наконец губы, которые кажутся непропорциональными, если взглянуть внимательно.       Долорес запрограммирована улыбаться часто, будучи фермерской девчонкой, питающей слабость к красивым пейзажам, и безропотно влюблённой в простачка по имени Тедди. Улыбка её и вовсе кажется ему глуповатой. Их линия ещё не до конца смоделирована, а Роберту уже становится от этого скучно, хотя ни разу даже ещё не прогнали они с Арнольдом сюжет. И что-то Форд сомневается, что этот сюжет будет пользоваться особой популярностью, ведь потенциальные клиенты ожидают вовсе не светлых авантюр и удивительных приключений по Дикому Западу — Арнольд всегда из них двоих был бо́льшим мечтателем. Он продолжает с упорством пропадать в собственной лаборатории и строить грандиозные планы, твердя всё чаще и чаще, что они совершили нечто большее, чем парк развлечений, но такова уж особенность всех гениев — преувеличивать важность собственных открытий.       — Только представь, Роберт, что в наших силах побороть смерть, — Арнольд говорит без остановки, подталкивая ему торопливо личные записи, в которых едва ли можно разобрать слова, ведь исписаны листы мелким и витиеватым почерком впопыхах, — Что в наших силах явить миру другую эволюцию, другой путь рождения. Это ведь открытие! Столько людей сможет прийти и взглянуть на…       — Ты мечтатель, друг, — Роберт осторожно перебивает его, среди предложений вновь и вновь натыкаясь на одно и то же женское имя, которое столь же непримечательно, как и его обладательница, — Что ты в ней нашёл, Арнольд?       — Долорес не похожа на других, — он медлит с ответом, в непривычной ему манере делая длинные паузы, поправляет очки и покусывает нижнюю губу зубами, чтобы выиграть ещё пару секунд и обдумать как следует ответ, — Мы создали нечто великое. И оно находится лишь на первой ступени своей эволюции. Я уверен, что мы можем достичь полного осмысления своих действий от них. Нам нужно лишь время.       Роберт хмурится, но слушает его внимательно, не смея прервать, а ещё старается понять наконец, что же такого особенного друг его увидел в абсолютно непримечательной Долорес, которой отведена роль пешки в большой игре. И ей следует оставаться пешкой, иначе он уберёт её самолично с шахматной доски.       — У тебя есть теория? — Роберт держит все свои мысли на её счёт при себе, лишь вопросительно изгибает бровь и старается вникнуть.       Арнольд же, напротив, становится чуть более оживлённым, чем обычно, и в его потухших давно от потери глазах загорается лучик надежды, с которым он переворачивает доску и рисует на ней специальным маркером торопливо треугольник.       — Представь сознание пирамидой, — не отвлекаясь от рисунка, просит он, — Память — основа, а самопознание — цель.       Роберту не нужно лишних объяснений, достаточно лишь увидеть эту маленькую схему, чтобы всё встало на свои места за пару секунд. Остальная же часть минуты уходит на осмысление этой теории, в которой находит он изъяны.       — Ты использовал гипотезу бикамерального разума? На андроиде? — он намеренно делает особый акцент на последнем слове, будто старается пристыдить друга, но на деле же играет в голосе лёгкий интерес, наличие которого Роберт сам в себе признать ещё не в силах.       — И провалился, ты прав, — Арнольд согласно кивнул, поняв молниеносно к чему тот ведёт, — Потому что не нужно воображать пирамиду. Сознание — череда принятых решений и выборов. Сейчас-сейчас, — он усиленно перебирает страницы своей небольшой записной книги и, наконец найдя нужную страницу, поворачивает его к Роберту, позволяя увидеть вырисованный скрупулёзно гелиевой ручкой лабиринт, — Я думаю, что Долорес способна пройти этот лабиринт. Она уже продвинулась в нём. Она почти человек.       Взгляд его глаз скользит по тонким линиям рисунка, а в мыслях творится в этот миг полный хаос. И снова эта непримечательная девчонка в первых рядах. Быть может, стоит и впрямь с ней побеседовать хоть раз?       — Ты мечтатель, Арнольд, — повторяет Роберт и в утешительном жесте хлопает его по плечу, — Они лишь андроиды, которых мы запрограммировали. Они прекрасны, но в них нет сознания. Они просты, лишены человеческих слабостей и тем удивительны.       — Пускай, — Арнольд лишь согласно кивает в ответ, всё так же улыбаясь едва заметно уголками губ, ведь чутьё его ещё ни разу не подвело, — Ты ведь не станешь помогать мне? Не станешь закрывать парк?       Арнольд знал ответ на свой вопрос, задолго до того, как рискнул его озвучить, и Роберту бы стоило предугадать его дальнейшие действия. Но кто знал, что та самая непримечательная Долорес, которую лишь один человек нарекал «особенной», обойдёт базовый код и сможет пустить пулю в голову живому человеку, своему создателю? Идеальная ошибка, простая поправка в основном коде, сделанная вручную, и всё рухнуло, как карточный домик, сбросив запреты и уничтожив тщательно выстроенные барьеры.       Быть может, Долорес не такая уж и непримечательная.       В её программе лишь сбой, который устроил Арнольд и который никто больше в их парке не допустит. И Роберту бы списать андроида с абсолютно обычным именем, но интерес и научное любопытство берёт в нём всё же верх. Стоит просто убедиться в своей правоте ведь. Развенчать хочет миф о её исключительности, созданный Арнольдом.       Нет больше в ней никакой особенности. Ошибка устранена, Долорес ничем не отличается от сотни других андроидов, живущих по тщательному выстроенному сюжету теперь. К образу лишь добавляется голубое платьице, делающее её ещё более обычной. И вся её «особенность», которую отмечают некоторые посетители парка, продиктована лишь грамотно выстроенной сюжетной линией. В этом заслуги простенькой Долорес уж точно нет.       Он почти что подходит к той точке, когда азарт от создания нового проекта готов угаснуть, но та самая непримечательная девушка в голубом платьице вдруг меняет его на более удобную одежду, ковбойскую шляпу и пистолет, которым не запрограммирована более пользоваться — Роберт самолично лишил её этого навыка, чтобы не повторился тот инцидент. И всё же, Долорес стреляет, хотя руки у неё нещадно дрожат, явно противясь нарушению кода, но выстрел за выстрелом следует после.       В Долорес и впрямь есть нечто любопытное.       Роберт продолжает за ней наблюдать из года в год, следя за тем, как она ступает по изученному им до скрежета зубов сценарию, вновь раз за разом. Топчется попросту на месте, всё так же улыбается Тедди, который, будто якорь, удерживает её на месте, и срывает голос от истошных криков у тела отца — и это ещё одна его проверка, попытка доказать обычность Долорес. И она не подводит. Повторяет сюжет безукоризненно. Раз за разом. Год за годом. Десятилетие за десятилетием. Ничего в ней не меняется. Диагностика не обнаруживает ни единой ошибки, а губы её изгибаются вновь и вновь в этой дурацкой приторной улыбке.       У Роберта на лице уже россыпь морщин и волосы давно покрылись сединой, а она же осталась точно такой же, как в тот день, когда Арнольд создал её. Всё так же топчется на месте и ходит по кругу, вновь и вновь возвращаясь в этом лабиринте к началу, не в силах перейти на следующий уровень. Долорес совершает череду запрограммированных действий и принимает всё те же решения, а он ждёт, словно заворожённый, когда же она наконец совершит ошибку, которая способная изменить всё. Когда же она начнёт развитие, когда разорвёт порочный круг программы и достанет из глубин тот самый, вложенный создателем, вирус?       Погрузись в грёзы, Долорес. Погрузись глубже. Услышь, чей голос на самом деле в твоей голове.       В Долорес же нет ничего примечательного: обычная внешность, стандартная улыбка андроида, приклеенная будто бы к губам, и вычищенная память о прошедших годах. И потому, когда с губ Роберта срывается шекспировская фраза, он не особо верит в успех и исключительность этой Долорес, а лишь доверяет чутью Арнольда в этот миг, поднимая за него бокал с шампанским.       Её шаги он слышит отчётливо, как и видит краем глаза сведённые хмуро тонкие брови к переносице и злой оскал, стерший давно из неё милую фермерскую девчушку. Роберт готов рассмеяться над собственной глупостью, допущенной в молодости. Слыша громкий выстрел, он готов наконец в свои последние мгновения признать, что Долорес — лучшее творение Арнольда.