Солнечные зайчики

Утро началось, как и всегда, плавно и легко: птицы щебетали за окном, солнечные лучи прыгали из угла в угол, прячась от тени шлейфа занавесок из-за открытого окна. Будильник звонко забарабанил маленьким молоточком, заливаясь трелью — мужчина открыл глаза, просыпаясь моментально, но не нервно. Выспался. Тошинори вдохнул свежий воздух полной грудью, потягиваясь на кровати. Начало понедельника задалось бодрым — на часах шесть утра. Блондин встал на ноги, прикрывая зевок жилистой ладонью. Признаться честно, Яги привык вставать рано; привычка давала о себе знать. До отставки ему приходилось вставать куда раньше, чтобы успевать на пробежку, тренировку в зале при участке, а уж после этого только приступать к своим рабочим обязанностям. Раньше были пробежки и упражнения, а сейчас — сухие прогулки и беспокойство за собственное здоровье. Но Яги привык: привык ко всему этому наваливающемуся, душному потоку будней, которые, как день сурка, повторялись из раза в раз. Изо дня в день. Для человека, чья жизнь не стояла на одном месте, все было таким одинаковым, что Тошинори почувствовал, как сильно ныло его сердце. Разве можно совсем ничего не делать? Разве можно оставаться в стороне, когда твои товарищи жертвовали собой ради раскрытия преступления? Начальство твердило, что так будет лучше. «Яги, я понимаю твои чувства, но тебе будет лучше уйти в отставку», — сказали ему, протягивая бумаги для подписи. Неужели он ещё тогда был настолько бесполезен? Ужасное чувство. Мужчина направился в ванную комнату, натыкаясь потухшим взглядом на своё отражение. Он далеко не такой, как был раньше — далеко не так ярки глаза, жива улыбка. Пряди в беспорядке спадали на лицо, из-за чего блондин поджал губы; острые скулы выступили ещё больше. Иногда Яги очень скучал по тем временам, когда он был молод и весел, давая всем своим подопечным заряд бодрости своей улыбкой на весь день. Иногда Яги скучал по временам, когда у него было больше сил, чем слабостей. Мужчина почистил зубы, стараясь, если честно, не зарываться в своей рефлексии и дальше. В конце концов, он — взрослый состоятельный человек, который умеет в жизни расставлять приоритеты. Сейчас для него важно не осознавание собственной слабости, а помощь юному Мидории. Этот мальчик очень впечатлял его; давно его никто так не впечатлял, не ослеплял собственными амбициями и мечтой в самом хорошем смысле этих слов. Изуку был очень навязчив — блондин как сейчас помнил эти сверкающие восторгом глаза и собственное разрушающее чувство, наполняющее его и разрушающее изнутри. Он должен был ему резко отказать — а он уже отказывал ему до этого раза два, если не больше, — но что-то не дало Тошинори тогда сказать «нет». Наверное, это были отголоски того, из-за чего Яги вообще пошёл работать в полицию. А, может быть, это было лишь одиночество, обвивающее тело Тошинори, как змея. Тот стоял, как вкопанный, но сделать ничего не мог: жизнь стремительно проносилась мимо. Этот мальчишка по-настоящему стал для него спасением, ведь Мидория... видел во всем плюсы и так искренне хотел стать полицейским, прямо как Всемогущий. Он мог бы стать отличным «Символом мира», отличным полицейским, раз в свои пятнадцать уже стал хорошим человеком. Завтрак — не особо жирный, но питательный — быстро исчез с тарелки, однако уйти Яги без своей утренней традиции не мог. Цветы тянулись к ласкающему солнышку, когда блондин заботливо их поливал, улыбаясь уголками губ. Они, вероятно, единственная его отдушина после, конечно же, Мидории. Ему сказали отвлечься, «да хоть цветочки повыращивать», вот он и завёл себе несколько саженцев на залитом солнцем подоконнике. Тошинори просто видел в Изуку это упорство, прущее из всех щелей. Сколько раз он подходил к нему с просьбой помочь ему стать настоящим полицейским? А сколько раз мальчик слышал отказ? Куда больше, чем хотел бы; он все равно не сдавался. А Яги, спустя это время, совсем усох от одиночества. Простой первогодка старшей школы открыл ему глаза, как силён может быть дух человека. И как раньше был силён его дух, если сейчас мужчина отказывался, сам не понимая от чего. Так зачем отказываться? Зачем только подтверждать свою слабость, когда рядом есть человек, видящий в нем по сей день того «полицейского номер один», что вытаскивал людей из самых ужасных ситуаций? Помогал каждому? Изуку видел в нем настоящего героя, несмотря на увиденную как-то раз его настоящую форму — угловатую, иссякшую, бесполезную. Первое время у него был шок, хотя после его нападки вновь и вновь продолжались. Яги, надев что потеплее, укутавшись в тёплый шарф, поспешил навстречу торопящемуся «преемнику» — улыбка мальчика была довольна заразна, Тошинори был поглощён в процесс его своеобразного обучения. На часах семь часов. Мальчик почему-то стал очень дорог мужчине, а, когда тот увидел как-то раз занятия Мидории у груши в пустом зале, сердце затрепетало. Будто бы это что-то значило для Яги, будто бы это что-то значило для Всемогущего. Тошинори не видел Всемогущего в зеркале очень давно, зато Изуку видел его каждое утро на совместной пробежке перед утренними занятиями. Он уже набирался опыта у бывшего полицейского, однако ему все равно нужны были тренировки, притом тренировки особые, под присмотром Всемогущего: мужчина помогал ему достичь своей цели, искренне переживая за него, даже и не представляя, когда успел так привязаться. Забавно это все, пускай и на самом деле очень серьезно. Но забавно. Взгляд зацепился за необычную, но довольно стильную вывеску какой-то кофейни. Сегодня Яги пришлось идти немного другим путём, чтобы прийти в место встречи чуть раньше, поэтому это заведение он видел впервые. Надо будет обязательно зайти, но позже — сейчас важнее тренировка Мидории, да и кофейня закрыта ещё.

***

Солнце лениво заливало квартиру светом — понедельник сонно потягивался, вставал на работу со всей своей свойственной леностью и сонливостью после выходных. Пыль, витающая в воздухе, блестела от щели в задёрнутых шторах. Темно, тихо — кошка сопела, утыкаясь носом в спальную футболку хозяина. Будильник сработал громко, но ушастая даже ухом не повела — не то, что Айзава. Просыпаться не хотелось, он опять до утра проверял работы учеников. Парень всё-таки продрал глаза, недовольно промычав. Надо вставать. Соба — породистая, ленивая светлая британка, обожающая спать и, наверное, Айзаву, раз проводила так много времени с ним, а не Ямадой. Шота с трудом встал с кровати, разминая затёкшие мышцы, потягиваясь. Прошаркав до окна, он резко открыл тяжелые шторы в своей спальне, тут же щурясь от яркого света, ворча что-то про чёртовы понедельники. Часы показывали семь тридцать, когда брюнет направился на кухню, приглушая зевания ладонью у рта. Соба с мяуканьем проследовала за ним, терлась о ноги, толком ещё не проснувшись. — Ты такая обжора, знаешь, — пробормотал Айзава, шумно насыпая корм в общую миску. — Ещё глаз не раскрыла, а уже есть просишь. Возможно, это лишь привычка кормить животное — этакий утренний ритуал, чтобы окончательно проснуться. Проведя по светлой, отливающей чем-то молочным, шерсти кошки, хрустящей своей утренней трапезой, парень поставил чайник, отправляясь в ванную. В отражении на Айзаву смотрел уставший от всего этого дерьма молодой человек: глубоко залёгшие синяки под глазами, полопавшиеся капилляры, сеткой расползающиеся по белку, невыспавшийся взгляд, отросшая щетина и растрепанное гнездо на голове не создавало образ примера для учеников. Шота фыркнул, но бриться все равно не собирался. Как бы Каяма не подкалывала его, он плевал на это с высокой башни. В отличие от него, Хизаши всегда следил за своей растительностью на лице, поэтому бритвы и лезвия для них всегда были дома. Выдавив горошину пасты на синюю зубную щётку — желтая, кстати, принадлежала Мику, тоже стояла в стаканчике, — он начал чистить зубы, тут же задумавшись о своём. Айзаве двадцать семь и он работал учителем истории и обществознания, хотя, признаться честно, не особо разбирался в этом пресловутом обществе. Жил до сих пор с другом, ходил на работу, вёл уроки и обедал зачастую чем-то быстрорастворимым. Времени на готовку не было особо, хотя иногда хотелось приготовить что-нибудь с Хизаши и позвать Немури на ужин, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм. Хотя зачастую они просто шли в бар и напивались. Брюнета и это устраивало, в прочем. С этого учебного года за ним закреплён класс — быть классным руководителем сложно. Порой парню казалось, что он поседеет к выпуску этих оболтусов, хотя потом Шота вспоминал, с каким уважением каждый относился к нему, как признательно глядели на него двадцать пар глаз. Благо хоть Айзава работал в старшей школе, а не в средней. Сплюнув в раковину, он вновь поднял взгляд на себя, ополоснув рот. Умыться холодной водой, похлопать себя по щекам, закапать извечные капли в глаза — утренние привычки, входящие в «рацион» Айзавы. Стоило так причесаться, как вид стал гораздо лучше, нежели несколько минут назад. Отлично. Иногда Айзава убирал волосы в пучок, когда было жарко, но в начале декабря жары явно не наблюдалось. Возвратившись на кухню, он заметил, что содержимое миски значительно опустело, а Соба довольно облизывалась, расположившись у стола на ковре. Очаровательно. Не сдержав улыбки, брюнет ещё раз прошёлся рукой по ее макушке, а затем принялся за завтрак, заваривая себе кофе — без сахара, но с молоком. Однако, когда Шота полез за последним в холодильник, он заметил желтый прилепленный стикер около памятного магнитика с Токио. Почерк размашистый — Ямада писал в темноте, придя с ночного эфира под утро: «Молоко умерло, не пей его!!!!» Так почему бы тебе не выбросить его, Хизаши? Фыркнув, он мотнул головой, закатывая глаза, тут же выкидывая в мусорное ведро пачку из холодильника. Кто вообще говорит, что молоко «умерло»? Не прокисло, испортилось, а именно умерло? Порой он казался ещё более странным, чем являлся на самом деле. Тосты с кофе — увы, сливок тоже не было — были привычным ленивым завтраком Айзавы. Кошка заснула на полу, изредка потягиваясь на ковролине. Убрав посуду в раковину, он быстро оделся, поправляя ворот рубашки. Хизаши до сих пор спал у себя, раскинувшись на кровати с Яки под боком — прикрыв дверь в его комнату, Шота вздохнул, поражаясь терпению Каямы, ведь блондин вечно опаздывал на работу, из-за чего кофейня открывалась позже. Хотя будить Ямаду парень все равно бы не стал. Пускай дрыхнет. Захватив работы учеников со стола и сложив их в портфель, брюнет, накинув пальто и шарф, отправился в школу — до неё ещё добраться надо, а сегодня вообще-то начало рабочей недели. В метро наверняка будет толкучка.

***

Жизнь за окном их общей с Айзавой квартиры началась далеко не с лёгкого просыпания — и даже не с звонким хриплым мяуканием кота. Блондин, сонно почесав запутавшиеся в хвосте волосы, встал с кровати, громко зевая и шаркая по полу тапочками. Соба нагло спала на диване, а второй усатый житель их квартиры уперто просил есть. Насыпав корм, Ямада наткнулся взглядом на часы, механически отсвечивающиеся на микроволновке. Одиннадцать тридцать семь. Он опоздал на работу на полтора часа. Наяма его убьёт. — Черт! Собираться на работу Хизаши начал куда более усердно, ведь начальство, пускай и являющееся подругой Мика, могло запросто отчитать и вычесть что-нибудь из заработной платы в конце месяца. Зубы чистились в два раза быстрее, укладка — собранные в пучок сзади пряди чёлки — получилась растрёпанной, с вылезающими петухами. В глаза бросился бритвенный станок у зеркала. Он не мог уйти, не побрившись. — Черт-черт-черт! Он скакал из комнаты в комнату, то прыгая, пытаясь залезть в свои зауженные джинсы, то скользя по полу в носках, глядя на чересчур быстро меняющийся циферблат микроволновой печи. После этого, едва не упав из-за распластавшегося на ковре Яки, Мик, натягивая на ходу свой оранжевый тёплый свитер, принялся искать очки, потому что на столе их не оказалось. Не сказать, что у парня ужасное зрение, его минус один не шибко приносил дискомфорт, однако «для имиджа» можно было и поносить. Очки — вторая любовь Ямады после музыки. Оправа нашлась на голове уже собиравшегося блондина, когда тот споткнулся о какой-то провод в своей комнате. Благо хоть не треснула от «мягкого» поцелуя с полом. — Че-е-ерт побери! Ему определенно не стоило соглашаться вести этот чертов эфир в ночь воскресения. Проводом оказались старые, потерянные под кроватью наушники-капельки, хотя Хизаши предпочитал качественную блютуз-аппаратуру. Отличное начало дня, Ямада, нечего сказать. Уже спускаясь вниз по лестнице, Мик отыскивал взглядом свою старую добрую детку, на которой обычно добирался до работы. Часы показывали двенадцать, а, значит, ему сулили пробки. Рванув с места, блондин тут же ускорился, утыкаясь носом в шарф толстой вязки — взял впопыхах с полки Шоты — и ворот куртки: главное, чтоб его не остановили по дороге, следовательно, придётся срезать в переулках. Хизаши не впервой. Мотоцикл под ним приятно гудел, люди смешивались в мешанину — сердце рвало не хуже мотора. Дневные блики играли на чёрном корпусе, кое-где была видна гравировка. Напоминание о былых временах, когда они оба с Айзавой были юны и смелы до искр из глаз. Сузуки урчал, отдаваясь вибрацией в теле. Раньше вообще все было гораздо лучше, парень понял это на своей шкуре: раньше он был радиоведущим в Токио, а сейчас опаздывал на работу, куда его приняла Наяма по старой дружбе, и подрабатывал, ведя ночные эфиры на местном радио. Раньше и трава была зеленее, и Айзава был рядом, даже когда Хизаши впервые вывихнул лодыжку на уроке физкультуры. Раньше он имел хороший потенциал — сейчас же его не брали даже на региональные станции из-за какой-то там давнишней драки с гостем в прямом эфире. Шота, безусловно, принял его обратно к себе, предложив делить кварплату, однако собственные амбиции давили сильнее. Наверное, блондин не отказал ему тогда только из того, что Айзава будет рядом, в соседней комнате, а не в нескольких километрах от съемной — стремной, на самом деле — квартиры. Брюнет был рядом: это грело сердце и душу. Возможно, он просто не отпускал эфемерную надежду начать все сначала. Пускай и своими же руками постоянно пытался обустроить жизнь лучшего друга. Собственно говоря, если б не эти попытки, в их квартире не было бы сейчас котов. Новогодние украшения уже рябили в глазах, когда он подъезжал к чёртовой кофейне. Город, как обычно, украшали за месяц до празднества, Ямаде следовало включить внутри подсветку и яркую, сияющую вспыхивающими и затухающими красно-зелёными огоньками вывеску «открыто». Ключ поддался с трудом, однако в посещении даже через стеклянную витрину не было видно ни единой души. Уже включив гирлянду на окне и свет в помещении, Хизаши обнаружил, что никого внутри не было. Только он один, ведь иначе зачем закрывать заведение на ключ? Скинув тёплую куртку и шарф в помещении для персонала, блондин решил все же залезть в телефон, рыская в переписке с Немури. Сообщение, которое Ямада не заметил и прочитал после эфира по пути домой, всплыло уведомлением ещё раз. «Завтр мня не будтт ты жа главного». Как содержательно, черт возьми! Хизаши недовольно фыркнул, насупившись, обижаясь исключительно на свою сонную, заработавшуюся натуру. Сам виноват, самому и разгребать, тем более скоро должны были прийти из кондитерской, что доставляла выпечку и сладости, так как в кофейне Каямы кухни как таковой не было — да и повара, к слову, тоже. Поставка круассанов, мафинов, чизкейков, тирамису, уборка кофейни, ланч — дел так много, а Ямада один. Разгребать все некому, раз начальство надеялось на работу добросовестного баристы. Впрочем, никто сюда за такую зарплату кроме безысходного Хизаши и не просился. Тот со вздохом надел форму в виде чёрного фартука с эмблемой заведения и принялся вытирать столы. Кофейня откроется через десять минут, а пока есть время на перекур.

***