The best in you

Кенни не сразу обратил на неё внимание. Зажатая и вечно мнущая подол старомодного тусклого платья, она стояла на отшибе женской компании и редко подавала голос. Голос — одно из немногих, что в ней по-настоящему притягивало. Только потом Кенни понял, что готов слушать его часами, ловить каждое слово и наслаждаться играющей интонацией. Негромкий, мягкий и мелодичный. Не раз Кенни спрашивал, почему родители не отдали её в музыкальную школу. Марджорин лишь разводила руками и тихонько улыбалась своим туфлям с идеально белыми носочками. Она редко поднимала глаза, а если поднимала, по привычке щурилась, словно не могла смотреть на окружающий её мир. Кенни не понимал, почему она щурится даже тогда, когда они сидят в темноте её комнаты (Стивен Стотч бы никогда не простил). Марджорин, как привыкла, всегда отмалчивалась. Лишь однажды она негромко призналась, что Кенни, когда улыбается, светится, словно настоящее солнце, поэтому на него так трудно смотреть. Опешивший от непредсказуемой правды, МакКормик ещё долго приходил в себя и хватался за сердце: то щемилось непонятным незнакомым чувством, которое Кенни никак не мог растолковать. Друзей у Марджорин не было. С одноклассницами она почти не контактировала, а когда те, похвалив её худые ровные ноги, предложили вступить в группу поддержки, вся покраснела и убежала в женский туалет. Ей, — Кенни уверен, — нравилось смотреть, как одноклассницы поддерживают местных спортсменов и вытворяют такое, чему учат долго и упорно там, где Марджорин после занятий никогда не бывает. Её отец считает, что неэтично скакать в короткой юбке на глазах целого стадиона. Марджорин, внутренне споря, согласно кивает. Кенни не помнит, в какой момент пришло осознание, что он, вроде как, влюбился. Просто однажды… однажды Марджорин стала единственной, кто пришёл на помощь. В своих лёгких тапочках, не отдающихся по полу ни единым звуком, теребя хвостик светлых волос, она села рядом с Кении и протянула ему медикаменты первой помощи. Кенни до сих пор не имеет ни малейшего представления, откуда она их стащила, однако факт оставался фактом: именно благодаря Марджорин он сумел обработать разбитый, по вине стеклянной двери, нос. С ним и не такое происходило. Потом они невольно пересекались то там, то тут. Кенни начал провожать её до дома и даже носить портфель. Всё, как полагается ответственному хорошему кавалеру. Друзья насмехались в лицо, девчонки хихикали и сплетничали за спиной. Они то и дело подходили к Марджорин и, смеясь, перебивая друг друга, спрашивали, как ей удалось заполучить сердце самого ветреного и ненадежного в любви парня. Марджорин лишь вздыхала, вежливо улыбалась и краснела. Кенни точно не входил в список приемлемых тем, которые она могла обсуждать без смущения, как обсуждают погоду. Марджорин вообще не считали занимательной собеседницей и не понимали, как Кенни мог найти в ней что-то интересное. Она шугалась парней, а парни, из-за пугающего нрава отца, шугались её. Кенни был первым представителем сильной половины, не побоявшимся выразить откровенную симпатию по отношению к пугливой девочке и противостоять её персональному монстру. Своё он, надо сказать, всё-таки отстоял, подбросив Картману новый повод для глумливых шуточек, а одноклассницам смешки в стиле «жених-невеста». — Кен?.. — Марджорин робко дёргает за рукав куртки, и Кенни оборачивается, тут же выкидывая недокуренную сигарету. — В чём дело, красавица? — он довольно усмехается. Марджорин по щелчку пальцев заливается краской до самой шеи. Она до сих пор не привыкла. Родители никогда не называли её хотя бы милой, не то что красивой. — Там… — она показывает пальцем в сторону школы, — сейчас будет химия… и контрольная. Я написала тебе шпаргалку с возможными ответами… Кенни улыбается и перенимает аккуратно свёрнутый блокнотный листок. Вчера босс неожиданно вызвал его взять смену, поэтому подготовиться не получилось. С появлением Марджорин, которой было небезразлично, его жизнь кардинально изменилась. Оценки стали лучше, а отношения с учителями, не одобрявшими вечные прогулы, более нейтральными. Маленькая, но победа. Приобняв смущённую Марджорин за талию, Кенни неспешно двинулся в сторону школы. Он не переживал о предстоящей контрольной или хитром взгляде Бебе, стоящей на входе. Мысли были заняты более насущными и важными вещами. Пусть Марджорин думает, что работа не стоит пропущенных уроков и вытекающих из-за них проблем. Сам же Кенни уверен наверняка: она стоит всего, если на кону находится подарок любимой девушке за всё то, что она сделала для прозябающего во тьме Кенни МакКормика.