«Надежда была бы величайшей из сил человеческой души, если бы не существовало отчаяния» Виктор Мари Гюго.
Боль. Боль разрывает меня изнутри, заставляет чувствовать, как мое сердце разбивается, как ломается каждая кость, как кипит кровь в венах от сильной ненависти, как я медленно умираю от любви. И на этот раз таблетка счастья не спасает. Она лишь не позволяет мне снять маску утописта с лица, но внутри ничего, кроме боли. Стоя на границе двух миров, буквально в шаге от родной утопии, я улыбаюсь и поднимаю глаза к серому небу, ощущая горячие слезы, скатывающиеся по щекам. Боль может вызывать множество неприятных эмоций. Мысленно произнося имя Арсения, я понимаю, ненависть – всё, что у меня осталось. Арс подарил мне огромный опыт. Дал понять, что не важно, в каком мире ты живешь – жизнь в любом случае дерьмо, если в конце концов тебе разбивают сердце, рушат иллюзии, заставляют чувствовать себя жалким, обманутым, поверившим в то, что он станет лучше для тебя. Я не знаю, почему влюбился, но и не хочу разбираться с этим! Просто в какой-то момент мое сердце вдруг начало биться ради него, и это лучшее, что я когда-либо испытывал.«Миллионы людей решили избегать чувствительности. Они стали толстокожими, и только для того, чтобы защититься, чтобы никто не мог причинить им боль. Но цена очень велика. Никто не может причинить им боли, но никто не может и сделать их счастливыми» Ошо
Достаю из кармана мешочек с таблетками, которые Арсений дал мне еще несколько дней назад, и, не думая, забрасываю одну в рот, с трудом проглатывая. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и как только ловлю мгновение, когда становится чуточку легче, я делаю шаг вперед. Солнечные лучи обжигают кожу, перед глазами взрываются фейерверки, мозг сжимается до размера семечки, в ушах звон и меня начинает тошнить. Я надеялся, мне никогда не придется переступать эту границу снова. И лишь секунда уходит на то, чтобы я пришел в себя, открыл глаза, вздохнул полной грудью. Но даже при ярком свете утопии, красочных просторах и чувства привычной безопасности боль все еще терзает меня, хоть мои губы по-прежнему растянуты в улыбке. Я чувствую, как остывает моя кожа, миллиметр за миллиметром привыкает к солнечным лучам, а во мне пробуждается почти забытая радость, наивность, уверенность в завтрашнем дне. Здесь воздух такой... неощутимый. В антиутопии воздух тяжелый, вокруг парят невидимые мелкие частицы, словно пыль, из-за чего постоянно слезятся глаза. Но тот мир так прекрасен для меня. Арсений так прекрасен. Вздохнув, я сосредотачиваюсь на том, что меня окружает, и удивленно усмехаюсь, замечая мою машину, брошенную на обочине. Неужели никто не пытался меня найти все это время? И сколько времени вообще прошло с тех пор, как я ушел? Мягко улыбнувшись, подхожу к автомобилю и открываю дверь, вспоминая, что ключи оставлены в зажигании. Не могу поверить, что машина на месте! Словно я отсутствовал не больше часа. Сажусь внутрь, громко, точнее агрессивно, хлопаю дверью, сжимаю руль до побелевших костяшек и бросаю на невидимую границу взгляд. Последний взгляд.Контроль.
«Иногда бесчувствие бывает мучительней самой острой боли» Юкио Мисима «Исповедь маски» 1949 г.
Мне приятно видеть улыбки людей, мне нравится улыбаться им в ответ. По улицам проносится волна жизнерадостности, водители уступают место на дорогах, по радио звучит отличная позитивная песня. Утопия – это подарок. Здесь так легко, что я даже не раздумываю о том, что сказать Илье. Мне нужно хорошенько продумать эту ложь, потому что я буквально в двух минутах от дома, но я не думаю... Я готов принять этот разговор в любом виде. Готов отвечать честно. Кажется, в утопии на меня уже не действуют чудо-витамины – я улыбаюсь просто так. Я утопист. Вероятно, я обманываю себя, но я уже не чувствую той эйфории, которая поглощала меня в антиутопии. Здесь все иначе. Все проще. Надеюсь, я не начну жизнь в утопии, а продолжу её – ту самую счастливую, привычную, наполненную самообманом жизнь. Мое спокойствие меня удивляет. Я паркую машину у собственного дома, выхожу на улицу и поднимаю взгляд к небу – не имею понятия, какое время суток сейчас в утопии. На другой стороне все было прозрачно: день – серый, ночь – черная. При этом мир наполнен красками. Чертов волшебный мир! Захожу в дом и вслушиваюсь в тишину – громкое дыхание Ильи нарушает ее. Пытаюсь подавить улыбку, на мгновение опускаю взгляд и нервно провожу рукой по своим волосам, словно взволнованный мальчишка. Через силу признаюсь самому себе в том, что скучал по Илье. Прохожу в спальню и замираю в проеме дверей, наблюдая за спящим парнем, и ловлю себя на мысли, что не хочу смотреть на него. Осточертело! Мне так и не удалось полюбоваться спящим Арсением. – Где пропадал? – вдруг спрашивает Илья, и я дергаюсь на месте. – Не поверишь, но тебя сдала Марго из кафетерия. Говорит, ты не приходил сегодня завтракать к ним. Игнорирую мелкий шок, изо всех сил стараюсь не хмурить брови и улыбаться. – Только сегодня? – невинно усмехаюсь я, подходя ближе к парню. Сажусь на колени перед ним и кладу подбородок на кровать, смотря на него из-под ресниц. Я все еще вижу в нем жизнь, комфорт, будущее, но не смысл. Я вижу в нем привычку, с которой собираюсь провести остаток своих дней. – Не припомню, чтобы ты пропускал утренний кофе, – улыбаясь, отвечает он. – Так, где ты был весь день? Не могу поверить в серьезность этого вопроса. Я не верю, что Илья имеет в виду день. Действительно один день?! Накрываю его руку своей ладонью и слегка сжимаю ее. – Я оставил записку на столе, – тихо говорю я. Парень абсолютно спокоен. Он постепенно проваливается в сон. – А, это... Я даже не читал. Ты же знаешь, я не обращаю внимания на твои случайные записи, вдруг это личное. – Илья убирает руку и отворачивается от меня, зарываясь под одеяло. – Уже первый час утра, ложись спать. Завтра расскажешь, чем занимался весь день. У меня перехватывает дыхание. Впервые в жизни я не могу легко вздохнуть в утопии. Я ничего не понимаю. Резко встаю на ноги и отхожу от кровати спиной вперед, слишком громко и тяжело дыша. – Ты куда? – сонно спрашивает Илья и, слава Богу, не оборачивается и не видит моего состояния. – Умоюсь и спать, – быстро отвечаю я. Запираюсь в ванной, включаю воду и позволяю себе шумно выдохнуть, едва не рычу от мысли, что я сошел с ума. Холодная вода не приводит в чувства, я смотрю в зеркало и вижу счастливое лицо, от которого меня тошнит, но мне так нравится эта мимика, так комфортно, когда скулы буквально сводит от постоянной улыбки. Как я мог находиться почти месяц в антиутопии, если в моем мире прошел лишь день? Мне так тяжело собраться с мыслями! Еще и эта боль, которую я игнорировал ровно десять минут, а сейчас воспоминания снова накрывают меня с головой. Воспоминания об Арсении, подарившем мне сказку с плохим концом. Я думаю о нем, потому что он может быть причастен к течению времени в двух мирах. Конечно же, если его история про то, что он соглядатай, не полная чушь! Сейчас я растерян, но куда делись прежние эмоции, которые я взял с собой из антиутопии? Боль в сердце – такое бывало и раньше! Где остальное? Злость? Эгоизм? Похоть? Почему я не могу лечь в постель к своему парню и заняться с ним самым страстным сексом, на который мы только способны? Какая глупость! Мы не занимаемся страстным сексом. Мы занимаемся любовью. Собственные размышления заставляют меня морщиться от отвращения к этому миру, ко всему, что я люблю здесь, ко всему, что испытываю. И лишь красные таблетки в моем кармане обещают вернуть мне прежнее спокойствие. Это мой контроль над самим собой. Я без сомнений проглатываю очередную порцию счастья. Резкий стук заставляет меня дернуться от испуга и слегка подавиться слюной, а затем, натянув маску утописта, я открываю дверь моему парню и смотрю в его голубые глаза. Эти глаза не вызывают ничего кроме жалости. Какой же у него влюбленный взгляд... – С тобой точно все хорошо? – обеспокоенно спрашивает Илья. – Да, я просто... Я немного устал. – прикладываю правую руку ко лбу и тяжело вздыхаю. – Кажется, я приболел. Мне нравится чувство контроля над самим собой, потому что в антиутопии контроль был потерян. Я так горжусь тем, что умею лгать. – Где твое кольцо? – удивленно произносит Илья, подходит ко мне и берет мою правую руку, рассматривая пальцы. – Не говори, что ты потерял его. Боже, Антон, ты ведь не... Нет? Пожалуйста, скажи, что нет! Так хочется рассмеяться ему в лицо. Рассмеяться громко, заливисто, искренне, потому что Илья даже не представляет, как наигранно он себя ведет. Все это походит на плохую актерскую игру: взгляд слишком взволнованный, бровки домиком, голос ниже обычного и звучит так неправдоподобно! Мне с каждой секундой все больше жаль его и жаль себя, вспоминая, что буквально вчера я был таким же. Но сейчас я в порядке – продолжаю улыбаться и наслаждаться смесью спокойствия и страха, потому что таблетка начинает действовать. Мне, правда, немного страшно, что я не могу честно ответить Илье про кольцо. – Оно уже давно давило мне палец, помнишь? – отвечаю я, нежно проводя большим пальцем по его щеке и целуя в кончик носа. – Отдал до завтра, чтобы его немного расширили. Выражение лица Ильи смягчается, и он облегченно вздыхает, кивая головой. – Хорошо. Парень оставляет на моих губах приторно-нежный поцелуй и тянется к ящику под раковиной, доставая из него коробочку с витаминами, прием которых он не пропускает с восемнадцати лет. Затаив дыхание, я наблюдаю за его действиями, затем теряю контроль, начиная хмуриться, сжимать кулаки, бояться еще больше и злиться, ведь я замечаю, что витамины утопистов отличаются от тех, что начал принимать я. – Новые препараты? – тихо спрашиваю я, привлекая внимание Ильи. – Нет, все те же. – он пожимает плечами, убирая таблетки в ящик. – Так и не хочешь начать прием? – парень с надеждой смотрит на меня. Я отрицательно мотаю головой. – Антон, я уже не раз замечаю, как ты хмуришься. Витамины могут помочь. Желание запротестовать в грубой форме едва не берет верх надо мной, но я сдерживаюсь, демонстрируя лишь фальшивую улыбку. – Говорю же, я приболел, – откровенно лгу я, наслаждаясь тем, как легко мне это удается. – Виски давит, наверное, от усталости. – И со мной такое бывает. Прими теплый душ, я разогрею для тебя молока, это поможет тебе заснуть. Илья целует меня в щеку и выходит из ванной, а мне становится по-настоящему жутковато, потому что со стороны мы выглядим как герои галимого ситкома. Вся наша жизнь, отношения, диалоги – хреново написанный сценарий. Антиутопия – вот, где разговоры не были продуманы до мелочей. Сплошная импровизация. Только искренние слова, чувства, взгляды, ощущения – Арс показал мне реальный мир. Он доказал, что я не марионетка, у меня есть выбор, свобода слова, я могу чувствовать все, что пожелаю и делать все, на что никогда бы не решился. Обратной стороной медали оказалось то, что я все-таки являлся марионеткой для Арсения. Самый простой способ стать любимым кем-то – узнать обо всех его ранах и тесно прижаться к нему. В реальности же он просто пользуется вашими слабостями. Он находит ваши старые раны и давит на них... и контролирует вас с их помощью. Теплый душ не помогает. Наоборот – мне становится холодно. Я выхожу из ванной, иду на кухню и выливаю горячее молоко в раковину, потому что меня тошнит от одного только воспоминания, какое оно на вкус. Илья уже мирно спит на своей половине кровати. Залезаю под одеяло, закрываю глаза и ненавижу этот период времени – за окном палит солнце, а я хочу спать! Я в жизни так не высыпался, как за сутки в том мире. Тьма антиутопии пленит. Она запугивает, заставляет сердце биться в несколько раз быстрее, наполняет тебя адреналином, желанием пойти на какую-нибудь глупость, безумие, она знает, чего ты хочешь и дает тебе это, потому что только во тьме можно всё. Арсений был той самой тьмой и тем самым светом, за которым я шел в темноте. Резко открываю глаза, вспомнив, что у меня есть одна вещь, которая станет моей любимой книгой до конца жизни. Я украл дневник Арсения, и плевать, что история, написанная им за одну ночь — сплошная ложь. Арсений хороший писатель, и я готов перечитывать его сказку снова и снова. Ведь он писал обо мне. Я медленно вылезаю из-под одеяла и бесшумно пробираюсь к выходу из спальни, вспоминая каждый участок пола, который может заскрипеть от моих шагов. Выбравшись из «сонного царства», я, не стесняясь, в одном нижнем белье выхожу из дома и направляюсь к своей машине, забирая рюкзак с заднего сиденья. Не торопясь, возвращаюсь внутрь и сажусь на диван, доставая дневник Арсения и аккуратно проводя пальцами по обложке. Прикрываю глаза, тяжело сглатывая вязкую слюну. Неужели Арсений не был моим сном? Я готов принять то, что я сошел с ума, но не то, что я столько времени был счастлив с тем, кого считают выдумкой, а вернувшись домой, мне говорят, что прошел лишь день. Такие разные миры... Сердце больно сжимается в груди, я резко выдыхаю и открываю глаза, наугад листая страницы. Мне жаль, что, находясь в антиутопии, я не уделил его дневнику достаточно времени, и мне пришлось украсть его, чтобы прочесть до конца. Я не хочу знать, как он описывал время, когда наблюдал за мной свысока, мне интересно, писал ли он что-то, когда я был рядом с ним. Нахожу незнакомый абзац, написанный красной ручкой и, игнорируя волнение, начинаю вчитываться в слова. «Я любуюсь им каждую минуту, пока мы вместе, хоть и не показываю ему этого. В моей голове, в моем сердце его стало так много, но мне кажется, что его катастрофически мало…» Я не могу сдерживаться. Закрываю дневник, отбрасываю его в сторону и вытираю горячие горькие слезы, потому что у меня нет сил держать их в себе. Как же больно! Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что люди действительно способны выносить это чувство. Лично я готов сдаться и отключить эмоции, только бы сердце снова забилось в обычном ритме, слезы бы не заставляли задыхаться, Арсений стал бы пустым воспоминанием. – Успокойся, – тихо говорю самому себе, с трудом восстанавливая дыхание. – Возможно, он сейчас смотрит. Я едва слышу себя, но надеюсь, что меня слышит Арс. Я хочу, чтобы он видел меня разбитым. И именно желание того, чтобы Арсений наблюдал за мной, мысль о том, что он смотрит, заставляет меня пойти в спальню и лечь в кровать к мужчине, с которым я провел всю прошедшую жизнь и проведу ее остатки. Я больше не могу плакать, я слишком устал! А прочесть его дневник я могу в любое время. Если Арс не хочет этого, надеюсь, ему хватит смелости прийти самому и помешать мне.