***
Короткий ясный дождь, казалось, наполнял собой всё пространство. И дозволенное, и скрытое за семью замками. Он упорно стекал в маленькие прозрачные лужицы, похожие на оконца в перевёрнутый мир, или расцветал по улицам сетью ручейковых вен. На землю падала небесная вода и пачкалась, сливаясь с грязью города. Вы знали, что грязь есть лишь там, где живут люди? Бесконечные горы мусора, отходов, пластика… Человек вечно хотел оставить и оставлял после себя след. Жирный, маслянистый след на белой скатерти. Облака лили слёзы, пытаясь смыть всё это непотребство, но разбивались об укрытые в панцирь дороги и дома. Люди же также не спешили смывать с себя городскую пыль: придумали зонты, прятались под козырьками магазинов и вечно-вечно спешили. Тэхёну, однако, спешить было некуда. Он бы с радостью вылетел на улицу. Прогуляться под нескончаемым потоком воды, промокнуть насквозь и быть счастливым. Светиться. Но за обшитые войлоком стены выпрыгнуть никак не удавалось. Хотя дождь был даже здесь. Касался сухих щёк мокрыми поцелуями, забирался под футболку, заплетался в и без того спутанных прядях. Мальчик его чувствовал. Парень ему пытался верить. В палате находилось всего два человека, но воздуха не хватало даже им. Никто не мог сказать, куда девался весь кислород этого места. Хотя… Это никогда и не являлось такой уж загадкой. Никого не интересовало. Пациентов пичкали подавителями, а врачи успели привыкнуть. Мальчик считал всех обитателей этого места зомби. Они вечно приходили с замученными лицами, сверкали недобрыми взглядами и спешили залезть в черепную коробку. Мальчику было неуютно, но деваться некуда. Он здесь жил.***
Палата давно перестала быть похожа на склеп. У больницы сменились владельцы, персонал, психбольные. Неизменным оставался лишь постепенно взрослеющий Тэхён. Он был единственным свидетелем преображения этих стен. Кто-то невидимый, казалось, вдохнул вместе с воздухом в коридоры жизнь. А в жизнь парня… свободу? Чонгук появился в его окружении слишком незаметно. А когда вдруг от его отсутствия начало становиться холодно, стало совсем поздно. Воспоминания Тэ разделились на две части: ледяную пустоту палаты и тёплый взгляд хёна. Комната совсем преобразилась. В стенах появилось одно большое окно, вместо возможных решёток расцвели сиреневые занавески. Само здание сменило своё звание психбольницы на более весёлое «Дом отдыха»… Тэхён всегда добавлял про себя «…для уставших от этой жизни». Чонгук действительно раскрасил маленький Мир мальчика в более яркие цвета. Стал кем-то родным. Единственным. Хотя жил Тэхён всё ещё в палате. Комфортабельной, с удобными мягкими кроватями, разрисованными стенами и уютной симпатичной лампочкой на потолке. Палата всё равно всегда оставалась палатой. Весь мир считал Тэхёна больным, а сам парень ничего не мог с этим сделать. — Хён, смотри, как красиво, — улыбнулся парень, указывая на маленькие сияющие шарики, полностью облепившие его руку. Свет от них распространялся по всей комнате, ложась светлыми пятнышками на всё вокруг. — Да, ТэТэ, очень красиво. — вздохнул Чонгук, падая на сцепленные за головой руки. Он перекатился на бок и посмотрел на Тэхёна из-под ресниц. Киму скоро девятнадцать, но он всё ещё слишком похож на ребёнка. Нескладный, больной подросток. Чон совсем не верил, что можно настолько сильно привязаться к незнакомому человеку. Но сейчас именно он лежит рядом с мальчиком на кровати и пытается поверить. — Хён? — мальчик повернул голову, заметив на себе прищуренный взгляд. — У меня что-то с лицом? — Нет, — ответил Чонгук. У тебя что-то с головой. — Тэхён, тебя нужно лечить, понимаешь? — с надеждой взглянул мужчина в глаза напротив. Он плохо видел их в сгущающемся полумраке. — Не понимаю, — тихо выдохнул подросток. Он устал повторять, что не болен. Устал доказывать, что всё, что он чувствует, реально. — Я здоров, Чонгук-и. Это тебя нужно «лечить». Тэхёна смертельно бесят косые взгляды и тихий шёпот за спиной. Ему надоело видеть перед собой неверящие глаза и неловкую улыбку. Его настолько достало такое обращение, что он всё чаще срывает злость на других. Громит комнату, вырывается, сбивает тонкую кожу костяшек/коленей/локтей в кровь и кричит. Долго. Громко. Истошно. Он пытается доказать всему миру, что он нормален. Он такой же, как они. Он совсем не хотел выделяться. Но этот самый мир остаётся глухим к словам мальчика. Он с презрением смотрит на сумасшедших. Он боится их. Тэхён слишком сильно устал. Порой так хочется сдаться. Кинуть всю свою гордость к ногам этой Вселенной. Крикнуть: «На, смотри, топчи. Ведь это так весело». Он готов отказаться от своих сил. Вырвать важный кусок своей жизни и, кажется, умереть без него. Осыпаться горсткой пепла прямо здесь. В этой палате. Однако лезущий из всех щелей юношеский максимализм даёт о себе знать. Он сворачивает опускающиеся руки, грубо толкает в спину и приказывает бороться. Упрямство всегда берёт верх, а Тэхён ему проигрывает. Он не может сдаться, пасть на колени тоже не может. С самого детства мальчик противостоял. Сначала родителям. Те по началу смотрели на него со снисхождением. «Чем бы дитятко не тешилось». А затем с испугом. Ребёнок перестал появляться за общим столом, всё реже покидал пределы своей комнаты. Ему всего лишь нужна была толика понимания, а не напряжённая атмосфера недоверия. Что с того, что он видит магию? Видимо, это был наиболее тяжёлый грех на Земле. Другие дети повторяли за взрослыми. Отрицали все слова мальчика, смеялись и глядели с завистью. Зависть была самым приятным ответом. Искренняя, жгучая. Так, будто Тэхён обладает лучшей игрушкой, и больше ни у кого её нет. Ну и что, что невидимая. А затем родители устали и сдали «любимое» дитя на лечение. Всё полетело в бесконечную пропасть именно тогда. Это были насквозь чужие люди с приторными улыбками. Они кивали болванчиками, строили из себя шутов и обещали вылечить. Родителей Тэхён больше не видел. И не то что бы он был этим огорчён. Просто жгучая детская ненависть поселилась в его маленьком сердечке именно тогда. И уходить совсем не спешила.***
Тэ прикрыл глаза и устало облокотился на стекло. В целом, за сегодня он не сделал ничего изнуряющего. Хождение взад-вперёд нельзя же считать таковым? Однако, абсолютно каждый человек может в один день сесть на кровать и понять, что дико хочет умереть. У Тэхёна это давно, но он всё ещё натягивает на своё лицо старинную маску шута и давит в зародыше крики боли. Парень усмехается и выглядывает в окно. Чонгук. Хён сегодня не был у него, и это довольно странно. Обычно и пяти часов не могло пройти, как Гук приходил проверить его. На глаза спадает чёлка, закрывая обзор. В отбеленных прядях играет солнце, пуская лучи в постепенно темнеющее сердце. Оно будто пытается согреть этот черствеющий кусок плоти. Но тщетно. Мальчик не помнит ни одного случая, когда человек бы вдруг превращался в камень, хотя сейчас Тэхён чувствует себя лишь старой статуей, что видела каждый миг этого мира. Он чувствует себя забытой на чердаке игрушкой, которую купили по первому желанию ребёнка, но забросили за ненадобностью. Ему кажется, что тем самым человеком был сам Бог. Бог, так смешно пошутивший над его существованием. Ви рисует на запотевшем стекле неровную галочку и сползает на подушки. Мальчик широко улыбается. /flashback/ Свет распределялся по палате слишком странно. Центр комнаты освещала единственная живая лампочка, а по углам комнаты суетливо разбежалась темнота. Тэхён бессмысленно разглядывал отбеленный потолок. Раньше вон там, почти возле самой стены, была огромная трещина. Врачи пугали, что там живут все кошмары мальчика и по ночам они вылезают из своего укрытия и расползаются по всем поверхностям. Тогда Тэ невероятно боялся вдруг открыть глаза и увидеть чёрный силуэт на стене или страшного безглазого кота, что периодически моргает пустыми глазницами и смотрит прямо в душу. Сейчас парень уныло сверлит взглядом дыру в том месте, будто это поможет ему вернуть своё спасение в кошмарах. Потолок похож на чистый лист, но Тэхён совершенно не знает, как начать на нём новую жизнь. Он и ту, в общем-то, так и не прожил. Всё это заставляет обхватить голову руками и зарыться лицом в простынь, сворачиваясь клубочком израненной плоти. Ви совсем не против, чтобы хоть кто-то пришёл ночью и забрал его. Он не против променять одну страну кошмаров на другую. Лишь бы хоть кто-то. Однако, дверь открывает совсем не Бугги-мэн, да даже не вполне реальный серийный убийца. В комнату входит Чонгук, а это в ряде случаев страшнее любого ночного кошмара. Хён минуты три пялится на настенную надпись и хмурится ещё больше, так как ещё вчера её здесь не было от слова совсем. — Что это? — Чонгук переводит пристальный взгляд чёрных глаз на распластавшееся по кровати тело. В ответ он ловит полный тотальный игнор. — Тэхён, я не настроен успокаивать твою проснувшуюся гордость. Либо ты сейчас же отвечаешь, либо… Парень переворачивается на спину и смотрит на неровные буквы так, будто видит первый раз. Я — это я. И не пытайся меня менять. Восхищайся. Любуйся. Ненавидь. Но не смей и слова в сказать в сторону моей личности. Иначе Я тебя уничтожу ©V — Я не помню, — слишком тихо произносит он, затем смачивает пересохшие губы слюной и прочищает горло, — Точнее, я не помню ничего, что могло произойти после того, как лёг спать. Быть может, это сделал не я? — Конечно, — кривая усмешка, — Мне не до шуток, Ви… В прочем, ладно, — как-то слишком быстро успокоился хён. — Кстати, Тэ, почему именно Ви? — Сокращение от Виктории. В римской мифологии она является богиней победы. — Иронично. /end flashback/ Иронично? Конечно. А самым смешным во всём этом великолепии является то, что Дом Отдыха отчего-то назван именно «Храм Ники». И Чонгук никогда не отвечал на расспросы о причинах такого феномена. Ника Аптерос — бескрылая победа. Большинство античных статуй Ники крылаты, и только Ника с Акрополя никогда не сможет почувствовать вкус ветра, нырнуть в бескрайнее голубое небо. А всё благодаря обычной алчной прихоти людей, которые вдруг с чего-то решили, что смеют управлять чужой жизнью. Тэхён чувствует себя не лучше всех тех падших ангелов, о которых так красочно распинаются прозаики, поэты и даже историки. Вот только его крылья ещё держатся. Пусть само тело покрыто многочисленными ранами, пусть кто-то заботливый каждый раз топит его в морской воде… Неважно, жить можно даже так. Жить можно даже тогда, когда выход найти не получается уже девятнадцатый год. Жить можно, и пусть грудную клетку разрывает смертельно бьющееся сердце. Оно ломает рёбра, разрывает все оковы. Пусть. Жить можно. *** Юнги был из тех людей, рядом с которыми вы можете хоть умирать, умоляя о помощи, они не пошевелят и пальцем ради вашего спасения. Более того, вы для него — не более чем стул, досадная оплошность или ошибка судьбы. Кто-то один раз сравнил его с простыми числами в математике. Он «делится» только на себя и на один. На ещё одно ближайшего человека, на которого ему не наплевать. И в этом нет ничьей вины. Как Мин — просто Юнги, и в этом не нужно искать никакого смысла, так и в его поведении нет никакой причины. Просто Юнги вот такой вот. Своеобразный, не ищущий приключений, упорно идущий к своей цели и достойный восхищения. Просто Юнги — это тот, кто ближе всех остальных для Намджуна. И в этом тоже не надо искать никакого смысла. Кажется, этот парень всегда был тем самым единственным дорогим человеком. Их воспоминания брали своё начало где-то далеко позади и, по сути, не должны были кончаться. Они встретились параллельными прямыми двух разных плоскостей, но вдруг законы стали ненужной мишурой, и эти два потерянных человека обрели друг друга. Нельзя описать их отношения более правильно и органично. Их счастье — одно на двоих. Они прекрасно дополняют друг друга, сходятся кусочками пазла и сводятся к постоянной. Их прошлое скрыто за завесой дождя длинного серого дня. /flashback/ Никто не помнит, что было до этого момента. До момента, когда рукав Юнги вдруг резко схватили и дёрнули назад, вырывая из цепкого внимания толпы. Никто не помнит, что это было, никто тем более не вспомнит, зачем это произошло. Просто голый факт. Мин вырывает руку из захвата и без размаха бьёт потревожившего его парня в челюсть. Вот так. Без приветствия и выяснения отношений. Чётко. Логично. Предельно ясно. Намджун словил чужой гнев в полной мере. Почувствовал чужие костяшки на своей скуле, а затылком проверил твёрдость кирпичей в полуразрушенном здании. Они явно оказались крепче его головы, потому что Юнги ни за что не брался бы искать другие причины того, что произошло дальше. Потому что первое, что почувствовал Мин после того, как проехался по чужому лицу, была тёплая мягкость чьего-то тела. Юнги непроизвольно уткнулся прямо в ямку между ключиц и вдохнул пьянящий горьковатый запах одеколона. И это всё было бы по меньшей мере странно, не будь так пугающе. — Ты совсем с ума сошёл? — прозвучало в макушку парня. Мин хотел вырваться, но чужие сильные руки с выступающими венами прижали его ещё сильнее, будто пытаясь слиться с Юнги в одно целое. Неразделимое. — Кто ты? — Мина уводили дальше от большой серой массы, слившейся в одно грязное, пахнущее гнилью болото. — Ты меня не знаешь/не помнишь/не замечаешь. Знаешь, я не могу понять, почему всё же решился сделать это. Просто ты в окружении той толпы смотрелся слишком неправильно, потеряно. Тебя хотелось вытащить, погладить по голове и сказать, что всё будет хорошо. Юнги, там тебе не место. Это мой мир, моя гниль, мой дом. Я не знаю, что ты забыл в том кругу, но больше не возвращайся. — Ты думаешь, я послушаю кого-то вроде тебя? — хмыкает Мин, разрывая контакт с опустившимися руками и растягивая губы в издевательской полуулыбке. — Извини, но это не в моих правилах. Тёмная фигура исчезает за вставшей стеной линией дождя. Он размывает следы и топит под собой Намджуна. — Но ты выслушал. /end flashback/ Их настоящее — они сами. Их будущее… неизвестно.