Almost family

Дверь закрывается, и в доме наступает тишина. Однако это не та тишина, что с приходом человека отступит, а после настанет уют. Уют, когда тепло. Уют, когда вкусно пахнет. Уют, когда рады возвращению. Это та тишина, которая знакома Наруто. Он в ней вырос. В конце концов, Наруто расслабляется настолько, что сегодняшнюю ночь проводит вне стен родного дома, и ему неведомо, что в окружении тишины, неживых лиц на фотографиях и с болью в сердце да горечью в горле, то плачет, то успокаивается Хината. Она — родная и законная супруга Седьмого Хокаге, та, кто родила ему детей, а в его жизни даже не третья. И дети тоже — за них особенно обидно. К утру слёз не остаётся, и Хината засыпает, чтобы проснуться с удивительно лёгким сердцем да безразличием к дальнейшей судьбе мужа, как ему безразлична судьба семьи. Не той семьи, что он именует жителей Конохи, а своей. Да. Следовало признать давным-давно. Наруто безразлично, почему сын смотрит на него волком и с презрением кличет «мерзким стариком». Это уже далеко не то старое, доброе, ворчливое «мерзкий старик», даже Химавари заметила, даже Химавари тревожится. Хината не сомневается: в мыслях Боруто позволяет слова более резкого характера, но воспитание и обещание берут верх и не дают огорчить маму сильнее, чем уже огорчил папа. Да. Следовало признать давным-давно. Наруто безразлично волнение Химавари. Она не всё понимает, но чувствует: что-то плохое приключилось в семье, и ни задорная улыбка брата, ни мягкий поцелуй мамы перед сном, ни тёплые рассказы о днях минувших, ни отеческое потрёпывание по голове не убедят невинное дитя, что всё хорошо, что это — всего лишь временные сложности, какие бывают во всех семьях. Хината не сомневается: будь Химавари только чуточку старше, ей хватило бы мимолётного взгляда, чтобы узреть причину семейного раскола. Однако Химавари не чуточку старше, и потому стоит радоваться. Наверное. К утру слёз не остаётся, и Хината засыпает, чтобы проснуться с удивительно лёгким сердцем да безразличием к дальнейшей судьбе мужа, как ему безразлична судьба семьи. Не той семьи, что он именует жителей Конохи, а своей, где жена да сын с дочерью. Проснуться и пойти в назначенный час на встречу с господином Казекаге, но не с тем умыслом, что вчера она привела его к себе домой, а чтобы поблагодарить. Хината не знает наверняка, но уверена — свершись задуманное, она себе этого никогда не простила бы и до конца дней видела бы в отражении лишь павшую женщину, а господин Казекаге больше не вызывал бы в ней уважения. По дороге Хината видит за витриной ныне новомодных ресторанов быстрого питания Саске и Сараду. Обычная семья в обычный день. Сарада улыбается и что-то увлечённо рассказывает отцу, а отец внимательно слушает дочь и почти серьёзен. Почти, потому что в единственно видном миру глазу залегло скрытое тепло, а уголки губ только самую малость приподняты в сдержанной улыбке. Обычный отец. Обычная дочь. Знает ли Саске об измене жены? Хината думает, что знает, не может не знать, потому при удобной возможности покидает Коноху и отправляется в долгие странствия под благовидным предлогом. Однако это — лишь домыслы, но где правда? Знает ли Сарада об измене матери? Хината думает, что не знает. Сарада столь сильно похожа на Саске внешне и столь сильно напоминает Сакуру в её давно минувшие двенадцать, потому сомнений не остаётся — не знает, ибо слепа, как Саске в безудержной мести, как Сакура в безответной любви. Саске чувствует чужой взор, оборачивается — и нет больше необходимости в неозвученных вопросах — всё становится ясно по одному только взгляду. Он понимает её. Она — его. А Сарада прерывает увлекательный рассказ, потому что папа совсем не слушает, потому что папа смотрит куда-то в сторону, и она прослеживает линию его взгляда — в вежливой улыбке да приветствии кивает жене своего кумира. Бедный ребёнок. Ей невдомёк, что через пару часов радость от встречи с отцом омрачится горьковатой правдой, и мама больше не будет столь любима, как прежде, и кумир навсегда перестанет быть кумиром. Как прежде ничто уже не будет. Хината идёт дальше. Хината, на душе которой столь долго было горько, а на сердце — тоскливо, как бывает тоскливо и горько при алом закате — завершении дня, который больше не повторится, идёт и чувствует неприличный подъём лёгкости, и мир, будто в давно минувшие семь, кажется удивительно прекрасным. По дороге Хината видит Сакуру, а Сакура — Хинату. Обе ведут себя, как ни в чём не бывало. Хината вежливо улыбается Сакуре и больше не игнорирует запах знакомого парфюма, что давно въелся в одежду мужа, и если раньше не было возможности его выстирать, то сейчас — незачем. Хината замечает: "Сакура-сан, ты сегодня какая-то счастливая", — а перед глазами кабинет Хокаге, разбросанные на полу документы и два полуобнажённых тела, каждый из которых зовёт друг друга по имени. Знакомое ещё по девичьим годам — «Наруто», и влюблённо-нежное, почти как в детстве, которого она не дождалась даже спустя годы – «Сакура-чан», и томные вздохи. Раньше это вызвало бы горечь, но сейчас — ничего. Сакура приветливо улыбается Хинате и, по своему обыкновению, не чувствует то, что в простонародье называют стыдом да совестью за плохие деяния, а сегодня она даже думать об этом не желает, потому что сегодня особенно необыкновенный день. Сакура с щенячьим восторгом, словно ей до сих пор двенадцать и она влюблена в Саске той слепой любовью, делится: муж вернулся домой. И неважно, что ненадолго, и неважно, что иначе просто не бывает, и неважно, что он давно не воспринимает её как жену. Это видно по его взгляду. Хината прощается и идёт дальше, оставляет позади счастливую Сакуру, а вместе с ней — образ кабинета Хокаге, разбросанных на полу документов и двух полуобнажённых тел, каждое из которых зовёт другого по имени, и больше не слышно ни «Наруто», ни «Сакура-чан», ни томных вздохов. Это — почти хорошо. Это — почти безразлично. Хината подходит к ресторану данго — и нет необходимости в Бьякугане, чтобы увидеть сколь сильно напрягся Гаара, сколь сильно переменилась Хината, и оба при виде друг друга. Кажется, что всему миру становится ясно, что случилось — не случилось вчера, но миру слишком всё равно, миру слишком безразличны дела маленьких людей в его большой колыбельной, как человеку безразличны дела рыб или птиц. — Хината. — Гаара-сан. Приветствия заканчиваются. С позволения господина Казекаге Хината присаживается за столик, вспоминает мгновение, когда она осмелилась поцеловать его, и опускает глаза. Недостаёт храбрости, чтобы смотреть. Смотришь — и вспоминаешь. Вспоминаешь — и стыдишься. — Я пришла… Слова застревают в горле и вот-вот утонут в безмолвии. — Я хочу поблагодарить вас. Гаара меняется в лице. Напряжение сменяется интересом. — Поблагодарить? — Да. — Хината поднимает нерешительный взгляд на господина Казекаге и больше не опускает — не смеет опустить. — Я поразмыслила над всем, что вы вчера сказали. Кажется, что… Молчание. Которое ненадолго затягивается. — Кажется, что впервые за несколько месяцев я готова поступить правильно по отношению ко всем. — Я рад, — сказано без лукавства. — Позволишь угостить тебя? — Я… Я не откажусь. Хинате на мгновение кажется, что она вернулась в давно минувшие годы детства, когда в речах сквозила нерешительность, а это непохоже на женщину, что готова поступить верно. Однако Хината убеждена: когда настанет время, она сохранит твёрдость намерений и проявит решительность, и никто не посмеет сказать, что Хината Хьюга неправа. Гаара заказывает ещё один чёрный кофе для себя, а для Хинаты данго и зелёный чай, и хочет спросить, что именно решила Хината, но не спрашивает. Это ведь не его дело, не так ли? Ресторан данго они покидают вместе. Вместе они идут по улице и молчат. Не то, чтобы они не знали, о чём можно поговорить, но молчание сейчас кажется правильным. Гаара молчит. Хината молчит. И обоим хорошо. По дороге они видят за витриной цветочного магазина Сакуру и Ино, и оба остаются безучастны к той драме за гладкой поверхностью оконного стекла, к той драме за гладким оконным стеклом в окружении медленно увядающих цветов. В глазах Сакуры слёзы и страх. В глазах Ино дежурная печаль. — Знаете, Гаара-сан, с годами ничего не изменилось. Совсем ничего. Это не моё впечатление, а… действительность? Мы, казалось, повзрослели, но… ошибок стали делать только больше. Я, Наруто-кун, Сакура-сан, Саске-кун… Где я… мы ошиблись? — интересуется Хината и поднимает взгляд, полный негодования, на господина Казекаге. Однако может ли он — случайный человек в чужой драме — дать ответ? — Это имеет значение? Особенно теперь, когда ошибки сделаны. — Имеет. Я… Я хочу знать, чтобы… больше не… ошибаться вот так. — У Наруто, — Гаара начинает неторопливо, будто сомневается, но это обман, ибо сомнений нет, а только уверенность — он не ошибается, — уже были чувства к Сакуре, к Саске, к Конохе, когда он решил жениться на тебе. Ожидание… не означает, что в конце тебя будет ждать награда. Выходит, что Хината не сильно отличается от Сакуры. Выходит, что Сакура не сильно отличается от Хинаты. Не печальное ли зрелище? Потратили драгоценные годы на мнимую семью. До резиденции они доходят в молчании, а затем каждый следует своему пути. Хинату ожидают вещи в пустующем доме, тяжёлый разговор с Химавари и Боруто, и отчий дом, а Гаару — ведомые лишь Каге дела и размышления о непостижимом. Гаара уверен: он никогда не поймёт проступок Наруто, предательство Сакуры и терпение Хинаты, но… ниндзя терпеливы, ему ли об этом не знать? Терпеливы, даже когда терпение — это почти преступление. Да, не стоит обманываться. Хинате немного за тридцать — о возрасте предпочтительнее не думать — и она не будет моложе, чем сегодня, чем сейчас, но это всё ещё пик молодости. Её молодости. И нет, как не было раньше большой ценности, великой жертвы, существенной необходимости и ещё с десяток определений, чтобы сказать: нет смысла в сохранении того, чего давным-давно нет — семьи. В вечер, когда на улице только занимается закат — такой румяный и мягкий, а мечтами даже нежно пунцовый — Хината возвращается домой — в такой неродной. Отныне и навсегда чужой, по крайней мере, для неё, а для детей?.. Они свой выбор сделают сами. Это их жизнь. Первой домой возвращается от заботливой тётушки счастливая Химавари и хочет похвастаться новым приёмом тайджутсу, но атмосфера некогда уютного и родного дома не располагает. Кажется, что она ошиблась. Ошиблась адресом. Ошиблась домом. Ошиблась… семьёй. Но, нет, на втором этаже её любимая строгая мама запечатывает в свиток вещи настолько неспешно, что не остаётся всяких сомнений — она хочет быть пойманной за сбором, и то, что детское сердце тревожило на протяжении нескольких недель больше не трогает. Болело-болело и резко отпустило, когда вдруг стало ясно, что происходит. Вернее, почти стало ясно, ибо истинные мотивы ухода мамы от папы остаются овеянной мраком тайной. Но, поверьте, не минёт и года, когда Химавари хватит одного случайного взгляда на папу и Сакуру-сан, чтобы всё понять и с безжалостностью взрослого человека вычеркнуть со страниц своей жизни отца, как однажды это сделал Боруто, как однажды это сделала разочарованная в своём кумире Сарада. — Мама, — Химавари осторожно обнимает Хинату, и Хината отвечает взаимностью, — всё будет хорошо. Поможешь мне собрать вещи? "Конечно", — хочет ответить Хината, но не успевает — вторым домой возвращается с тренировки угрюмый Боруто и ему, как обычно, хочется поворчать, но обстановка не располагает. Боруто тоже всё понимает «от» и «до», к его глубочайшему сожалению, как ему самому думается. Счастье в неведеньи. — Хима, — зовёт Боруто, — я помогу тебе с вещами, а ты потом поможешь мне, ладно? — Ладно, — отзывается Химавари незамедлительно. Боруто боится, что сестрёнка будет задавать вопросы, на которые у него не заготовлено ответов, но на его радость сестрёнка ничего не спрашивает. Ни-че-го. Хината собирает вещи и ничего не оставляет: ни записок, ни упоминаний, ни фотографий, а дети следуют за ней, потому что убеждены — это правильный выбор. Правда, зачем они отцу, который променял лунную принцессу на вишнёвое дерево, коих по весне распускается столько, что глаз выколи и всё равно будешь видеть цветение сакур. У них есть дом Хьюга, тётушкина забота, дедушкины наставления и мамина любовь, а отец вычёркивается со страниц новой истории — ему не находится места, как он находил время в своём плотном графике на Коноху, и никогда на собственную семью. Наруто в очередной раз возвращается далеко за полночь, когда свет в окнах давно не горит — все спокойно спят под защитой Седьмого Хокаге, и в его доме дурным предзнаменованием тоже темно. Он уже знает, что там никого, совсем никого, как когда-то давно, но продолжает волноваться, будто кто-то встретит его в прихожей и потребует объяснений, а он рассыплется в извинениях за совершённый проступок. Однако нельзя назвать проступком то, что происходило систематически. Дома никого. Наруто с тоской обнаруживает пустые комнаты, но впервые в жизни не пытается что-либо изменить — принимает новый порядок вещей, и даже где-то глубоко в душе под дьявольский смех Курамы и его язвительные комментарии, что он — дуралей Хокаге променял принцессу на полено, радуется, что всё обернулось именно так, что ему больше не надо обманывать такую добрую и милую Хинату. Она заслуживает лучшего. Лучшее приходит весной, когда кругом расцветает сакура — такая нежно розовая, что даже слепой человек будет видеть цветение вишнёвого дерева, — а вместе с весной в новый дом Хинаты приходит приглашение от самого Казекаге погостить у него в Суне. Хината не отказывается от приглашения, и не отказывается она и тогда, когда Гаара предлагает ей остаться у него навсегда.