На самом дне

      Драко Малфою никогда не нужна была чужая помощь, на сколько бы кусков его не разбивала жизнь, разрушая, словно не самую ценную вазу, которую склеивали уже множество раз просто потому, что так надо. Просто потому, что выкидывать не хотелось, вдруг опять когда-то пригодится.       Драко Малфой иногда и сам чувствовал себя какой-то херовой вазой, предметом интерьера, тумбочкой, об угол которой всегда бьешься ногой, а после выругиваешься. Он был пользованным, использованным и переработанным для нового употребления, словно какая-то магловская тряпка. Пластиковый пакет из вторсырья — вот кем ощущал себя сам Драко.       Он всегда находился в тени влиятельного отца, который обеспечивал ему нужную репутацию среди учеников магической школы Хогвартс — репутацию чистокровного, омерзительно богатого и дьявольски подлого аристократа, морщившего нос при одном упоминании маглов или грязнокровок. Грейнджер, например. О, эту гриффиндорскую выскочку Малфой особенно ненавидел. Потому что ему никогда не нужна была чужая помощь. Тем более, если речь идет о Гермионе-мать-ее-Грейнджер, лучшей ученице школы и подружке ненавистного Гарри Поттера.       Вся жизнь Драко покатилась к чертям, как только он родился в семье Малфоев. Отпрыск одного из самых преданных Пожирателей Смерти, наследник рода и его продолжатель, единственный сын самой влиятельной и состоятельной магической семьи. Ко всему, что было связано с его отцом Люциусом, можно было смело добавлять это волшебное «самый». Лучший, богатый, амбициозный, злобный, скользкий. Во всем первый, кроме отцовства. Как только сын появился на свет, ему уже было предначертано вступить в ряды последователей того-чье-имя-нельзя-называть, получить метку и посвятить жизнь борьбе за чистокровность волшебного мира и воцарению Темного Лорда, но Люциус не предусмотрел нескольких вещей.       После распространения новости о возвращении Волан-де-Морта за его бывшими приспешниками установился усилившийся контроль, а сам Люциус загремел в Азкабан. Драко остался один на один с давлением всего мира, с почти обезумевшей матерью.       «Убей Дамблдора, » — постоянно слышалось внутри черепной коробки приказание, отданное полузмеиным шепотом, метка прожигала кожу, пускала чернила внутрь и будто светилась зловещими лучами сквозь рукава рубашек и мантий, привлекая внимание любопытных глаз. Все знали, что прячет Драко под одеждой, но никто не говорил в открытую, только шептались по углам Хогвартса и кидали осторожные взгляды в спину, боясь его, как огня. Или Малфою это только казалось. Он почти перестал отличать реальность от галлюцинаций, выданных ему порывами больного сознания. «Убей Дамблдора, » — снова шипение, от которого хочется только истерически засмеяться, громко, закинув голову назад и обнажая ряд белоснежных зубов, не скрывая горловых звуков. Драко не привык отказывать себе, и поэтому он безудержно смеялся, часто, но в его смехе явно слышались ноты истерики и мольбы. Его считали сумасшедшим и сторонились: Теодор, Гойл и Крэбб, старшая Гринграсс, Пэнси Паркинсон, и только Забини продолжал оставаться его молчаливым другом и свидетелем постоянной внутренней борьбы. Никто не видел, что он потрескался изнутри, разрушился у самого основания, что он почти кричит, нет, орет, скулит, молит о помощи.       Никто, кроме одних любопытных карих глаз.       Гермиона Грейнджер следила за Малфоем особенно тщательно, наблюдая за ним на завтраке, обеде и ужине, на совместных у их факультетов уроках, в коридоре и большом зале, вылавливая каждое движение, малейшее шевеление или дрожь. После того, как по школе вновь поползли слухи, Гермионе показалось, что ей, рожденной в семье маглов (вонючей грязнокровке, как прошипел бы Драко), стоит его опасаться, но чем больше она наблюдала за Малфоем, тем больше отмечала, что ему самому нужна помощь.       Его бледность больше не казалась признаком глубокого аристократизма, потому что под глазами фиолетовыми пятнами проступили синяки, какие могут быть лишь у потрепанного жизнью за шкирку человека, а на шее синей рекой вздулась вена, пульсирующая через алебастровую кожу, словно готовясь прорвать ее и запачкать кровью все вокруг. В какой-то момент Грейнджер даже начало казаться, что у Малфоя и кровь, должно быть, голубая, аристократическая, хорошо гармонирующая с его болезненной внешностью.       — Эй, Герм, — прервал ее небольшое размышление Уизли, дожевывающий тост с джемом, — мы с Гарри пойдем к Черному озеру, пока погода хорошая, ты с нами?       Грейнджер нехотя оторвала взгляд от Малфоя, который очередной день подряд не ел ничего, а тупо пялился в потолок, сильно сжав левое предплечье. «Неужели и правда метка, — пронеслось в ее голове, — черт! Мне нужно это проверить!»       — Гермиона, — нетерпеливо протянул с другой стороны Гарри, — ты идешь? И вообще, прекрати пялиться на стол Слизерина, а то еще чуть-чуть, и Парвати начнет распускать слухи о твоей влюбленности в Малфоя.       Грейнджер неловко сглотнула слюну и попыталась улыбнуться, но вышло натянуто.       — Идите, я хочу еще попрактиковать прошлую тему по трансфигурации. У меня не выходит, ммм, заклинание Снаффлифорс.       — Что, мыши выходят некрасивые? — с набитым ртом промямлил Рон.       — Нет, просто не всегда получается. Да идите вы уже! — окинула она недовольным взглядом друзей и демонстративно отвернулась, вытаскивая из сумки учебник. Рон и Гарри непонимающе переглянулись, пожали плечами и поспешили из Большого зала.       Грейнджер опять уставилась на руку Малфоя, надеясь, что рукав хоть чуть-чуть приподнимется и она увидит там метку, вернее, что ее не будет. Даже после стольких лет взаимной ненависти хотелось, чтобы этот человек не стал еще хуже, чем он есть. Гермиона перевела взгляд выше и внезапно столкнулась с холодными и пустыми глазами Драко. И, слышит Мерлин, она готова была поклясться, что услышала его шипение: «Чего уставилась, мерзкая грязнокровка?» Неловко заправив волосы за ухо, как и всегда, когда волшебница нервничала, она скинула книги в сумку и поднялась со скамьи. В горле запершило, как будто ее застукали за чем-то неприличным. За списыванием СОВ, как минимум.       Драко не хотел разрывать зрительный контакт, желал проверить, как долго выстоит в неравной борьбе грязнокровка, но они отвели глаза одновременно. Грейнджер из-за стыда, а Малфой — боясь не выдержать испытывающего взгляда, проникающего прямо ему под кожу. Внутренние трещины начали ползти еще дальше, образуя опасную дыру с острыми краями, в которую Драко в любой момент мог сорваться.       «Грейнджер, чертова сука, ты же считаешь себя самой умной. Почему ты не видишь, как я боюсь? Помоги, помоги, помоги!»       Внутренний голос кричал и вопил вслед, пытаясь ударить звуковой волной в удаляющуюся спину. Внезапно Малфою показалось, что хоть кто-то должен помочь ему выбраться с этого дна, будь это хоть ненавистная грязнокровка, но он отмел эту мысль. Черта с два он вообще обратится за советом. Драко Малфою никогда не нужна была чужая помощь, на сколько бы кусков его не разбивала жизнь, и плевать, что сейчас от него оставались уже не куски, а жалкий пепел, обрывки бумаги и сухой уголь. Отгоревший свое. Отбывший срок. Отслуживший хозяину. Который подожгли, насладились огнем, погрели руки, а потом залили водой и оставили в недоумении шипеть, доживая последние секунды. Что же, все лучше, чем пакет из вторсырья.