It gets worse before it gets better

Чонгук садится на кровати, бешено скроля телефон, чтобы найти что-нибудь, что заняло бы его разум. Занавески задёрнуты на обеих окнах в его спальне, и хотя лето только начинает утверждаться в Сеуле, оно уже достаточно жаркое, чтобы Чонгук мог чувствовать себя липким в своих тонких футболке и шортах. Ничего нового, но это точно не помогает, потому что его разум уже крутится тысячу миль в минуту, а день едва начался. Ничего нового, это действительно так, но в последнее время становится намного хуже. Тревожность. Беспокойство о том, что, если всё задержится слишком надолго, то неизвестно куда его размышления заведут. С тех пор, как начались летние каникулы, и у него больше нет школьных занятий, чтобы постоянно быть занятым, Чонгук не знает, что делать с собой. Он уже почти решил написать Тэхёну, но старший ещё не писал ему сегодня, и Чонгук знает, что это значит. Он снова проверяет время шестой раз за четыре минуты. Сейчас едва за полдень. Примерно два часа до того, как он должен оказаться на поле. Чонгук поднимается, немного потягивается и решает вернуть свою сумку. В любом случае, ему больше нечего делать. Возможно, он уже должен уйти, сделать всё возможное, чтобы прогулка до автобусной остановки была как можно длиннее. Всё равно лучше, чем быть здесь. Швырнув спортивную сумку на одно плечо, Чонгук покидает свою комнату и спускается по лестнице. Контраст мгновенный, почти ослепляющий; где комната Чонгука была опрятной и организованной, нижний этаж — это беспорядок из вещей, мусора, пыли и бумаг, спрятанных в уютной темноте, отбрасываемой шторами на окнах. В каждой комнате то же самое. На кухне чуть лучше — Чонгук там достаточно убирался, чтобы суметь приготовить для себя простенькую еду, не захотев удавиться — но гостиная компенсирует это. На кофейном столике настолько много вещиц, что если он сядет на диван, то не увидит изображения на экране телевизора. Чонгук не знает и половины из этих вещей, и ему всё равно. Может, ему стоит прибраться чуть позже. Он планировал это в течение нескольких дней, теперь, когда школы нет, но, честно говоря, он немного боится того, что может здесь обнаружить. Это не его дело, в любом случае. Он живёт здесь, но это не его дело. Решив оставить проблему на потом, Чонгук входит в кухню и открывает шкафчик над столешницей, щурясь, прежде чем включить потолочный светильник. Свет падает на груду чаш рамёна, опасно наклонённая куча, которая, кажется, рухнет в любой момент. Хорошо. По крайней мере, сегодня не нужно искать деньги на еду. Может быть, он должен купить несколько кусочков сыра по дороге домой, хоть раз действительно устроить вечеринку для себя. Он закрывает шкаф, выключает свет и выходит в прихожую. Возможно, если бы он убирал одну комнату каждый день, это не казалось бы таким подавляющим, тускло думает Чонгук, когда пинает пустую картонную коробку на пути. Да, он определённо мог бы справиться сегодня с прихожей. Если у него будет энергия после сегодняшней тренировки. Забрав ключ и кепку с верхней полки шкафа рядом с дверью, он выходит, прищуриваясь, когда солнечный свет ударяет по глазам в полную силу. Чонгук единожды проводит пальцами по волосам, прежде чем покрыть их кепкой. Отросли. Возможно, скоро надо бы подрезать их. Однажды он пытался сделать это сам, и это оказалось катастрофично, слишком коротко и неровно, как будто он поболтался башкой в блендере. Однако, с тех пор он несколько раз заставлял Тэхёна подрезать ему волосы, и со временем тот превратился в довольно приличного парикмахера. Тэхён, скорее всего, врежет ему за такие мысли, но это правда. Когда он спускается по ступенькам к металлической калитке, ведущей на улицу, его останавливает кто-то, позвавший его по имени. Чон поднимает взгляд и находит женщину из соседнего дома, которая смотрит на него через деревянный забор, разделяющий их дома, и Чонгук быстро кланяется в приветствии. — Ох, здравствуйте, миссис Мин. Не видел Вас. Она тепло улыбается ему. Соломенная шляпа на её голове не умаляет её яркости. — Идёшь на тренировку? — спрашивает она, вытирая испарину со лба тыльной стороной ладони. — Ага, — отвечает Чонгук, немного приподнимая ремешок на сумке. — Скажешь, когда ты бросишь свой футбол и придёшь к нам за бесплатными уроками фортепиано, как мы и предлагали? Чонгук улыбается, отводит взгляд. Как бы он ни хотел научиться играть на фортепиано, он не хочет обременять её или пользоваться её добротой. Она и её муж — оба учителя музыки и встретились в колледже. И хотя он не сомневается в искренности предложения миссис Мин, он не чувствует себя комфортно, принимая его, когда как ему нечем ей отплатить. — Как бы заманчиво это ни было, я не могу подвести своих товарищей по команде, — говорит он ей. — Да даже если б я захотел, они б, наверно, убили меня. Миссис Мин трясёт головой с рассерженной улыбкой. Ему кажется, что он слышит её ворчание «спортсмен» под нос, и он не может не улыбнуться ей в ответ. Чонгук любит футбол. Ему нравится нахождение на поле. Есть нечто освобождающее в полном погружении в каждый, даже тренировочный, матч, и комфортное истощение, наступающее потом. Впрочем, он любит и музыку. Ему нравится петь, временами. Наполненный звуками дом не даёт ему чувствовать, что он такой пустой. И поиск дерьмовых караоке-видео на YouTube может только позволить ему продвинуться чуть дальше. Но у него нет пианино, и вряд ли у него будут деньги на его приобретение в ближайшее время. Футбол сейчас на первом месте. — И всё же, так приятно видеть, как ты упорно трудишься, Чонгук-и. — Он поднимает взгляд снова, чтобы увидеть как её рука падает с забора, немного отступив назад. — Развлекайся на тренировке, ладно? И будь осторожен, чтобы не пораниться. — Обязательно, — говорит ей Чонгук. — Спасибо Вам, мадам. Он кланяется ещё раз, прежде чем наконец-то открыть калитку и ступить на улицу, плетясь улиточным шагом к автобусной остановке. Он думает о доброте миссис Мин, когда проходит мимо её дома, тихий звук, как она сметает гравий со своей дорожки метлой, притуплён защитой калитки. Что-то в том, как она смотрит на него всякий раз, когда они сталкиваются друг с другом, заставляет Чонгука думать, что она знает больше, чем рассказывает о жизни семьи Чонгука. Может быть, из-за того, что их окна всегда закрыты. Может быть, из-за того, как редко мать Чонгука на самом деле бывает рядом. Что бы это ни было, он подозревает, что поэтому она иногда приглашает его на ужин. Он принял её предложение только раз или два; если у него есть деньги, он лучше купит или сам приготовит себе поесть. Миссис Мин вырастила двух своих сыновей, не хватало ещё, чтобы она растила и Чонгука в придачу. Помимо всего этого, несколько раз, когда он приходил в дом Мин на ужин, он не был уверен, ел ли он через рот или через нос; Чонгук чувствовал себя очень неловко. В отличие от солнечного поведения миссис Мин, и её муж, и младший сын довольно замкнуты, а Чонгук никогда не был хорош в инициировании разговора. Он несколько неловко влюблён в младшего сына, Юнги… не то, чтобы они когда-либо говорили достаточно, чтобы Чонгук понял, нравится ему его личность, так же, как и его шикарная внешность. Лучше для всех вовлечённых сторон, если Чонгук просто смирится и будет заботиться о себе. К тому же, ужин здесь или там ничего не изменит. Если она действительно хочет помочь, она могла бы сделать что-то… поважнее. Побольше. Чонгук не знает, что. Она, вероятно, тоже. Никто не знает. Никто не пытается. Даже его собственная семья. И Чонгук уверен, что не собирается никого умолять наплевать на него, если они не способны сделать это самостоятельно. Ему и так хорошо… было хорошо в течение нескольких лет, и продолжит быть. Ему остался всего год в старшей школе, а затем он поступит в университет. Как бы то ни было, это не будет здоровская школа (его оценки достаточно подходящие, кроме денег), но, по крайней мере, он хоть куда-то свалит. Может быть, он будет жить в общежитии. Это было бы хорошо. * Тренировка сегодня тяжёлая. Слишком жарко, солнце обнажено, поскольку небо безоблачно, но Чонгук прилагает столько же усилий, сколько и всегда. Несмотря на то, что он один из младших игроков в своей команде, Чон играет важную роль. Если он хочет не разочаровывать своих товарищей по команде, ему нужно работать усерднее, и, кроме того, если позже он хочет попасть в футбольную команду университета, то ему нужно сделать как можно больше, чтобы стать лучшим игроком, которым он может быть. Проходит не так много времени, прежде чем он весь в поту. Когда они делают быстрый перерыв на воду, Югём, один из его товарищей по команде, бежит к нему трусцой и направляет шутливый удар Чонгуку в потное плечо. — Чувак, — он задыхается, — помедленней, ладно? Ты не сможет играть, если вырубишься. — Пытаешься меня замедлить, да? — бросает в ответ Чонгук, прежде чем вылить немного воды из бутылки на своё лицо. — Боишься конкуренции, или что? Югём мычит. — А я-то думал, мы команда. Это была шутка, но Чонгук чувствует, что что-то внутри него ёкает. Команда. Это не похоже на шутку. Он просто смеётся, смахивая излишек воды с лица. — Я в порядке, — произносит он, — просто хочу убедиться, что мы покажем класс на турнире. Он позволяет своей бутылке упасть обратно в траву, прежде чем трусцой вернуться на поле. — Ну, ты не поможешь ничем команде, если умрёшь от сердечного приступа до первой игры, — кричит ему вслед Югём. Нет, не помог бы. Он не был бы никому полезен, если бы умер. Он моргает от пота в глазах. Пришло время ускорить темп. * Его грудь громыхает тревожностью, как только кончается практика. Он сделает почти всё, чтобы избавиться от этой части, но он не может позволить себе вырезать футбол из своей жизни. Это слишком много значит для него. Это его побег. Его единственный побег, на данный момент. Он абсолютно вымочен в поте с ног до головы, и он не может объяснить свою посадку на автобус, не приняв сначала душ. Это было бы опасно для здоровья людей вокруг него. И вот, он следует за своими товарищами по команде в раздевалку. Он быстро принимает душ, игнорируя любые взгляды, которые могут быть посланы в его сторону, а затем спешит обсушиться и мчится, чтобы одеться: та же процедура, что и каждую неделю. Может быть, если он поспешит, то сможет сбежать. Может быть, если он избежит зрительного контакта с каждым, кто находится рядом с ним, то в этот раз он сможет ускользнуть незамеченным. Но это никогда не срабатывает. Чонгук поднимает голову, как только заканчивает паковать спортивную сумку, и его глаза встречаются с одним из игроков. Его зовут Минджу. Они особо никогда не разговаривали между собой, так что это всё, что Чонгук знает о нём. Это, и тот факт, что он — неплохой футболист, хотя ему ещё требуется поработать над своей выносливостью. Минджу смотрит на него, многозначительно подняв бровь. Он без верха, но всё ещё в спортивных штанах, сверкая каплями пота на своей грудной клетке. Чонгук колеблется, позволяет своей сумке упасть на скамейку, теперь его сердце бешено бьётся в груди. Никто вокруг них не замечает осторожного взаимодействия, и Чонгук уступает. Он больше ничего не может сделать. Он достаточно хорошо знает, что произойдёт, если он попытается ускользнуть. Он садится, вытаскивает телефон из кармана и пытается заставить время пройти в мгновение ока. Уголком глаза Чонгук видит, как Минджу не торопится, готовясь принять душ. Как и всегда. Логично. Минджу больше нравится мыться после принятия душа. Может быть, ему нравится, как испарина на его бёдрах мешает Чонгуку взять себя в руки. Последний раз Чонгук плакал несколько лет назад. Не потому, что он не хотел, а потому, что слёзы больше не подступают, как раньше. И, может быть, поэтому ему внезапно стало труднее дышать… может быть, если бы он мог, то он бы заплакал прямо сейчас. * Когда Чонгук возвращается домой, он находит Тэхёна, одетого в чёрную футболку и военные шорты зелёного цвета, сидящим на ступеньках у своей входной двери. Парадные ворота были закрыты, Чонгук уверен, но Тэхён имеет привычку перелезать через забор: Чонгук до сих пор не может понять, как он, чёрт возьми, делает это, но больше не сомневается в этом. Просто ещё одна штука Тэхёна. Он поднимает взгляд, когда Чонгук подходит, и первая вещь, попадающаяся на глаза Чонгуку, — синяки на лице Тэхёна. Как и ожидалось. На коленях Тэхёна покоится его камера, ремешок свободно обвивает шею. Чонгук улыбается ему, его язык всё ещё жжётся от отведанного вкуса мыла для рук. Он надеется, что припухлость и краснота его рта отчасти прошли. — Хей, — он протягивает ему руку, и Тэхён принимает её. — Хей. Хорошая тренировка? Чонгук пожимает плечами. — Обычная. Турнир будет через пару месяцев. — Он колеблется мгновение, указывая на его лицо. Слава Богу, в этот раз у него нет синяка под глазом — ему всегда нужно очень много времени, чтобы пройти полностью — но его левая щека сильно помята, на ней свежий порез. Его подбородок тоже в плохой форме. — Снова армия киборгов? — спрашивает Чонгук, и Тэхён трясёт головой, хитро улыбаясь. — В этот раз вампиры, на самом-то деле. Чонгук сближает последнее расстояние между ними, наклоняясь вперёд, чтобы взглянуть на шею Тэхёна. — Хах. Странно. У тебя нет следов от укусов. Тэхён никогда не приходил и не говорил ему, что его отец — пьющий, садистский, жестокий ублюдок, но это отчётливо видно. В первый раз, когда Тэхён пошёл искать Чонгука после того, как обнаружил своё лицо под кулаком собственного отца, Чонгук попытался вытащить из него признание. Результатом стала игра, в которую они играют по сей день, где Тэхён всякий раз приходит со всё более сумасшедшими объяснениями своих травм. Заключение Чонгука: разговоры об этом попросту не помогают ему. И поэтому он подыгрывает. — Потому что я сопротивлялся, конечно же, — говорит ему Тэхён, словно это было очевидно. — Я бы никогда не позволил им укусить меня. — Почему ты дерёшься с вампиром, тупица? — произносит Чонгук, пихнув его своей обувью. — Эй, извини-ка меня, думаю, для тебя я — «тупица-хён». — Нет, понимаешь, почему я никогда не могу использовать формальное обращение с тобой. Я не уважаю тех, кто сражается с вампирами. — Да-а? — давит Тэхён, озорная улыбка вот-вот проявится на его губах. — Тогда что мне было делать? — Если попытаешься сразиться с вампиром, то он убьёт тебя, несмотря ни на что. Позволить укусить себя — лучше всего, потому что, по меньшей мере, они смогут обратить тебя в вампира потом. По крайней мере, ты умрёшь только наполовину, — терпеливо объясняет Чонгук. Тэхён поднимает брови. — Ты так много думал об этом. Чонгук пожимает плечами. — Просто зови меня Банни — Истребителем вампиров. — Его взгляд падает на камеру на коленях Тэхёна, блеснувшую чёрным на солнце. — Ты фотографировал? — Не-а, — отвечает Тэхён, беря камеру в руки. — Веришь или нет, но у меня вроде как закончились пейзажи для снимков на десятиминутной прогулке от моего дома к твоему. — Ну, всегда есть я. — Чонгук снимает кепку и откидывает свои свежо вымытые, пушащиеся волосы. Тэхён хрюкает. — Или я мог бы пофотографировать мусорные баки на улицах. Они излучают столько же харизмы. — Ладненько, — произносит Чонгук, сбрасывая сумку на землю рядом с собой. — Тебя ждёт расплата. — Он указывает Тэхёну встать и присоединиться к нему, похрустывая кулаками. — Если ты пришёл сюда драться, то я с радостью пересчитаю тебе все рёбрышки. Но Тэхён только вытягивает ноги. — Не-а, это было бы слишком легко. Мне скучно даже думать об этом. — Он ухмыляется, его глаза изгибаются от веселья, когда Чонгук раздражённо выдыхает, изображая обиду. — На самом деле, я пришёл спросить, хочешь ли ты пойти в пассаж. Чонгук моргает. — Чтобы пофотографировать? Тэхён только пожимает плечами. Ах, думает Чонгук; один из этих дней. Тэхёну просто нужно уйти. Скорее всего, он не строил планов, когда покинул свой дом. — Я бы лучше захватил в объектив твоё лицо, когда ты фейлишься при попытке вытащить что-то из автомата с игрушками двенадцатый раз подряд. Это всегда поднимает мне настроение. — Всё с тобой понятно, кретин, — произносит Чонгук, протискиваясь мимо Тэхёна по ступенькам к двери и хлопая его по плечу. — Погнали. Вместо того, чтобы направиться обратно, Чонгук отпирает дверь, и они входят по невысказанному, привычному соглашению. Чонгук сваливает свою сумку в беспорядок в прихожей, и они оба быстро снимают свою обувь, прежде чем ринуться в комнату матери Чонгука. В её комнате тоже темно. Кровать хорошо заправлена, нетронута уже несколько долгих дней, но это единственная аккуратная часть этой комнаты. Чонгук включает свет, и они изворачиваются среди куч грязного белья на полу, чтобы добраться до стола, на котором месиво из книг, журналов, рисунков и блокнотов. Тэхён садится в рабочее кресло без слов, пока Чонгук открывает верхний ящик, роясь в косметике, которой не пользовались годами. Он понятия не имеет, каково назначение большинства из них, а чтение этикеток не помогает, но в конце концов он думает, что нашел то, что искал. — Это то, что мы обычно используем, да? — спрашивает Чон, держа в руках тонкую, цвета кожи бутылочку, чтобы Тэхён мог видеть. Пыльный запах комнаты никогда не перестаёт вызывать зуд в носу. — Похоже на то, — произносит Тэхён, хмурясь. — Эх, хорошо. — Чонгук прислоняется к столу, открывая бутылочку и держа крошечную кисть в руке. — Стой спокойно или будешь в боевой раскраске клоуна, как в прошлый раз. Тэхён выглядит, как будто собирается сделать ещё одно саркастическое замечание в ответ, но его губы смыкаются, как только Чонгук касается кисточкой его щеки. Чонгук клянётся, что слышит резкий вдох, но выражение на лице Тэхёна неизменно. Помаленьку Чонгук размазывает консилер по его ушибам: он не эксперт, а консилер далеко не на 100% эффективен; в лучшем случае это выглядит так, будто у Тэхёна какое-то состояние кожи, а не синяки, но для них и этого достаточно. Чонгук знает, что Тэхёну не нравится афишировать всему миру, что его побили. — Болит? — спрашивает Чонгук. Ресницы Тэхёна трепещут на щеках. — Нет. — Тэхён вытаскивает телефон из кармана, держа его высоко, чтобы осмотреть своё лицо в почерневшем экране. — Господи, это реально не подходит к тону моей кожи. — Знаю, он слишком бледный. Выглядишь как обесцвеченный далматин. Или как будто у тебя простуда, но поддалась ей лишь половина лица. Или, или что ты частично вампир, и легко определить, какой частью. — Ты закончил? — невозмутимо произносит Тэхён, свирепо смотря на него, но он не может скрыть свою улыбку. Чонгук закусывает губу, чтобы не засмеяться. — Закончил. Он закончил. Он возвращает кисточку обратно в бутылочку и кладёт в ящик, осторожно закрыв его. Тэхён потом поворачивается к зеркалу, рассматривая своё лицо со всевозможных углов. — Клянусь, — ворчит он через несколько секунд, — у твоей матери скоро кончится консилер. И это верно. Чонгук впечатлён долговечностью тоналки, но бутылочка начинает выглядеть довольно жалко. — Она не заметит, — спокойно говорит он. Тэхён поднимает на него взгляд. Взгляд его тяжёлый, и Чонгук тоже это ощущает. Потом он понимает, что слова Тэхёна поразили их обоих, но по-разному, оба интерпретировали это через собственные страхи. — И если у нас она закончится, то купим ещё, — добавляет Чонгук, чтобы смягчить чужие беспокойства. — Правда же? — Ага, — фыркнув, произносит Тэхён, перенаправляя своё внимание обратно к зеркалу. — Ты и я, идём покупать косметику? Не могу дождаться. Чонгук усмехается. — Ладно. Дай я быстро почищу зубы, и пойдём поиграем. Он выходит в коридор, прежде чем у Тэхёна будет шанс спросить его или одарить вопросительным взглядом. Да, уже больше четырёх вечера, он не ел с утра, но сейчас — идеальное время, чтобы почистить зубы. Правда в том, что Чонгук намыливал весь свой рот, чтобы избавиться от вкуса, оставленного в нём Минджу, и каждое горькое жало мыла напоминает ему о том, что он пытается удержать от своих мыслей как можно дальше. Ему нужно убрать привкус, или он никогда не присоединится к Тэхёну, притворяясь, что всё в порядке. Только почистив зубы, он покидает ванную комнату и вновь обнаруживает Тэхёна в коридоре. Чонгук собирается надеть обувь, когда вспоминает… — Погодь, у тебя есть деньги-то вообще? Тэхён морщится. — Я надеялся, может, у тебя будут. Чонгук кивает. — Секунду. Он бежит в гостиную, и внутренне съёживается от ужаса, представшего перед ним. Парень роется в мусоре, пластике, сигаретных окурках, пустых бутылках, бумагах, которые выглядят как, возможно, важные документы, пока не находит то, что искал. Одинокая купюра в пятьдесят тысяч вон расположилась под книгой. Он недолго держит её в руках, пытаясь прийти к решению, когда голос Тэхёна из дверного проёма пугает его. — Пятьдесят тысяч? — спрашивает Тэхён. Он звучит неуверенно. Чонгук резко разворачивается, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, почти комкая купюру в руке. — Не слишком ли много? Она не будет злиться? — Она не заметит, — вновь произносит Чонгук, глядя вниз на лицо Син Саимдан, что встречает его на купюре. Несмотря на то, что он часто крадёт у своей матери деньги — он должен, она ничего ему не даёт, а он не хочет голодать — взять пять тысяч, просто чтобы пойти поиграть в автоматы, кажется, уже слишком. Опять же, это правда, что она никогда не заметит, так какой же это вред, в конце-то концов? — Она не заметит, — повторяет он. — Пошли. И, как всегда, когда он выходит за дверь с Тэхёном рядом с ним, независимо от того, насколько очевиден макияж на лице того, им обоим удаётся забыть обо всем остальном на пару блаженных часов. * Дом всё ещё пуст, когда Чонгук возвращается домой. Солнце зашло, и он не видит дальше своего носа, как только закрывает входную дверь. Он включает свет, дрожа, когда страхи из детства вновь возвращаются в его сердце при виде тёмных дверных проёмов в других комнатах. Несколько звякающих монеток в кармане — всё, что осталось от материнских пятидесяти тысяч вон; они выиграли много плюшевых игрушек и статуэток, но Чонгук боится загромождать свою комнату, а отец Тэхёна будет спрашивать с него за потраченные деньги, если он принесёт что-нибудь домой, поэтому они в конечном итоге раздали их детям — любому, кто выглядел младше Чонгука — на обратном пути. Его желудок урчит и слёзно умоляет о небольшой чашечке рамёна, и поэтому он входит в кухню, чтобы добыть немного еды для себя. Когда он приготавливает свой рамён, наливает горячую воду в чашку и ждёт, пока лапша размягчится, он садится на единственный свободный, не покрытый мусором стул и ожидает. В тот момент, когда он перестаёт двигаться, и всё замирает, оно возвращается. Тёмное и тяжёлое, уныние в его животе поднимается, словно волна в океане, и Чонгук вынужден закрыть свой рот рукой, чтобы не закричать. И так оно повторяется. Паника, самоотвлечение футбольной тренировкой, побег с Тэхёном, паника. Так продолжается ещё один день. Поэтому то, что Минджу говорит ему, когда помогает ему подняться с пола, чем-то противнее и тревожнее каждую неделю, преследует его в течение ещё одной ночи. Он зарывается лицом в руки и немедленно решает, что да, поздно, да он и устал, голоден, измучен, но, когда дело доходит до уборки, никогда не будет лучшего времени, чем настоящее. Он просто поторопится и проглотит рамён, а потом приступит к уборке прихожей. Да, это отвлечёт его, и ещё одна ночь пройдёт для него. Чонгук научился переживать это. Одна ночь за раз. Сегодня одна из самых длинных. * Его мать вваливается после того, как он заснул. Утром он будет в своей комнате, пока она снова не уйдёт.