It gets worse before it gets better

Намджуну не нравится бар, в котором работает Юнги. Музыка слишком громкая, место слишком маленькое для такого потока людей, а из-за того, что здесь нет специально оборудованного места под танцпол, люди танцуют прямо там же, где и стоят, превратив его в своего рода гибрид бара/клуба. К тому же, музыка здесь просто отвратительная. Того, кто это выбрал, по-хорошему, нужно уволить, по мнению Намджуна. Бар — единственное безопасное пространство во всём месте. Но, честно говоря, всё это относится по большей части к выходным. Будние дни намного спокойнее, как и следовало ожидать; музыка тише, людей почти нет, а если и появляются, то рано уходят, едва ли когда-нибудь персоналу требуется прекратить драку, выкинуть кого-нибудь или убрать чью-то рвоту. Он чувствует себя немного вольготно в будние дни. Сегодня четверг, и Намджун сидит в баре. Кроме него, всего два посетителя, сидящих за столами в противоположных концах помещения, те тихо потягивают свои напитки, точно так же, как и сам Намджун. Он кивает головой под тихую музыку — хит 90-х, о существании которого он забыл — и ждёт, когда часы пробьют два. Когда это происходит, Намджун поднимает взгляд и видит, как Юнги подходит к бару с напитком в руке, бросаясь на барный стул рядом с Намджуном с длинным мучительным стоном. Это уже знакомое зрелище, то, как Юнги пытается запить своё напряжение от длинной смены в конце ночи: за последние два месяца Намджун бесчисленное количество раз уже был свидетелем этого. Юнги опирается руками о прилавок и использует их в качестве подушки для головы, его чёрные волосы растрёпаны и взъерошены после долгого рабочего дня. Он всматривается в Намджуна острым взглядом, слепо хватая одной рукой стакан перед собой. — Что ты вообще здесь делаешь, Намджун? — хриплым голосом произносит он. — У тебя утром разве нет занятий? — Может быть, но в отличие от тебя, я не впадаю в спячку каждый раз, когда отправляюсь спать. Мне прекрасно и несколько часов в неделю. — Намджун ухмыляется. — Значит ли это, что ты не рад меня видеть? — Нет, — тихо произносит Юнги, — но почему ты здесь? Намджун опускает взгляд в свой напиток. Ярко-оранжевый. Острый, горьковато-сладкий привкус. Вряд ли он попробует его снова. — Я просто хотел посмотреть, как ты. В прошлый раз ты ушёл в такой спешке. Прошлый раз. При упоминании, Юнги выпрямляется на стуле, делая размашистый глоток напитка. Намджун понимает, почему — в последний раз, когда они встретились, Юнги был настолько избит, что даже не смог толком сказать свой адрес Намджуну, поэтому в итоге пришлось тащить его, едва соображающего, к себе. Затем он продолжил блевать добрые двадцать минут, пока не вырубился на кровати Намджуна. Намджун может сказать, что Юнги ничего не помнит, но это только заставляет его нервничать и смущаться. — Посмотреть, как я? — повторяет Юнги. — Это было три дня назад. Моё похмелье обычно не длится так долго, если ты об этом. Намджун фыркает. — Учитывая, как ты пил в тот день, я не исключаю этого. И нет, я не это спрашиваю. Юнги опускает руки на барную стойку. — Послушай, — говорит он, достойно пытаясь проявить терпение, — я только что со смены. Мы можем отложить этот разговор на другой раз? Это происходит всякий раз, когда Намджун пытается приблизиться к трезвому Юнги. Вся усталость, отчаяние, нужда и все те вещи, у которых ещё нет названия, такие, как иглы, втыкающиеся в его мозг, защищены слоем притворства. Но, подобно бумажной стене, пытающейся сдержать реку, слой будет становиться все тоньше и тоньше, по мере того, как становится мокрее, влажнее, более пропитанной алкоголем. Так всегда бывает. — Разумеется, — говорит ему Намджун. — Всё, что захочешь. Юнги пьёт больше, половина напитка уходит в один глоток. — Ты не должен продолжать приходить сюда, когда у тебя утром занятие. Намджун улыбается ему. — Ценю заботу, но я могу о себе позаботиться. — Что ты опять изучаешь? — Литературное творчество. — Верно, — говорит ему Юнги сквозь хмурый взгляд. — Логично. Ты один из тех, кому всегда есть, что сказать. Правда в том, что Намджун не очень часто ходит на занятия. А ещё он не пишет столько заданий, сколько должен. Ему плохо от того, что он подделывает память учителей, но, опять же, он здесь не для того, чтобы ходить на учёбу. — Знаешь, — произносит Намджун, — в моём колледже есть замечательная программа создания музыки. Юнги не смотрит на него. — И? — И ты должен подать заявку. Юнги усмехается до того, как предложение полностью покидает уста Намджуна. — Мы с музыкой давно расстались, и то, что говорят, — правда. Сложно быть друзьями, когда вы расстались. — Да ну, — продолжает гнуть своё Намджун. — Хотя бы на секунду задумайся, окей? Ты же знаешь, что не хочешь работать здесь до конца своей жизни. Юнги пьёт, ничего не говорит. Его стакан уже пуст. — Какой от этого вообще вред-то будет? — делает ещё одну попытку Намджун. Один из оставшихся двух клиентов встаёт, надевает свою куртку и уходит. Для четверга — поздновато. Юнги молчит несколько мгновений, прежде чем заговорить. — Знаешь это чувство, когда… слушаешь песню, которую любишь, и у тебя от неё мурашки? Чувствуешь, что словно находишься внутри песни, а не просто слушаешь её. Она заполняет тебя от черепа и до самых ногтей на ногах, и это как… как будто музыка просто уносит тебя. Намджун кивает. Одна из лучших вещей в возвращении в этот мир — это то, что он может слушать музыку, которую любил, когда был жив. Он может даже посмотреть свои любимые фильмы. — Ага, я знаю, что ты имеешь в виду. — Со мной такого больше не происходит, — говорит Юнги, и Намджун чувствует боль в сердце. Он ощущает безнадёжность, исходящую от его слов, как жар. — Я больше ничего… не чувствую. И всякий раз, когда я сижу у пианино, мне кажется, что ноты не сочетаются друг с другом, как будто все клавиши перемешались, и из моей музыки выходит один только шум. Он качает головой и пялится на пустой стакан. — Это больше для меня ничего не значит. Намджун наблюдает за ним сквозь многокрасочные огни бара. Фиолетовый на затылке, синий слева, пятно красного на правой стороне лица. Он так устал. Он так одинок. Юнги говорил ему, что потерял связи со своими друзьями из старшей школы после выпуска, но это не единственное одиночество, которое он излучает. Позади него есть поддерживающая семья, прямо рядом с ним, но с ними он больше не общается. Бессознательно или нет, но Юнги закрыл этот канал. — Единственный способ изменить это — продолжить играть, — мягко произносит Намджун, но Юнги снова качает головой. — Я не прикасался к пианино несколько месяцев. У меня от этого голова болит. Знаешь, каково это? Словно твой близкий друг начал говорить на другом языке. Как будто он внезапно забыл как разговаривать на корейском и может разговаривать со мной только на ёбаном португальском или ещё каком-то языке. Вот, что я теперь чувствую по отношению к пианино. — Что ж, — говорит Намджун и сопротивляется желанию положить свою ладонь Юнги на плечо. Ему бы это не понравилось. Это покровительственно и агрессивно. — Может быть, стоит выучить новый язык для того, что ты любишь. Словно желая возразить, сказать Намджуну, что он больше не любит музыку, Мин открывает рот, но снова его закрывает. Привязанность сочится из него, как испарения, беспомощная нужда цепляться за то, что он привык любить, смешивается с холодной волей отвернуться. — Господи, мне надо ещё выпить, — бормочет он, наклоняясь над баром, чтобы осмотреть ряды бутылок, сложенных там. Как по заказу, сзади входит мужчина, явно значительно старше Юнги и одетый в повседневную одежду. Намджун распознаёт в нём Сонуна, босса Юнги. Он бросает взгляд на Юнги и Намджуна у бара, а затем раздражённо откидывает голову назад. — Господь Всемилостивый, Мин Юнги, что ты всё ещё тут делаешь? Твоя смена закончилась, иди уже домой. Юнги поднимает свой пустой стакан, чтобы Сонун увидел. — Я пришёл, чтобы пропустить ночную рюмашку, хён. Вообще-то, не мог бы ты сделать мне ещё одну, пока ты там? Сонун щурит глаза. — Ещё одну что? Юнги жмёт плечами. — Чего угодно. Чего-нибудь крепкого. Тут я ищу глубокий сон. Глаза Сонуна остаются прищуренными, метая взгляд на Юнги краем глаза каждые несколько секунд, но несмотря на его поведение, недоверчивая привязанность, которую он питает к младшему, очевидна. Хотя немного мягче, более отдалённей и приглушённей, чем эмоции, которые он может считать с Юнги, Намджун ясно видит сердце Сонуна. Он хочет для него лучшего. Есть раздражение от того, как Юнги постоянно пренебрегает его словами, и… беспокойство. Медленно, но верно, оно растёт, забота о питейных привычках Юнги. — По крайней мере, пошёл бы в какое-нибудь другое место пить после того, как провёл здесь всю ночь, — ворчит Сонун, приготавливая для Юнги напиток. — Говорю тебе, никто в здравом уме не будет тусоваться на рабочем месте после окончания смены. — Ага, ладно, — говорит Юнги, принимая напиток, который протягивает ему Сонун через барную стойку, — многие люди не имеют право на парочку бесплатных стаканчиков там, где они работают, так что ли? Он радостно поднимает стакан вверх, прежде чем большими глотками выпить. — Здорово, хён, — комментирует Намджун, смотря как Юнги пьёт. — Продолжай в том же духе, и через час ты снова будешь в моей квартире выблёвывать свои внутренности. Юнги метает в него свирепый взгляд. Он не смотрит на Сонуна. — Я не пытаюсь напиться, мне надо пойти домой и завтра навестить своих родителей. Я просто… расслабляюсь. Намджун уже собирается ответить, когда Сонун опережает его. — Слушай, Юнги, мне надо помочь Хеён с чем-то. Если кто-то зайдёт, позови меня, окей? Юнги оглядывается через плечо. Единственный оставшийся клиент, похоже, заснул, сложив руки под головой. — Конечно, хён. — говорит Юнги, принимая одолжение со всем энтузиазмом человека, который знает, что ему не придётся через это пройти. Сонун исчезает в задней части бара снова, оставляя Намджуна и Юнги в музыкальном сопровождении тишины. Намджун глубоко вздыхает, пытаясь не поддаваться эмоциям Юнги. По большей части, это работает. — У вас правда, эм… неформальные рабочие отношения, а? — спрашивает он, и Юнги смотрит на него с кривой улыбкой. — Он друг семьи. Вот причина, по которой меня приняли на эту работу. В достаточной степени единственная причина, кстати. Ну, то и это. — Он снова поднимает стакан, опустошая его до последней капли. Намджун может сказать, что он уже чувствует себя подвыпившим — когда он пьян, его эмоции всегда чуточку отличаются. Не только по содержанию, но и по структуре. Они как волны в океане, постоянно в движении. Намджун никогда не знает, когда одна из них может вспыхнуть и, расширившись, захлестнуть всё свободное пространство. — Хён-- — Намджун, — перебивает Юнги, не смотря на него. — Я серьёзно. Завтра мой выходной, я иду домой, чтобы увидеть своих родителей первый раз за всю эту ёбаную вечность, я не собираюсь напиваться, так что прекрати так на меня смотреть. Хорошо? Независимо от того, как Намджун смотрит на него, Юнги не может знать, как он не хочет встретиться с ним взглядом. Намджун слегка откидывается назад, удивлённый, но с болью в сердце. — Как «так»? — Я не знаю. Как будто я какая-то долбаная бомба замедленного действия. — Юнги наконец поднимает на него взгляд. Он искренне раздражён. — Просто потому, что я выпиваю, не значит, что я… в депрессии или ещё чего. Это не единственная причина, по которой люди пьют. — Нет, ты прав, — спокойно произносит Намджун. — Это не единственная причина. Они замолкают. Юнги катает оставшиеся кубики льда по дну стакана, используя трубочку. — Слушай, я собираюсь уходить, — говорит он через несколько минут. — Завтра мне нужно быть на ногах в подходящее время. — Отлично, — отвечает Намджун. Как бы ему неприятно признавать это, он тоже начинает уставать. Он всматривается в лицо Юнги, затем в его сердце; он не злится на Намджуна, ему просто нужно сбежать. Теперь Намджун может ему это позволить. — Тебе тоже нужно возвращаться домой. Что ты делаешь, сидя здесь почти в три часа ночи, когда у тебя утром занятия? Намджун ухмыляется, морща нос. — Ищу вдохновения, — просто отвечает он. Для своего творчества, конечно же. — Что ж, — говорит Юнги, вставая со стула. — Удачи тебе с этим. Увидимся в следующий раз, да? — Он кладёт руку на намджуново плечо. — Да. Безопасно доберись до дома. — И ты. И с этими словами Юнги уходит, достаточно трезвый, чтобы не выглядеть странно, или чтобы не навернуться. Намджун отворачивается к бару, решив подождать несколько минут, прежде чем тоже уйти. Он удивляется, когда снова слышит голос Юнги, зовущий его. — Эй, Намджун? Он оборачивается на стуле. — Да? — Спасибо. Знаешь, за прошлый раз. За… то, что ты сделал. Намджун улыбается, стараясь не выглядеть слишком привязчиво. В какой-то момент Юнги тоже начал заботиться о нём. Ощущение неожиданно трогательное. И, конечно, поддерживать Юнги в вертикальном положении, пока он блюёт, — не совсем тот тип помощи, который он хочет оказать другому человеку, но эй! это отличное начало. — Не беспокойся, — пренебрежительно говорит он, потому что прямо сейчас Юнги и этого достаточно. Как и ожидалось, он скрывается за дверью в тот же момент, как Намджун произносит это. В следующий раз они смогут встретиться через несколько дней, и каким-то образом это сбивает Намджуна с ног. Приближение к Юнги оказалось неожиданно трудным, а Намджун нетерпелив, но он не хочет слишком сильно напирать. Он помнит как Чонсу говорил ему, что его первоочередная задача: объединить Юнги и две другие цели вместе, и он не может не задаваться вопросом, когда же придёт время встретиться с другими двумя. Тэхён и Чонгук. Намджун всё ещё не видел их, но он ощущает их присутствие в этом городе всё время, иногда вместе, иногда нет. Он проверяет их эмоциональные статусы каждую ночь, и так уже год. Он встаёт, натягивая свою куртку, прежде чем выйти за дверь. Тёмное, беззвёздное небо и пустые улицы, освещённые неоновыми вывесками и уличными фонарями. Он глубоко вдыхает и думает, что может почувствовать это кое-где: покалывающее жужжание глубоко внутри, говорящее, что время почти пришло. Чонсу говорил, чтобы он доверял своим инстинктам, и Намджун надеется, что он прав насчёт этого. Он так готов встретиться с ними. * Юнги чувствует себя почти трезвым, когда добирается до дома. То, что он сказал — правда; на самом деле, сегодня вечером он не пытался напиться, потому что он знает свои обязанности, но он бы соврал, если бы сказал, что не надеялся случайно напиться сильнее, чем требовалось. То жужжание, приятное расстояние от его собственных размышлений, которое обычно приносит алкоголь, сегодня вечером разочаровывающе быстро сдохло, и он смерть, как хочет вернуться домой и лечь спать. Ну, не совсем домой — в квартиру брата. С тех пор, как год назад он устроился на работу в баре, он постоянно ночевал у Джунки, но несколько недель назад Юнги начал спать на матрасе на полу его гостиной. Юнги говорит себе, что лишь потому, что Джунки тоже работает в ночь и по этой причине он не возражает, что Юнги поздно ночью валится здесь, но он не может отрицать, что одна из причин: его нежелание позволить родителям узнать, как часто он приходит домой пьяным в эти дни. Джунки всегда присматривал за ним, и сейчас он делает то же самое. Он не говорит об этом. Он как можно тише открывает дверь, беззвучно проскальзывая внутрь. Однако, как только он закрывает дверь, замечает включённые огни и шум телевизора, льющегося из гостиной. — Хён? — Юнги? — раздаётся голос его брата. — Ты сегодня рано, начало четвёртого только. — Тихая ночка, босс отпустил меня пораньше, — отвечает Юнги, быстро отбрасывая свою обувь и следуя к источнику звука. Он находит Джунки сидящим на чёрном диване, одетым в чёрные спортивные штаны и футболку, а у него в руках находится небольшая пачка медовых чипсов. — А ты почему не спишь? Я думал, что у тебя свободная ночь. — Ага, — отвечает Джунки, хрустя полным ртом медовых чипс. — Просто не спится. Хочешь выключу это, чтобы ты мог поспать? — добавляет он, жестом указывая на телевизор. Там фильм, судя по всему, очень старый. Юнги его не узнаёт. — Нет, всё в порядке. Это твоя квартира. — Юнги волочит ноги к матрасу, разложенному между телевизором и кофейным столиком, приседая на корточки и сразу же ложась лицом в простыни. — Ел? — Ага, — выдыхает Юнги, закрывая глаза. Его мышцы уже расслабляются, напряжение, которое он не мог снять через алкоголь, до сих пор непрерывно жужжит в костях. — А ты? — Да, — говорит Джунки, наклоняясь вперёд, чтоб положить пачку на стол. — Эй, Юнги… — Да? — Я, на самом-то деле… Я ждал тебя. Мне надо кое о чём тебе сказать. Юнги разлепляет глаз. — Серьёзное? — Типа того, — отвечает Джунки, рассеянно почёсывая руку. — Ничего страшного, правда, но мне надо с тобой об этом поговорить. — Отлично, — отвечает Юнги, подтягиваясь, чтобы сесть, и, сонно моргая, смотрит на брата. — Я слушаю. Джунки сидит в тишине мгновение, положив локти на колени и переплетя пальцы. — Было очень приятно, — затем произносит он медленно, — что ты гостил у меня, и всё такое. И да, я сказал, что ты можешь оставаться здесь сколько тебе потребуется, но… но я попросил Суён переехать ко мне. Глаза Юнги широко раскрываются. — Вы-- вы что? Вы съезжаетесь вместе? Джунки кивает. — Да. Она сказала «да». В смысле, это имеет больше смысла, понимаешь? Моя квартира гораздо ближе к банку, где она работает, и она так долго мечтала уехать из дома своих родителей, что для нас это просто логичный шаг, понимаешь? — Ага, — говорит Юнги. — Да, в смысле-- вау, поздравляю, хён. Это здорово… ещё раз, как давно это было? — Почти четыре года с нашего первого свидания. В постоянно меняющемся свете от телевизионного экрана Джунки выглядит уставшим, но нет никакой ошибки, насколько же счастливо. Юнги не может удержаться от небольшой улыбки. — Это очень долго. Вау. Я и не знал, что вы, ребят, настолько серьёзны. — Он делает паузу, чуток хмурясь. — Ты ещё не рассказал маме и папе? Джунки качает головой. — Ещё нет. Но они будут счастливы, да? — То есть, да, — со смешком произносит Юнги, — они любят Суён. Мама никогда не прекращает о ней говорить. Но, знаешь, они всё ещё надеются, что вы двое переедете к ним, когда поженитесь, как и положено хорошему первенцу. Особенно мама. Она очень на это рассчитывает. Джунки морщится. — Ты… ты пытаешься отговорить её от этого, правда же? — Чёрт возьми, нет, — говорит Юнги. — Я просто боюсь, что она перекинется на меня, если ты этого не сделаешь. Джунки смеётся. — Ну почему нет? Может быть та, на кого ты согласишься, согласится более охотно, чем Суён. — Ага, — саркастично произносит Юнги. — Возможно, если я найду себе жену. Но что, если мне придётся переехать к моему непризнанному-в-глазах-закона мужу? Сомневаюсь, что тогда это им понравится. Улыбка Джунки мало-помалу сползает с лица, когда он хмурит брови. — Это немного несправедливо, да? Когда мама и папа когда-либо чем-нибудь оказывали тебе поддержку? Юнги стонет, снова кидаясь на матрас. — Перестань быть реалистом, я устал и мне нужно просто поныть. — Извини, извини, — говорит Джунки, поднимая руки в знак сожаления. Они смеются, оба уставшие, прежде чем замолчать и прислушаться к сцене, разыгрывающейся по телевизору Джунки в этот момент. Главная героиня наконец-то встаёт на собственную защиту против своего дерьмового парня. Тем лучше для неё. — В любом случае, — говорит потом Джунки, и Юнги продолжает смотреть на телик. — Я не говорю, что тебе нужно сваливать прямо сейчас, но… мы планируем начать перевозить её вещи сюда в эти выходные. — Всё в порядке, — говорит Юнги, сердце замирает. — Я всё равно собирался завтра пойти домой, чтобы увидеться с мамой и папой. — Он делает паузу, прежде чем снова посмотреть на брата. — Хочешь пойти? — Получил работу, — отвечает ему Джунки. Юнги кивает, разворачиваясь к ТВ. — Но, Юнги? — Да. — Знаешь, ты всегда можешь переночевать здесь, если тебе нужно, даже, когда Суён переедет. Ты ведь это знаешь, да? — Правда, хён, — говорит Юнги с натянутым смешком, — всё в порядке. Я пришёл сюда, потому что не хотел всё время будить родителей посреди ночи. В наступившей тишине слова звучат гораздо резче, чем он хотел, и на мгновение его охватывает ужас. Он не хочет возвращаться в те дни, когда между ним и его семьёй была неуютная дистанция, не тогда, когда ему наконец удалось починить мосты. — То есть, — тихо говорит он, всё ещё не смотря на брата, — было приятно. Знаешь, снова провести время вместе. — Слова липучие и трудно выговорить. Джунки сохраняет молчание несколько долгих мгновений. — Нам не нужно прекращать это делать, понимаешь. — Прошу, хён, — умоляет Юнги, — не будь таким слащавым. Сейчас слишком раннее утро. — Ты это начал, — ворчит Джунки, и Юнги вынужден улыбнуться про себя. Будь они детьми, они бы позвали присяжных в лице их матери и отца, чтобы решить, кто был прав, кто — нет. Естественно, обычно это заканчивалось тем, что им обоим приходилось извиняться за любые детские мысли, застрявшие в их головах в ту минуту, но они оба пытались выиграть. Сейчас многое изменилось, но также многое осталось прежним. Они сидят в тишине, Джунки смотрит фильм, в то время как глаза Юнги понемногу закрываются, и он медленно засыпает. Он балансирует на грани между сном и явью, когда Джунки выключает телевизор и свет, заставляя его проснуться. И когда брат оставляет его в безмолвной темноте и уходит в свою спальню, Юнги понимает, что ему трудно заснуть. Он лежит, думая о своих родителях, о том, чтобы снова вернуться и остаться в том доме с ними, об алкоголе, о том, что ему пришлось уменьшить потребление выпивки, отказаться от комфорта, от жалкого оправдания счастья. Несколько мгновений он думает о Намджуне, странном незнакомце со странными, внимательными глазами и возмутительными суждениями, и в нём нарастает ужас, желая утянуть под завалы. Он не должен проводить много времени с Намджуном. Чем больше они разговаривают, тем ближе подбираются к тому дерьму, которое действительно имеет значение, и тем более терзаемым чувствует себя Юнги. Ему этого не надо. Ему не нужно, чтобы кто-то совал свой нос в то, что он действительно чувствует. Потому что всякий раз, когда он позволяет своему разуму блуждать, он может мечтать лишь об одном.