До дрожи по коже

      «За что?» — спрашивают люди, когда с ними случаются несчастья. Хороший вопрос. По мнению верующих Бог создал мир, а посему и муки — творение его. Он шлёт им нам с небес — иногда кажется, они валятся градом, придавливая своей массой к земле.       И нам думается, град наших страданий не растает под знойным солнцем времени. Но рано или поздно он тает — вода стекает по одежде, пропитывая ее, волосам, щекам и кончику носа.       Да, мокро. Да, неприятно и, быть может, противно.       Но выносимо, а это самое главное. Пока мы не сдались, наш дух крепок, и тело наше выдержит все.       Когда Маринетт кричала, ей казалось, вместе с криком вылетает изо рта вся ее сущность, все, что она из себя представляет как человек.       Ей было так страшно, так страшно, что паника клокотала в голове роем беспорядочных мошек. Но даже страх ее был каким-то… осознанным, что ли?       Она прикидывала шансы на успех, думала, как бы ей выкрутиться из ситуации, но прежде чем успела придумать, оказалась в плену чужих рук.       — Заткнись же, — прикрикнул Эндрю сквозь зубы. И взгляд из-под вновь закрывшего пол-лица капюшона был тяжёлый, и голос такой же свинцовый.       Неслыханная тяжесть, ещё неведомая доселе Маринетт, опустилась на плечи валом. Не испытывала она ещё такого, о нет! Как гадко на душе, боже мой, как гадко! Набатом не гремел в пульсе вопрос «За что?», но звенел другой, не менее жалкий: «Кончится когда-нибудь это или нет?»       Эти похищения, заговоры, в которые она почему-то оказывается замешана, мутные личности… Бесит! И криком этот вопрос не решить.       Время в мире Маринетт двигалось нехотя и будто бы эфемерно, но все произошло так быстро, что она не успела опомниться.       — Не дергайся, — он зажал ей рот ладонью и двинулся в сторону выхода быстро, но с таким выражением на лице, словно ведёт за ручку непослушного ребенка в детский сад.       Путь ему перегородил какой-то мужчина.       — Девушка кричала. — Он кивнул на Маринетт. — Она вас не знает.       — Пропусти, идиот. Это моя девушка. Не вмешивайся в наши дела.       Но парень не отступал. Он в упор смотрел на Дюпен-Чен. Она проглотила его хмурый взгляд и, улучив момент, когда Эндрю расслабил ладонь, выпуталась из его сетей.       — Все в порядке. Он говорит правду. У меня просто случаются панические атаки… и… Извините.       Последние слова были обращены ко всем посетителям. Она оглянулась через плечо, поймала взгляд Адриана и нерешительно улыбнулась, словно извинялась и перед ним тоже. Он вскинул бровь, но его губы не растянулись в ухмылке, как предположила Мари, — напротив, он крайне насторожился. Так, словно это ему грозила опасность.       А потом на его лице промелькнула какая-то тень нервозности и даже пренебрежения, и это уязвило Маринетт невидимым жалом. Его лицо перекосило так, словно она расстроила все его планы. Ей не понравился этот взгляд. Ещё больше пришлось не по вкусу, что он предупреждал ее с первого дня, что она — игрушка. Глупо было рассчитывать на большее, глупо было льстить себе мыслью, что она достучится до него! Как все глупо до безобразия!       Эндрю Мартин взял девушку за локоть и грубо бросил парню, все ещё заслоняющему выход:       — Будь добр пропустить нас.       Парень послушно отступил, нервно поправив кепку.       Маринетт и Эндрю беспрепятственно вышли из макдака, но тот выскочка, как мысленно окрестил Мартин этого негодяя, в последний момент попридержал дверь и буркнул:       — Обращаться так со своей девушкой — моветон.       — Лезть не в свое собачье дело — нонсенс, — не остался в долгу Эндрю.       Он вежливо приоткрыл дверцу заднего сиденья и пропустил свою лжедевушку. Она села, как бы невзначай поглядывая на витрину, силясь выхватить взглядом Адриана, но он уже скрылся в толпе. И оттого, что он не смотрел, как ее увозит незнакомец, едва ли не сосало под ложечкой.       Странное, прогорклое ощущение. Оно уступило место даже страху.       Оказавшись в машине, Дюпен-Чен пристегнулась и отвернулась к окну. Эндрю сел — автомобиль тронулся.       Маринетт закинула ногу на ногу и скучающе зевнула. Она вовсе не чувствовала себя пленницей. Да и разве это похищение? Кто так похищает, какой идиот?       «Тот, что сейчас за рулём, — угрюмо заключила девушка. — Как бы не угробил нас».       — Думаешь, я куплюсь на твою притворную покорность? — он ехидно осклабился. — Решила поехать, чтобы выяснить полезную информацию? Не выйдет, крошка.       В этом не было необходимости. Адриан всегда возвращал ее — вернёт и сейчас.       Она чувствовала, как он смотрит на нее через зеркальце, но не желала встречаться с ним глазками. Мерзкий, противный старикашка. Они остановилась на светофоре, и Мари судорожно прокручивала вопрос: «В чем моя ошибка?»       Она вспомнила их первую встречу и раздосадованно прикусила нижнюю губу. Ну конечно! Ей не стоило называться Маринетт Агрест. Этот просчет дорого стоил.       Вот, пожалуйста. Оговорилась — расплачивайся. Жестокая судьба! Любая ошибка наказуема. Хочется сдаться, опустить руки — это, должно быть, испытание силы воли. И Маринетт не должна позволить себе пасть духом. Только не сейчас.       И, милостивые боги, будьте так добры, избавьте Маринетт от прощального, раздражительнного лица Адриана — оно до сих пор стояло у нее перед глазами.       Она почти возненавидела его за этот взгляд. Как будто бы… как будто бы… не было той ночи, когда она сделала роковое открытие: Адриан Агрест — такой же человек, как и она сама. И у него есть душа, недостатки, слабости и даже переживания, что не сгладили время.       И он же говорил, говорил… Вспоминай, Маринетт, руби правду-матку.       — Ты — игрушка, поэтому должна быть покорной. Ты должна подчиняться мне во всем. И это все, что ты должна знать. Не своевольничай, и я не причиню тебе вреда.       Маринетт вспомнила, сколько раз нарушала эти «заповеди», и к ее горлу подступил недобрый смех. Нужно было уносить ноги. Она это и делала, но он всегда возвращал ее на место…       Место! — лозунг для собак, приказной клич их хозяев.       Вот и ее содержат как породистую собаку. Роскошная будка, еда и первоклассные игрушки, но никакой свободы. Не нужно денег и комфорта — дайте оступаться, плакать и творить все, что вздумается!       В который раз она сокрушалась: неужели он удочерил ее лишь из-за сходства с сестрой? Да ну! Глупость какая, незаменимых людей нет. Персонал, друзей и даже возлюбленных — всех заменяют, а она — человек, не богиня. Ничто не отличает ее от других, нет в ней отличительных особенностей. Нет — и все тут.       Должно быть что-то ещё. Должно.       Но Мари не хотела ломать над этим голову сейчас, когда ее везёт не пойми кто не пойми куда. Она подалась вперёд, насколько позволял ремень, и тоном более грубым, чем следовало разговаривать с «похитителем», спросила:       — Куда мы едем?       — Узнаешь.       — Кто ваш заказчик?       — Ответ все тот же.       — У меня есть догадки.       — И что же они говорят? — снисходительно хмыкнул Эндрю. Он однозначно считал ее редкостной дурой, ввязавшейся в дела, которые ее не касались. Пусть так считает. Это даже лучше, чем если бы он ее переоценивал. Есть преимущество.       — Они сводятся к двум людям и, тем не менее, развейте мои худшие опасения. Вам ничего не стоит, а мое любопытство будет утолено.       — Не для того я связывался с Эмилией, чтобы ублажать любопытство малолетних сук.       Глаза пассажирки вспыхнули, как языки пламени догорающей свечи, когда подул несильный ветер, поддерживая силу пламени. Эмилия — подруга и сообщница Мартины!       Но зачем родной сестре похищать ее, притом снова? Неужели она наступает на те же грабли? Вздор, и не более!        А может, зря Дюпен-Чен младшая поспешно записала Тину в союзницы? Как знать, какие она преследует цели. И очень может быть, что вызволение Маринетт из агрестовских цепей в ее планы не входит.       Впервые девушка допустила эту мысль: она поразила ее самым неприятным образом. Вокруг предатели, лжецы и интриганы. Палачи у трона, палачи у власти. Так было во все времена, и ей одной не сломать вечное колесо этого сумасшедшего порядка.       Но можно поэкспериментировать. Стоит ли игра с жизнями людей того, чтобы так рваться победить в ней?       Маринетт сосредоточила гневный взгляд на затылке Мартина. Если он назвал имя Эмилии, то он наверняка не подозревал, что Мари знакома с ней. Что ж, так или она иначе, девушка получила ответ — ее заказала сестра.       Забавно. Если так подумать, ее заказывают, как китайскую пиццу. Каждый желающий может позволить себе ее.       Будь Маринетт не так обижена на судьбу, она бы смиренно дождалась окончания поездки или спокойно бы отстегнулась и вышла из машины: Эндрю даже не умудрился закрыть дверцы машины — какой фарс! Думает, никуда она от него не денется. Кишка тонка.       Но Маринетт берет зло мощное, поразившее ее своей силой, совсем какое-то не истеричное, мимолётное, а самое настоящее и подлое.       Ей хочется видеть страх на лице Эндрю, чтобы одна эмоция отчаяния сменялась другой, ещё более жалкой.       Мари отстегнулась, рванула вперёд, стиснула руками шею мужчины и принялась давить на его кадык. Он отпустил руль и нажал на газ. Авто резко крутанулось и остановилось, но девушка была неумолима.т       — Тва-арь. Хв-ватит, — плевок разрезал воздух в перерыве между хрипами, но Мари проигнорировала эту ничтожную попытку остановить ее.       Отпустила его, наконец, когда разглядела его вопиющую бледность на лице.       Больно схватила за короткие, с проседью волосы, и потянула на себя.       — Выходи из машины, — приказ, не подразумевающий возражений. — Немедленно.       Эндрю промычал что-то невнятное, но сдался под напором девчонки. Поставил машину на аварийку и в относительном спокойствии вышел из машины. Маринетт выскользнула следом за ним.       Теперь его взгляд — насмешка, плевок ее самолюбию. Он потешается над ней и не воспринимает всерьез, а она стискивает зубы и что есть мочи ударяет его в пах. Не ожидая такого удара, он сдвигает ноги и скрючивается. Девушка несильно отвешивает ему подзатыльник и цидит:       — Думаешь, я не заметила, как ты прихрамываешь? Ты стар и слаб. Я не пожалею тебя. А теперь задам вопрос ещё раз: кто заказчик?       — Ты ничего от меня не добьешься.       Новый удар. Удар более сильный, удар, который обжег даже ладонь Мари. Ей казалось, она блуждает во сне. Настолько нереальным все казалось. На этот раз Мартин застонал. Видя его страдания, Дюпен-Чен не смогла сдержать ехидного оскала. И этот человек угрожал ей? Забавно.       — Я так не думаю.       — Ладно! — сдался он без испуга, но с раздражением. — Твоя сестрица.       — Она не заказчица. — Мягкая улыбка Маринетт напоминала месяц, медленно скрывающийся за склоном горы. — Вы в сговоре. Но почему? Разве ее привлекают деньги Адриана?       Последние слова — просто мысли в слух, но Эндрю обжег ее таким ненавистным взором, что она тут же догадалась, что права. И ему это чудовищно не нравится.       Миг — девушка оборачивается и видит: полицейская машина вопит и на всех парах несётся к ним — лампочка сияет всеми оттенками синего и красного. Тормозит. Из нее выходит двое ажанов, а за ними — Адриан.       Маринетт ни на секунду не сомневалась, что он придет за ней. Но почему-то эта мысль не порадовала. Она провела эксперимент — ей не понравилось играться с Эндрю в игры, не понравилось бить его. Сначала было весело, а потом — гадко. Ах, неужели она становится такой же, как и люди, окружившие ее?       Страшно. Эта участь не для нее. Нет, нет и нет. Она не станет такой же… но уже превращается в одну из них. Потому что Маринетт умеет адаптироваться, а сейчас безопаснее всего стать более опасной, чем ее враги.       Они ранят ее — она ранит их больнее. Этого ты добивался? Доволен, Адриан?

***

      Ехали недолго, но до жути нудно. Лоб, безвольно прислоненный к стеклу, покрылся испариной. Маринетт казалось, у нее поднялась температура — таким жаром разъяренного вулкана отдавало в глазницах, висках и груди.       Ныли кости, мышцы. Плавились мозги и адекватные соображения. Тот самый момент, когда не хотелось ничего, кроме одного — утонуть в постели на несколько суток и никого не видеть.       Ах, знал бы кто, как утомили ее эти интриги, конкуренция и бизнес, бизнес! На какие криминальные, чудовищные поступки готовы пойти люди, чтобы купить акции у какой-то компании?       За окном мелькали такие родные парижские улицы, но Маринетт ощущала себя чужой.       Чужая среди своих, бедная в мире богатых.       Ворота открылись — автомобиль припарковался в гараже. Мари вышла из машины, не нарочито хлопнув дверью, и в след ей посыпалось предупреждение шофёра быть поаккуратнее.       Следом за девушкой засеменили двое молодых людей в черных костюмах. Они подхватили ее пакеты с дизайнерской одеждой. Ее обслуживали, ей прислуживали. И, тем не менее, она не чувствовала себя госпожой, хозяйкой или чем-то в этом роде.       Приостановилась, вскинула голову. Слепящее дневное солнце закрывала крыша роскошного особняка. Это богатое убранство, этот огромный дом и деньги, дарующие независимость и авторитетность в этом мире… все это принадлежит не ей.       Эти деньги зарабатала ни она, ни ей ими и распоряжаться.       Понуро дернула плечом, уставилась себе под ноги и пошла дальше. Не чувствовала ног. Не слышала, как невысокий каблук постукивает по асфальту. Не видела, как поднялась по лестнице и дошла до своей комнаты.       Очнулась лишь тогда, когда мужчины, поставив пакеты на пороге комнаты, вышли вон. Дверь за ними закрылась, но открылись тайные желания Дюпен-Чен.       Она бросилась на кровать и горько зарыдала, навзрыд. Слезами горю не поможешь — она знала это лучше прочих. Однако эта отдушина была ей необходима.       Сердце галопом бежало по лёгким, позвоночнику, пересчитывало ребра. Вскоре оно успокоилось и вернулось на законное место.       Дыхание выравнилось, и девушка отняла лицо от подушки. Та оказалась вся пропитана соленой влагой.       Плохо дело.       Нужно проветрить голову. Авось полегчает. Маринетт подошла к зеркалу, оценила свой внешний вид. Под глазами залегли круги, на щеке отпечатался след от подушки. Ну и ладно, пожав плечами, подумалось ей. Пусть будет. Какая разница?       Зевнула, вышла из комнаты. Удивилась, застав охранника. Вопросительно вскинула бровь.       — Вы… — не успела продолжить: была прервана парнем, опасливо озиравшимся по сторонам.       Он приложил палец к губам, намекая говорить потише. Маринетт сглотнула нервно. Ну что опять от нее требуется? Адриан зовёт к себе? Они ведь так и не обсудили абсурдную и нелепую попытку ее похищения.       — Мадемуазель Маринетт, это насчёт вашей сестры. Я хотел поговорить.       Мари закатила глаза, утомленная. Кто бы сомневался? Все дороги, все многочисленные развилки ее жизни вновь ведут к сестре.       Уперла руки в бока. Глянула на парня хмуро, искоса. Не то чтобы она знала всех слуг поместья в лицо, но его не помнио от слова совсем.       — Надеюсь, это нечто важное?       — Безусловно, я счёл это важным, иначе не стал бы вас попусту беспокоить.       — Адриан знает?       Охранник отвёл взгляд, вздохнул. Принял в ней достойного оппонента. Она научилась задавать правильные вопросы.       — Нет.       — Говорите же, что за новость. — Маринетт сделала к нему шаг, и еще один. Сократила расстояние между ними почти до неприличия, выпалила в подбородок будоражищим шепотом: — Вы меня заинтересовали.       Он не глядел на нее даже, смущённый до предела. Слишком близко, интимно. Как бы проходящие мимо работники не заподозрили чего — они так охотны до сплетен.       — Не здесь.       Он предложил свою руку, увлек за собой. Заинтересованная, Дюпен-Чен и не заметила горничную, смотревшую им вслед.       «Так-так. А ты в эпицентре событий, мм, сестра Мартины?»