«Ничто так не способствует созданию будущего, как смелые мечты. Сегодня утопия, завтра – плоть и кровь» Виктор Гюго.
Не могу понять, спал я или нет? Спал с открытыми глазами или не спал с закрытыми? Это дремота, или что-то такое... Но, открыв глаза, мое лицо было мокрым. Я плакал во сне. Чувствую слабость, недосып, нервозность, отчаяние – и это только утро! Хотя в утопии нет понятий утро и ночь. Я не могу перестать думать об Арсении, и это буквально убивает меня. Что может быть хуже, чем пытаться уснуть с мыслями о том, кто никогда не придет? Лежать в постели со своим мужчиной и представлять, что рядом другой? Быть в объятиях Ильи и плакать от того, что меня обнимает не Арс? Закрывать глаза и фантазировать о его губах, теле, слышать его шепот, как он говорит о том, что хочет меня, чувствует меня и я – его свет. Я разбит. Хочу проснуться и понять, что все это – лишь сон. Но даже если это так, если он был сном – легче не станет. Я влюблен в этот сон. Потираю глаза и вытягиваю руку, провожу ею по постели и замечаю, что Ильи рядом нет. Уже привычно хмурюсь и приподнимаю голову, слыша тяжелое дыхание. Илья стоит в проеме дверей и держит в руках какую-то книгу, но я слишком сонный, чтобы разобрать, какую именно. – Смотря в его зеленые глаза, я теряю контроль, – слышу голос Ильи и приподнимаюсь на локтях, смотря на парня и не до конца понимая, что происходит. – Вот уже двести лет мир делится на две части: одни чувствуют, другие – нет. Мы все лишены определенных эмоций с рождения – сотни лет назад это называли магией, но в наше время – это реальность. Мы роботы. И я бы никогда не подумал, что случайные зеленые глаза дадут мне возможность снова чувствовать, беспокоиться, заботиться... ЛЮБИТЬ. Это пугает меня до... – Илья морщиться и тяжело вздыхает, словно ему тяжело говорить. – До… чертиков! Соглядатай, выбравший антиутопию, не может, не имеет права испытывать такие чувства к... утописту. И я понимаю, что в его руках дневник Арсения, случайно оставленный мною на диване. Мне страшно, я боюсь каждую минуту, но продолжаю молчать и ждать следующего действия или слова Ильи. – Я чувствую его отдачу, – продолжает парень, и я замечаю, как он непроизвольно слегка хмурит брови и пытается бороться с этим. – Он дрожит, когда я прикасаюсь к нему, его дыхание тяжелеет, когда я допускаю непозволительную близость. Я и сам пропускаю через себя разряд тока, осознавая, что именно я так влияю на него. Я – его слабость. И он – моя. – Хватит, Илья, – мягко прошу я, вставая с кровати и подходя к нему. Мое сердце бешено колотится в груди от страха, но я держу себя в руках и улыбаюсь, нежно беру его за руку и опускаю ее вместе с дневником. Взгляд Ильи выдает его замешательство, но затем он вздыхает и мотает головой, демонстрируя самую искреннюю улыбку, которую только может выдавить из себя. – Антон, это потрясающе! – восклицает он, снова поднимая дневник перед глазами. – Когда он смотрит на меня, я готов простоять молча часами, лишь бы находиться под этим взглядом, в котором я могу четко разглядеть настоящие чувства. Это не утопия, не таблетки и не магия. Он смотрит на меня так, словно я самое дорогое, что у него когда-либо было, словно я – его мир. Возможно, он делает это не специально. Он сам не замечает, как смотрит на меня. Я осторожно пытаюсь выхватить дневник из рук парня, но тот упорно сопротивляется, с восхищением изучая текст. – Илья, пожалуйста, прекрати, – фальшиво усмехаюсь я. – Отдай это мне. – Антон, ты понимаешь, что у тебя талант? Написать такое... Я давно говорил тебе, что у тебя есть писательские способности, но я даже не подозревал, что ты можешь так фантазировать. Писать об антиутопии – это очень смело. Задерживаю дыхание и ошарашено смотрю на Илью, не веря своим ушам. Неужели он решил, что дневник Арса – это мои больные фантазии? Самое странное, что он даже не различил почерк. Илья должен знать мой почерк! – Ты никогда не читаешь то, что я пишу, – выдыхаю я, с легкостью отбирая дневник. – Это личное. Илья в таком восторге, что мне кажется, он вот-вот задохнется от переизбытка гордости за меня. – Извини, малыш. Конечно, в утопии это никогда не опубликуют, но это фантастика! Я понятия не имел, что в твоей голове может быть столько негативных мыслей, столько... страсти? – Да, но по большей части там всякие нежности и романтика, – отмахиваюсь я. – А те слова... Те, что нельзя произносить на публике – это просто творческий порыв. – Я верю тебе, – улыбается парень, поглаживая меня по плечу. – Я же тебя всю жизнь знаю – более правильного человека, чем ты, нет. Хочется рассмеяться от того, как глубоко он заблуждается. Но, кажется, я отличный актер. За двадцать семь лет, которые я прожил в сомнениях, не принимая витаминов, обманывая себя и других – никто так и не увидел во мне того, кто снял маску в антиутопии. До меня вдруг доходят слова, брошенные Ильей, и я склоняю голову набок, смотря на него с прищуром. – Что ты знаешь о страсти? – спрашиваю я. Илья фыркает, закатывая глаза. – Страсть – это когда чувства захватывают тебя. Страсть – это я и ты. Это то, о чем ты написал. Без лишних слов целую Илью и насильно подталкиваю его к кровати, надеясь снова испытать ту страсть. Похоть... Это чувство ведь так легко вызвать – я люблю Илью, всю жизнь любил, он – моя опора, самый близкий человек и с кем, как не с ним, мне испытывать нечто подобное? Повалив его на кровать, я бессовестно прижимаюсь своими бедрами к его и продолжаю настойчиво целовать его, слегка прикусывая нижнюю губу, непроизвольно кладя руку на его шею и сдавливая, надеясь, что ему такое нравится. Я возбужден. Болезненно. Отрываюсь от парня и стягиваю с него футболку, покрывая поцелуями его тело, все ниже и ниже, оттягиваю резинку боксеров и обреченно вздыхаю, понимая, что Илья совсем не настроен на секс. На занятие любовью... – Да что на тебя нашло? – непонимающе, даже осуждающим тоном спрашивает он, выкарабкиваясь из-под меня. – Антон, что с тобой? Я учащенно и тяжело дышу, пряча стыдливый взгляд. Мне необходимо как можно скорее привыкнуть к собственному миру и понять, что Илья – не Арсений. – Прости, – выдыхаю я, падая головой на подушки. Я так сильно боюсь самого себя, что мне кажется, самое время поделиться с Ильей своими чувствами. – Чтобы понять, о чем пишешь, необязательно становиться героем своего рассказа, Антон. Как бы ты не хотел, тебе не удастся понять людей из антиутопии. Если они вообще существуют. Случайно усмехаюсь и перевожу взгляд на парня, вытягивая руки, зазывая его в свои объятия. Илья подозрительно смотрит на меня, но все же ложится рядом, медленно водя пальцами по моему телу. И я с ужасом понимаю, что больше не испытываю с ним спокойствия, чувство вины берет верх, мне противно от самого себя. – Помнишь истории про соглядатаев? Про целое поколение, о котором нам рассказывали в школе? – тихо спрашиваю я, перебирая пальцами его мягкие волосы. Илья кивает. – Ты веришь? Веришь, что существует человек, который управляет двумя мирами? Парень вздыхает и дергает плечами. Разумеется, ему неинтересна эта тема. – Все верят в Бога, так? – с усмешкой произносит он. – Если есть Бог, значит, есть кто-то еще. Глупо не верить легендам, я так считаю. Люди не могли просто выдумать соглядатая, наверняка, он или она существует, но благо, что мы не знаем, кто это. – Почему? – хмурясь, спрашиваю я, но улыбаюсь, потому что Илья не видит моего лица. Если он будет постоянно замечать меня хмурым – он начнет подозревать. – Потому что, если соглядатай представляет антиутопию, то я не хочу знать его. Да, он много делает для утопии, по крайней мере, для нашего поколения, но подумай, что он творит в своем мире. Ходят слухи, что нынешний соглядатай сделал наш мир лучше. Лучше, чем было, представляешь? – Нет, не представляю, – хмыкаю я. Едва сдерживаю смех, пряча его за животным страхом. – Если он сделал наш мир лучше, значит свой – хуже. Он мучает свой народ. Но мы ведь не можем знать правду. До этого дня я вообще не задумывался о его существовании. Я прикусываю язык, едва сдерживаясь, чтобы не проболтаться Илье о том, что я знаю так много, что голова идет кругом. Но мысль о том, что я схожу с ума, все еще не покидает меня, поэтому я молчу. Возможно, у меня правда поехала крыша, и я не буду удивлен, если дневник Арсения – мой личный рассказ. – Илья, – тихо зову я, и парень приподнимает голову, вопросительно смотря на меня. – Дай мне свои таблетки. Он вскидывает брови и прикладывает ладонь к моему лбу. – Ладно, более странным, чем сегодня, ты еще не был, – высказывается Илья, выбираясь из моих объятий. – Ты уверен, что тебе это нужно? Ты никогда их не принимал... – Но ты принимаешь! И все утописты вокруг принимают! – Ты идеален и без этих витаминов, – парень словно пытается отговорить меня. – Ты утопист до мозга костей и ты доказал это без препаратов. Тяжело вздыхаю, борясь с внутренней паникой. Я не могу молчать. – Слушай, со мной что-то происходит, – признаюсь я, вставая с кровати и разводя руки в стороны. Уверен, я выгляжу напуганным. – Просто дай мне эти витамины! Я боюсь пробовать их, но что если я поддался антиутопии только из-за того, что игнорировал закон о ежедневном приёме таблеток? Так и есть. Арсений открыл мне глаза на всё, пока я был под его гипнозом, который казался мне настоящими чувствами. По его записям в дневнике я могу понять, что я оказывал на него особое влияние, я заставил его чувствовать то, от чего он бежал, я открыл в нем нечто пугающее его, но насчет себя я уверен – я был околдован. Потому что, думая о нём, я испытываю лишь ненависть, мои кулаки невольно сжимаются, сердце начинает болеть, и я хочу думать, что это не от большой любви. Лучше бы я никогда не пересекал границу. Лучше бы я не познал, что такое ненависть. Всё, чего я хочу – вернуть прежнюю жизнь и забыть Арсения. И пусть это самая большая ложь, в которую я пытаюсь поверить! Илья медленно подходит ко мне и берет мою руку, аккуратно целуя костяшки, вкладывая в этот жест всю нежность. А мне становится только хуже от его действий. Чувство вины, засевшее глубоко-глубоко, вырывается наружу, и я готов заплакать прямо сейчас, но держусь. Держусь ради спокойствия Ильи. – Мне пора на работу, – говорит парень, поднимая на меня влюбленный, но обеспокоенный взгляд. – Я понял, тебе нужен перерыв. Оставайся дома или прогуляйся по утопии, подумай... Мои витамины в ванной, где обычно. Я киваю головой и тяжело вздыхаю, понимая, что вызываю подозрения, и к тому же заставляю Илью переживать за меня. Он слишком эмоциональный, ранимый и отзывчивый, он остро реагирует, когда замечает, что мое поведение меняется. – Когда ты вернешься домой, обещаю, я буду в порядке, – шепчу я, обнимая парня. Обнимаю его так крепко, словно боюсь, что он исчезнет. Моя зависимость от Арсения ничто, по сравнению с Ильей, который всю жизнь был для меня единственным светом. Но тьма притягивает сильнее, и бороться с ней не так-то просто. – Я люблю тебя, – вполголоса произносит Илья. Расцепляю руки, делаю шаг назад и просто улыбаюсь в ответ. Понимаю, что прошло уже несколько секунд, а я ему так и не ответил. Значит, уже не нужно. Он и без слов знает, что я его люблю. Но это не та любовь... Я люблю Илью за то, что он всегда рядом, я знаю, что он отдаст всё, отдаст жизнь за меня, сделает всё, о чем бы я ни попросил. И в этом разница: я влюбился в Арсения за то, что он позволял мне быть рядом, за то, что я готов отдать за него всё и сделаю всё, о чем он попросит.«Суть меня – сплошное противоречие» Генри Миллер «Тропик Козерога» 1934 г.
Даже не проводив Илью на работу, снова забираюсь на кровать и открываю свой дневник, рядом кладу дневник Арсения и смотрю на твердую зеленую обложку. В моей голове так много мыслей, но я не смогу записать их, пока не прочту мысли Арса. Когда Илья читал его дневник вслух, я едва не ударил его, потому что, кажется, мне еще никогда не было так тяжело слышать что-либо. Я покинул антиутопию, я отказался от него, дал ему выиграть, но я все равно чувствую себя победителем, потому что знаю, что я ушел любимым. Арс действительно влюблен, и осознание этого позволяет мне ненавидеть его чуть меньше, чем я должен. Сомнения разрывают меня на части. Я встаю с постели и направляюсь в ванную, уверенно доставая из ящика баночку с таблетками. Смотрю на ярко-розовую этикетку с надписью «утопия» и понимаю, что если не притуплю свое сознание сейчас, дальше – хуже. Я одержим антиутопией, новыми эмоциями, я одержим Арсением, и если эти чертовы витамины – единственное, что может помочь мне, я готов сделать этот шаг, потому что любить и ненавидеть одновременно становится невыносимо. Сделав глубокий вдох, я быстро снимаю крышку и достаю две таблетки, забрасывая их в рот и запивая водой из-под крана. Никакого предвкушения, страха, никаких ожиданий чего-то большего или чего-то хуже того, что происходит со мной сейчас.– Еще одна новинка в твою копилку эмоций, – бодро заявляет Арс, улыбаясь при каждом взгляде на меня. – Безразличие.
Прикрываю глаза и вспоминаю его голос. Я был готов слушать его часами, что бы он ни говорил, не важно, осуждал меня, учил, смеялся, как он стонал... Всё это было лучшим звуком, который я когда-либо слышал. Смотрю на свое отражение в зеркале и мысленно отсчитываю ровно три секунды, прежде чем понимаю, что мне плевать. Я не хочу ничего писать в своем дневнике, не хочу тратить на него чернила и переводить страницы зря. На моем лице появляется улыбка, уголки губ медленно ползут вверх, мне неприятно, но я выгляжу по-настоящему счастливым. Я хочу выйти на улицу, насладиться солнцем, поприветствовать людей, зайти в любимое кафе и выпить капучино с ванильным сиропом. Но что-то внутри меня подталкивает вернуться в постель и прочесть дневник Арсения. С мыслями о том, что утопия – это подарок, я открываю дневник и с улыбкой ищу незнакомые для меня абзацы. «Ему так многое нужно узнать. Наши миры – не просто противоположности. Антиутопия – это словно параллельная вселенная, в которой Антон никогда не сможет разобраться. Но зная его силу духа, он мог бы стать сильнейшим представителем моего мира. Я вижу перед собой ангельское лицо, но сколько похоти в его глазах, когда он смотрит на меня... Дьявол! Это магия, в которую я никогда не верил. Не та магия, что описана в книгах. Это не приворот, не заклинания и уж точно не судьба. Я – соглядатай. Я могу привязать к себе кого угодно, могу узнать о жизни каждого, стоит мне лишь взобраться на вершину границы, я могу влюбить в себя одним лишь взглядом – и раньше это считали магией. Но не в наши дни. Порой мне кажется, что Антон нереален. Я чувствовал его сопротивление, как он боролся с собой, до последнего цеплялся за утопию, за Илью, за свою жизнь. И я не могу сказать, что я победил. Антон сдался мне, потому что я сдался первым. Это мое поражение» – Ты говорил, что нельзя читать чужие дневники, – до моих ушей доносится тихий голос. Я отрываю взгляд и поворачиваю голову, замечая Арсения у двери. Он нахально наваливается на стену и скрещивает руки под грудью. Моргаю несколько раз, встряхивая головой, но все равно вижу его перед собой. – Арс? – вздыхаю я, содрогаясь всем телом. Моя привычная реакция на него. – Ты украл мою вещь, – усмехается он, отталкиваясь от стены и приближаясь ко мне. – Я должен злиться, но вообще-то... Я горжусь тобой. Я не думаю, что это реальность. Сейчас мне так хорошо и спокойно, что у меня нет сил на чувства к Арсению, но он здесь... Я слышу его дыхание, вижу эти голубые глаза, чувствую жар его тела даже на расстоянии вытянутой руки. Последние десять минут я так надеялся, что он оставит меня в покое. Но снова эта зависимость, его взгляд, запах, ухмылка, желание. Спрашивать о том, что он здесь делает, не имеет смысла. Он здесь. Другого не надо. Арс ложится на кровать, подпирая голову рукой, и похотливо улыбается, глядя на меня. Мне плевать, когда Илья вернется домой. – Пришел, чтобы забрать свой дневник? – опасливо спрашиваю я. – Зачем ты выпил таблетки? – серьезно произносит Арс, недовольно смотря мне в глаза. – Надеялся забыть меня? – Да, – честно отвечаю я. Чувства возвращаются. Я снова боюсь, хочу его, люблю его, скучаю по прикосновениям. – В моем дневнике ты не найдешь ответы. Ты и так знаешь, что ты – моя утопия. Но у тебя другие вопросы. Арс подползает ближе, практически ложится на меня, проводит пальцами по моей щеке и наклоняется к губам, и я чувствую, что вот-вот потеряю сознание от такой близости. Внутри все съеживается, грудь обдает жаром, я напуган и до предела возбужден. И чертовски влюблен... – Таблетки, – выдыхаю я, почти касаясь его губ. – Ты дал мне другие. Арс ухмыляется, соединяя наши губы, но не целует. Он, едва касаясь моих губ, горячо шепчет: – Мои таблетки – это чистый кайф. Таблетки утопистов – создают иллюзию прекрасной жизни. В моем мире ты наслаждался реальностью, а здесь – ложью. Я больше не могу выносить этот рой мурашек. Хочу попросить Арса остановиться, но понимаю, что его влияние на меня – только моя проблема, моя податливость, слабохарактерность. Арсений не делает намеренно ничего для того, чтобы я желал его. – Меня не было один день? – Может быть. – Арс склоняет голову набок. – Время летит быстрее, когда ты счастлив, помнишь? Я хмурюсь, вспоминая день, когда я впервые доверился Арсению полностью. – Это были мои мысли. – Ты думал вслух, – посмеивается он. – Ты помнишь, когда в антиутопии был день? А когда в утопии наступала ночь? В моем мире нет времени и кто знает, пробыл ты со мной день или месяц? – Это невозможно! Я помню каждый день, каждую минуту... Будто я провел с тобой жизнь. Арсений улыбается, горячо выдыхая мне в губы, и я вижу, как он борется с собой, чтобы не накинуться на меня. Он скучает... – Что чувствуешь? – шепчет брюнет, проводя рукой по моему торсу. – Что-то новое? Он говорит теми же словами, что когда-то говорил в антиутопии. – Мне слишком хорошо в моем мире, чтобы я скучал по тебе. Но сейчас я не хочу ничего, кроме как сорвать с тебя одежду и прикоснуться к тебе, – в дурмане отвечаю я, остро реагируя на его присутствие. Такая близость для меня равносильна смерти. – Арс, пожалуйста... – выдыхаю я, едва не хныча от переизбытка эмоций. – Останься со мной. Не уходи. Никогда. Я понимаю, что меня буквально разрывает из-за таблеток, которые блокируют чувство боли, ненависти, обиды, но присутствие Арсения перебивает любое воздействие чудо-витамин. Если он уйдет – мне конец. И эти чувства не заглушат никакие препараты. Арсений прикладывает ладонь к моему сердцу, и оно бьется в сумасшедшем ритме, что мне кажется, оно может остановиться в любую секунду. – Чувствуешь любовь? – спрашивает он, заглядывая в мои глаза. – Забудь о таблетках, сейчас они не действуют. Ты любишь меня? – Люблю. – киваю я, закрывая глаза. – Это самое настоящее, что я когда-либо испытывал. Словно в трансе, я ощущаю полет, голова идет кругом, я чувствую мягкие губы на своих и мне хочется заплакать от счастья, потому что до конца жизни я буду желать только эти губы. Делаю вдох, он потряхивает меня за плечи, и я открываю глаза, видя перед собой Илью. Воздуха катастрофически не хватает, мне жарко, перед глазами все размыто, будто я только что очнулся после обморока. – Антон, посмотри на меня, – умоляюще просит Илья, слегка ударяя меня по лицу. – Да что с тобой происходит? В чем дело? А я не могу нормально дышать! Начинаю переживать за моего парня, потому что я впервые в таком состоянии, непривычном и новом для него, и я боюсь, что пробужу в нем чувство страха. Страх за меня...Я не могу позволить ему испытать этот ужас. – У меня галлюцинации, – слишком тихо произношу я, но достаточно для того, чтобы Илья услышал. – Мне плохо. Тебя здесь нет. – Я здесь, Антон! Это я. Я рядом. Мотаю головой, буквально отпрыгивая от парня назад. – Арс... – выдыхаю я, падая на пол и подпирая колени к груди. Зажмуриваюсь так сильно, что в глазах начинает рябить. – Блядь, помогите мне, кто-нибудь... Контроль окончательно потерян. Я толком не соображаю, что говорю, но точно знаю – находиться рядом с Ильей опасно. Для него... Словно ошпаренный, я встаю на ноги, хватаю дневник Арсения с кровати и бегу к выходу, ударяясь о каждый косяк в доме, пытаюсь сфокусироваться на чем-либо, но не выходит – полуслеп. Какого черта я принял эти таблетки? Не мог смириться с тем, что потерял Арса, и решил запить боль витаминами радости – я просто идиот! Выбежав из дома, останавливаю первую машину на пути, не до конца осознавая, что я собираюсь делать. Молодой парень примерно моих лет притормаживает, опуская стекло. – Приятель, ты чего? – улыбчиво произносит он. – Спешишь куда-то? Не контролируя сумасшедшую одышку, я ритмично киваю головой, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. – Мне нужно... – начинаю задыхаться, поэтому замолкаю и просто указываю рукой вдаль. – Садись, – приглашает паренёк, раздражая меня своей лучезарностью. Теперь я понимаю, что испытывает Арсений по отношению к нам. Утописты бесят. Сажусь на заднее сиденье, громко хлопая дверью, и фокусирую взгляд на своих руках. Они трясутся, вены вздулись, кожа белая, и мне страшно смотреть на это. – Куда едем-то? – спрашивает водитель. – Пока вперед, – хриплым голосом отвечаю я. – Выедем на трассу, и по прямой часов так пять. Парень удивленно поглядывает на меня в зеркало заднего вида, но все равно выжимает педаль газа и едет по направлению. Ведь он предложил свою помощь первым – назад пути нет. Мне не сбежать от своих проблем. Поэтому я пойду им навстречу.«Рано или поздно наступает минута, когда впереди только прошлое, а будущее – позади» Александр Кумор.
«Я жалею о своих чувствах. Я жалею, что позволил себе влюбиться, испытывать щемящую нежность к нему, засматриваться в его глаза и допускать мысль о том, что он – и есть жизнь. Но я ни разу не пожалел, что встретил его, что нашел его на другой стороне и направлял его ко мне. Я мысленно просил его быть смелым, решиться на то, чего он так давно хотел, и он сделал это. Он со мной. Ему не нужны никакие витамины для утопистов, на таких, как он, они не действуют, лишь сводят с ума. Потому что он родился не в том мире. Он с рождения научен быть хорошим, правильным, в утопии он никогда не сталкивался с моментами, когда он мог бы почувствовать боль, страх, ненависть. В утопии этого нет. Ему некого ненавидеть, нечего бояться. Но он всегда умел чувствовать это. Антон не утопист. Но он уникален, потому что с невероятной внутренней тягой к антиутопии, он с легкостью прожил в другом мире двадцать семь лет» – Эй, кажется, мы заблудились, – неуверенно заявляет рыжеволосый парень, смотря по сторонам. Поле. То самое пустое поле. – Ты уверен, что тебе сюда? Закрываю дневник, ёрзая на месте от предвкушения. Или жуткого волнения. – Останови здесь, – резко прошу я. Машина останавливается, и я выхожу на улицу, прежде чем снимаю с себя дорогой браслет и старинные часы, подаренные мне отцом, и бросаю вещи на заднее сиденье в качестве оплаты. Парень ничего не говорит, лишь с восторгом смотрит на подарки и широко улыбается. Я дожидаюсь, когда он отъедет максимально далеко, а затем подхожу к знакомой незримой границе и делаю глубокий вдох. Что, если Арсения там нет? Что, если за этой невидимой стеной есть только смотрящие, которые выстрелят в первую же секунду, как заметят меня? Тихо ухмыляюсь и понимаю, что мне плевать. В день нашей первой встречи Арсений закатывал глаза и раздраженно посмеивался над тем, что я верю в судьбу. Я и сейчас верю. Если он там, он несомненно спасет меня, а если нет – судьба. Уже ничто не имеет смысла, кроме попытки увидеть его снова. Шаг. Невероятная боль. Эмоции. Выстрел.«Всех интересует, когда можно считать любовь настоящей: когда боль не проходит, когда рана не заживает и когда уже слишком-слишком поздно» Джонатан Троппер «Книга Джо» 2003 г.
В ушах звон, во рту сухо, виски давит, тело ломит, но кожу приятно греют солнечные лучи. Чуть приоткрываю глаза, видя яркий свет и черный силуэт у окна. Прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы произнести хоть слово. – На какой я стороне? Обессилено закрываю глаза и миную попытки пошевелиться. Я хочу просыпаться после каждого дерьма, которое происходит со мной, чтобы понимать – это было лишь сном. Но каждый раз это оказывается явью. – Кажется, у меня дежавю, – слышу знакомый мягкий голос. Не смотря на боль во всем теле, боль в душе, эмоциональную встряску, я заставляю себя приподняться и снова влюбиться в эту высокомерную ухмылку в мой адрес. – Арс... – И опять твоя смелая любопытная задница оказалась в моих руках. Я бы повторил с ней некоторые моменты, но спасать ее от смотрящих уже не так просто. Я осматриваюсь по сторонам и вспоминаю это место. Мы на вершине. Поэтому мне так легко здесь, я прихожу в норму на границе двух миров. – Я знал, что ты будешь там, – застонав, я падаю головой на подушку и невольно начинаю смеяться. – Ты просто не мог оказаться далеко, потому что ты наблюдал. Ты знал, что я иду к тебе. Арс подходит ко мне и садится перед кроватью, смущенно улыбаясь. – Пошел ты нахуй, – усмехается он. – Я тебе телохранителем не нанимался. – Я слышал выстрел. – Да, прямо рядом с тобой. Это я выстрелил. Ошарашено поднимаю голову, смотря на мужчину. Уверен, в моем взгляде никогда не было столько испуга и непонимания. – Ты? – нахмурившись, переспрашиваю я. – Сказал же тебе, валить отсюда, – грубо отвечает Арс, отходя от меня. Я встаю с кровати и следую за ним на огромную террасу, откуда видна утопия. Арсений тяжело дышит, скрестив руки под грудью, и пытается скрыть восхищение, с которым он смотрит вдаль. – Ты начал чувствовать, да? – осторожно спрашиваю, подходя ближе и кладя руку на его плечо. – Поэтому ты заставил меня уйти? Брюнет молчит, напрягаясь всем телом от моего прикосновения. А я не могу держаться в стороне, зная, что мне непозволительно касаться его, видеть, говорить, любить, но именно это пробуждает во мне желание. Эти запреты дают мне зеленый свет на то, чтобы я был рядом с ним. Страдания тоже бывают в удовольствие. – Арс, я пробыл дома ровно сутки, – шепчу я, неуверенно, бережно обнимая его со спины. – Мне еще никогда не было так плохо. Я сотню раз запутался в собственных мыслях, желаниях. Я так много раз солгал, что меня тошнит. Пожалуйста... – крепче прижимаюсь к нему, вдыхая запах его волос. – Я не хочу пережить это снова. – Мне больно любить, – вдруг говорит мужчина. – Для тебя любовь – это наслаждение, потому что тебя так учили. Ты вырос с этим. А для меня – боль. – Арс поворачивается ко мне, располагая руки на моих бедрах и прислоняясь своим лбом к моему. – Ты мне, блядь, больно делаешь. Этих слов достаточно для того, чтобы во мне проснулось чувство вины. Две стороны медали: самому испытывать боль или причинять боль ему. – Прости, – всё, что я могу сказать. Арсений усмехается, проводя языком по своим губам, делая их влажными и чертовски манящими. – Я же не могу отпустить тебя без прощального поцелуя, – хрипло отзывается он, накрывая мои губы своими. Я понимаю, что он без спроса читал мой дневник, пока я еще был здесь, ведь именно эти слова я написал, когда узнал о нем всю правду и собирался сбежать от него. Но я не злюсь, потому что сейчас этот поцелуй – единственное, что имеет значение. Я готов заплакать от того, как сильно я люблю эти губы, как скучал по ним целые сутки, которые казались вечностью. Я не знаю, как справиться с этим. Не знаю, как найти дорогу назад.