Без имени

Пока я лежал на кровати Вольнова, Саня сидел на диване и играл в телефон, так как Вольнов запретил ему покидать меня. Саня, по всей видимости, на меня забить решил, поэтому мой нос изрядно опух. – Саня! – Иди нахуй, – ответил Саня. – Саня! – Ты-хуй! – Саня! – Отъебись от меня! И пока мы так пять минут переговоривались, вдруг на всю комнату прозвучал сигнал «Ку-ка-ре-ку!», а вслед за этим хлопнула железная дверь и к нам вбежал Вольнов. – Так, люди. Я понял, почему мой звонок не реагировал – крысы проводку сожрали. Надо травить. Может, выйдете из квартиры? – Ладно, мы одеваемся, – говорит Саня, – Москаль, одевайся! Сказав это, Саня убежал к себе в комнату, а я начал искать свои шмотки. Моя клетчатая рубашка немного изменилась – рукава были подогнуты и зашиты, в то время как свое зимнее пальтишко я так и не нашел. Как мне позднее объяснил Вольнов – пальто полностью сгорело, а рукав правой рубашки лишь частично, поэтому рубашку он заштопал. Мы с Саней вышли из квартиры, а Вольнов припеваючи закричал: «Ще не вмерла У...». Мы спустились на первый этаж и встретили мужика у двери к местному итальянскому гурману, чье имя было написано на табличке: «Нино Руставели, повар-кондитер». Мужик держал в руках талон на бесплатную колбасу. Ей богу, на север будто бы вернулся... – Слыш, Сань, а кто это? – Это, Москаль, наш сосед сверху, Кирилл Мефодьевич Рябушкин. Живет со столетней бабкой, все ждет, когда помрет и отдаст по наследству квартиру. – Сколько он тут стоит? От него несет, как от кабана. – Да уж день пятый, я думаю. Даже спит рядом с дверью – боится, что его обгонят в очереди. – Неужели этот... итальянец Руставели не выходит из квартиры? – Да он уже полгода как сбежал отсюда. От Миграционной службы. – И этот долбоеб не знает об этом? – Хуй его знает. Мы вышли из дома и направились в местный торговый центр. Пока мы шли по разбитым дорогам к автобусной остановке, к нам подошли два модника: один бородатый, прямо из барбер-шопа, в сетчатом худи и желтых джинсах с прорезью в паху; другой с пирсингом в глазу, в свитере «Impotent» и джинсовой юбке «Levi's» со значками «За Родину! За Снорка!». Два долбоеба в хуй пойми чем. Не за это мой дед-доед военную провизию доедал. – Эй, Золушки, что за awful look, вы из какого века? – сказал бородатый ущерб. – Та бол баталсан хүн, орон гэргүй хүн юм. Levi's эсвэл Gucci хүүг худалдаж авах чадваргүйн улмаас ээж таныг татгалзсан! (Ты приемный, бомж потомственный. Твоя мать отказалась от тебя, не имея возможности купить своему сыну Levi's или Gucci.) – проскандировал ущерб с пирсингом. – Хули этот крот слепой сказал? Я на украинском не разумею. – Слыш, ты не ахуел часом на него гнать? Это же один из самых прогрессивных модников, а ваш внешний вид – ну просто полный cringe. – Cringe! – Зато как тепло, – ответил Саня, одетый в старый пуховик, – и яйца не мерзнут. – Фу, как некультурно. Знаешь, братик, testiculus не будут мерзнуть, если их у тебя не будет. – Ебать, вы себе яйца отрезали? Ради моды перестали быть настоящими мужиками? Ну вы и поцы. – Вообще-то я two-spirit, нетолератные свиньи. Расисты! – Би бол хүйсийн ялгаатай хувьсагчтай хүн, (Я человек с переменной гендерной идентичностью.) – ответил второй. – Ты вообще ебало завали, чурка. Не к тебе обращались, – кричу я на говорящего какую-то белиберду. – Он не чурка – он потомственный русский... – Терпила, блять. Угадал? Бородатый не выдержал моего выпада на своего (анального) друга и достал пистолет. Пирсингованный достал два пистолета, скрепленных, думаю, клепками для одежды, судя по их виду. Они прицелились в нас и начали скандировать: «Die, Motherfucker, Die!», прямо как в знаменитой песне группы Dope. Спасти нас могло только чудо. Или местный вояка, который подкрался к ним сзади и ударил по очереди их складным металлическим стулом. Мы втроем схватили пистолеты и вынудили их бежать. Они сели в лифт и скрылись в неизвестном направлении. Да-да, не удивляйтесь, летающий лифт на улице. – Вы наркотиками интересуетесь? – А ты драгдилер? – спросил Саня. – Не, я просто интересуюсь. – А я думал, ты нам продашь. Услышав это, он убежал, а мы остались с пистолетами посреди двора. Переглянувшись с Саней, мы наконец пошли к остановке и начали ждать автобус. Автобусов было четы... А нет, всего три – 666 с маршрутом в Адскую дрочильную и двумя остановками, в Южном Бутово и на границе с Ираном; 410 прямиком в лагерь «Совенок», закрытый после распада Совка и открытый заново как туристическая зона для задротов; зачеркнутый 228 с маршрутом в Амстердам и подписью «Запрещен Роскомнадзором»; ну и 317, с маршрутом вдоль реки и через мост.