Четыре времени года

Хито но ё-но моно то ва миэдзу умэ-но хана На мир людей Не смотрит эта слива — Цветет. Хогёку Ёшитойо. (Перевод morreth)

Ката́льпа (лат. Catalpa) — род растений семейства Бигнониевые; естественный ареал которых — Китай, Япония, Северная Америка, Вест-Индия. Его огромные ярко-зеленые листья, похожие на сердца, образуют плотный купол. Летом очаровательную крону дополняют пышные розовато-белые соцветия с приятным ароматом. Из-за особенностей строения катальпу иногда называют «слоновьи уши» или «макаронное дерево». Период цветения приходится на июнь.       Трактир под неброским названием «Каша из топора» за годы и годы научился противостоять всем невзгодам. Он блаженно щурился под жарким летним солнцем, поскрипывал черепицей под осенним дождем и вздрагивал от порывов зимнего ветра, намекая, что неплохо бы хозяевам перебрать по весне печь и заштопать стёганые ватные одеяла для постояльцев. Но приходила весна, счет дровам велся уже не на вязанки, а на поленышки, одеяла перекладывались пахучей травой и отправлялись в сундуки, о дымящей печке благополучно забывали.       Танджиро Сингер (по семейному негласному договору откликавшийся на имя «Таня») любил весну, особенно позднюю ее пору, когда лужи на дворе исчезали, деревья окончательно решали ежегодную проблему: цвести или воздержаться, а птицы делили те самые деревья, гнезда и иногда птенцов.       Весна была временем, когда второй по счету сын трактирщика позволял неуместной для профессии сентиментальности брать верх — греться на солнышке, умиляться цветущей сливе, писать и зачеркивать косые стихотворные строки, в общем, чувствовать себя простым смертным.       Конечно, сердце рачительного трактирщика сжималось при мысли об опустевших за зиму кладовых, равно как и о грядущих затратах по их пополнению, но «Тане» втайне нравилась чистота и пустота погребов, к которой не нужно принюхиваться: еще пахнет или уже воняет.       Посетителей не было: у местных считалось дурным тоном появляться в обществе в такую рань, так что утренний кофе распивался прямо за высокой стойкой. Компанию составляли ломтик свежего хлеба, молодой стыдливый сыр и юный упрямый ветерок, круживший между столами. Ветер влетал в открытое окно вместе с запахами леса и непросохшей росистой травы.       Вообще, по уставу осадного дела деревья не приближались к трактиру на расстояние полета стрелы, да и потемневший частокол, и окованные решетками окна существовали не только для интерьера. Пусть времена осад и кровавых битв давно миновали, и на долю продолжателей фамильного ремесла оставались пустячные стычки и словесные перепалки подвыпивших местных парней с заносчивыми пришлыми, однако изображенный на вывеске «Каши» бурый «холмик» с воткнутым топором к той самой каше имел косвенное отношение. Но какие ратные подвиги в такую рань!       «Тишь да гладь», — Таня меланхолично гонял по тарелке последний кусочек хлеба — съесть или покрошить птицам — и уже почти решился на благое дело. Он посмотрел в окно в поисках объектов благодеяния и вздрогнул. Протёр глаза, повел носом, принюхиваясь. Ошибки быть не могло. Коварно опередив группу молодых дубков, какие-то невысокие деревья перебросили через частокол целые гроздья мелких белых цветов. Соцветия были заметно общипаны дерзкой рукой.       Танджиро вздрогнул, выронил крошки и попытался вспомнить, не каштаны ли позволили себе шалость — зацвести на излете мая. Но растение уступало деревьям в росте, крупные, с ладонь, листья были изысканно выгнуты в форме «сердца», а меж веток качались узкие тонкие стручки, вроде гороховых, каких у каштанов отродясь не водилось. Когда же предатель-ветер пахнул в лицо сладковатым запахом, Таня признал поражение.       –Катальпа зацвела, — произнес он задумчиво и перевел взгляд на дверь. Та подумала, скрипнула в знак согласия, да и отворилась. Совпадение, конечно, но вышло эффектно. *** Схватка в трактире       В трактир тесной обороноспособной группой вошли пятеро, всем своим видом выказывая боевитость и молодой задор. Детали и покрой одежды говорили о невысоком социальном статусе, а подбородки, обметанные юношеским пушком, — о возрасте. Оружия Танджиро не приметил, разве что засапожные игрушечные ножики. Впрочем, самый мелкий «бандит» приподнял двумя пальцами длинную косу и продемонстрировал вплетенное в волосы острое узкое лезвие. Трактирщик мысленно закатил глаза: кто-то усердно штудировал древние хроники, и теперь жаждет продемонстрировать! Как будто такому можно научиться из книг! Гораздо больше Тане не понравились украшенные злополучной катальпой остроконечные шляпы-амигасы[1]. Поля их провисали под собственным весом. Кажется, помимо банальной рукопашной его ожидало еще и соревнование по метанию головных уборов. Собрать бы все хроники и сжечь!       Сын трактирщика вздохнул, окинул взглядом хрупкие и краткоживущие предметы обстановки и мысленно попрощался с ними. Повертел в руке пустую чашку, выдержал паузу для приличия, но ни приветствия, ни слов ритуального вызова не воспоследовало. Молодежь продолжала растерянно переминаться с ноги на ногу и украдкой оглядывать помещение. Значит, инициатива будет за ним.       «Начнем помаленьку». Таня сухо кивнул гостям и плавным движением кисти запустил чашку в крайнего слева, чайное блюдечко — в самого высокого, ложечка не досталась никому. Он перемахнул через стойку, укрылся за невысокой горкой поленьев и отправил в полет несколько колотых бревен. Быстро оценил последствия. Чашку отбили, у блюдца аэродинамические свойства были получше, и оно с хрустом разбилось о лобастую голову. «Бомбардировка» прошла с переменным успехом.       Маленький, с лезвием, зашипел, увернулся от летящего полена, крутнулся, коса опасно свистнула над головой Танджиро. Молодой человек отпрянул, поленница раскатилась по полу, трактирщик перекатился через стол, заскользил по полу между рядами стульев. В руку удобно легла «ножка» солидного, дубового табурета — отец делал на совесть. Теперь «Лезвие» увернуться не успел, вскрикнул и остался лежать у стены, раскинув руки. И правильно, нечего здесь волосьями трясти.       «Контуженный» блюдцем держался за рассеченный осколком висок, зеленея при виде скатывающихся розовых капель. Из милосердия Танджиро добил его ударом с разворота и отступил на заготовленные позиции. Редчайшая была удача — минус два противника в первые минуты боя. Но на смену «счастливчикам» уже торопился тощий парень с скуластым плоским лицом камбалы. Потная пятерня взметнулась к шляпе: значит, сейчас прилетит трактирщику тяжеленной «шапочкой». А падать нельзя, никак нельзя. Танджиро изменил траекторию бега, виляя между столами и подпуская противника на шаг, не больше. Тощий издал ликующий вопль — и едва не опробовал лбом прочность поддерживающей потолок балки: в последнюю минуту «жертва» взметнулась вверх в «шпагате орла» и приземлилась точнехонько за спиной. Терять время Таня не любил и легким тычком под лопатку обеспечил-таки встречу с деревянным столбом. Кость стукнулась о дуб, с потолочных балок просыпалась пыль. Третий есть!       Оставшиеся на ногах «гости» поняли, что легко не отделаются, и впали в неистовство. Какое-то время близкий контакт откладывался: «добыча» прекрасно ориентировалась на местности, избегала углов, карнизов и умело создавала баррикады из предметов интерьера. В незваных гостей летели скамейки, вешалки, кочерга и совок для угля — с переменным успехом. Однако посетители упрямо продвигались вперед, загоняя «жертву».       Таня опять подпрыгнул, пробежался по столам, элегантно перемахивая с одного на другой, оступился, охнул, неловко поднялся, ощупывая правое бедро. Оба боеспособных соперника переглянулись и с радостными криками рванули к «жертве», сбив по дороге грубо сколоченную загородку, отделявшую часть зала. Оставалось несколько шагов, когда «земля» заколебалась и ушла из-под ног. Таня прекратил точечный массаж ноги и ухмыльнулся. Отгородили этот угол не зря: отец еще до зимы хотел заменить подгнившие доски, да так и не собрался. Двойного прыгучего веса половицы не выдержали, впрочем, более ловкий успел отшатнуться, а вот нога второго ушла в «землю» по колено. Из дырки ненавязчиво пахло сырым подвалом и копченостями.       Осторожно ступая, Таня подкрался к противнику, облегчил сапожки недруга от ножа и накрепко пришпилил воротник зеленого халата пао к стене. Растерявшийся противник запоздало замахал кулаками, но трактирщик уже удалился на безопасное расстояние. Увы, траектория отступления совпадала с траекторией неприятеля! Парень с рассеченной головой, жертва чайного сервиза, успел опомниться и демонстрировал недвусмысленный интерес к происходящему. Понял, видимо, что одежду от крови дома отстирают, и вообще шрамы украшают мужчину.       Здоровяк отшвырнул стол и горной лавиной пошёл на сближение. Уцелевший собрат укрылся за спиной живого тарана и прикрывал его по всем правилам воинской науки: организовал «шляпометание». К стыду своему, эту угрозу Таня пропустил, левое плечо неприятно заныло. Судя по весу, в поля шляпы-амигасы были вшиты как минимум речные булыжники. По голове бы — и все, спокойной ночи, трактирщик!       Танджиро недовольно потряс ушибленной рукой, поднял шляпу, под прикрытием барной стойки зашел за спину верзилы и стукнул утяжеленным головным убором «снайпера». Без защиты удар по голове вышел чувствительный, соперник от неожиданности даже присел, хотя трактирщик особо не зверствовал. После атаки головной убор отправился почивать на высокий шкаф: Таня придерживался отцовских взглядов, запрещавших оставлять сопернику потенциальное оружие. Хорош бы он был сейчас, получив в лоб маминым метательным ножом или отцовской секирой! А ведь были мысли украсить интерьер… Блики пламени на благородном лезвии… Рассказы о славном прошлом… Эх!       Танджиро прогнал неуместную сентиментальность, перекатился по полу, из укрытия провел «ревизию»: один на ногах, двое получили «по шапке» и приходят в себя, двое обездвижены, — и остался доволен собой. Он ушел от удара, блокировал табуретом каминные щипцы и тоскливо поглядел на открытое окно, борясь с малодушным желанием покинуть поле боя. Решетки-то наружу открываются!       Со двора донеслись крики, треск дерева и почему-то куриное кудахтанье. Похоже, у младшего братишки схожие проблемы!       Головы присутствующих повернулись к окну, шеи любопытно вытянулись, Танджиро вздохнул и «хуком»-двоечкой покарал беспечных. *** Столкновение у колодца       На заднем дворе трудился, не покладая рук младшенький, Георгий Элиас Сингер[2] (из природного добродушия откликавшийся на «Грей», «Ежи» и даже «Гиря»). Объектом его неусыпных забот была старая телега, в два ряда уставленная клетками. Из клеток доносилось нервное кудахтанье несушек.       Свиней отец, Сингер-старший, не уважал, точнее, не уважал характерный свиной душок, предпочитая приобретать к столу уже разделанное мясо. А вот куриные ножки предпочитал исключительно свежими, «только что из-под топора». Впрочем, конкретно этих птичек ожидала сытая и спокойная старость. На семейном совете было принято решение производить собственную продукцию — в пику местному поставщику, нередко «радовавшему» трактирщика треснувшей скорлупой или пересиженными яйцами. Кроме того, у рачительных хозяев в дело шло всё: содержимое отправлялось на кухню, скорлупа — в удобрения или раствор для ремонта. Отец семейства не брезговал рисованием, также требующим яичного желтка, а Грей и вовсе обладал удивительной способностью поглощать яйца целиком — вместе с кальценосной оболочкой.       По холодку работа спорилась. Младший Сингер аккуратно снимал клетку с телеги и относил к радушно распахнутому курятнику, где уже истомился красавец петух. Отворял дверцу, сыпал дорожку зерна. Любовался, как медленно, лапка за лапкой выходят из клетки хохлатые новоселы и отправлялся за следующими.       Труд был неспешным и умиротворяющим, солнце нежно ласкало плечи под клетчатой рубашкой и гладило темно-русые волосы, которые к лету выгорят до желтой соломы. Грей даже немного огорчился последней партии: по окончании работ предстоял ритуал подметания подъездных дорожек. С пылью лучше всего «договаривается» братец Танджиро, а «Гиря»… не чистюля он, чтобы над каждой соринкой трястись. Разные они с братом.       Молодой человек пристроил клетку на край колодца, потер лоб тыльной стороной руки и громко продекламировал:       –Было у отца три сына, старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший… И все-е-е-е от разных куриц, — Грей поперхнулся нарушенной рифмой (равно как и отраженной в стихах суровой правдой жизни) и боязливо покосился на открытое окно. Не то чтобы у них в семье кто-то комплексовал по поводу кровного родства или отсутствия оного, но все же… Из окна долетали глухие боевые выкрики и обиженный визг деревянной мебели. Странно… Вроде бы братишка Тан-ни [3] там один, не со своей же тенью он сражается…       Грей озадаченно нахмурился, вскинул руку, чтобы почесать в затылке, и несушки едва избежали страшной смерти от утопления. К счастью, клетку удалось выровнять, поставить на землю и успокоить обитателей ласковым покачиванием из стороны в сторону. Локальное «клеткотрясение» убедило домашнюю животину в бренности всего сущего, поэтому все последующие события они воспринимали с философским спокойствием.       А произошло вот что: через забор перемахнули четыре бесшумные тени, и «куриный пастырь» оказался в кольце недружелюбных глаз. Не в пример нападавшим первой волны эти были вооружены куда лучше. У каждого имелся в наличии длинный шест — оружие и средство для преодоления чужих частоколов, а один даже включил в экипировку старинное боевое копье. Правда, с наконечника при движении слетали рыжие стружки ржавчины, а ленточка боевого флажка выцвела до полной белизны, скрыв герб и имя владельца, но в целом оружие успешно противостояло времени.       Грей растерянно обвел взглядом чудаков, покусившихся на нехитрое имущество птицевода, и наткнулся взглядом на белые цветочки, приколотые к воротникам. Жизнь обретала интригу, молодой человек широко улыбнулся и кувыркнулся назад через голову, уповая, что верхняя часть клетки выдержит вес. Хорош же он будет, торча вверх тормашками из куриной переноски. Клетка выдержала, курицы заинтересованно притихли, и Грей не устоял перед искушением «вертухи» с правой ноги, отправляя в полет нерасторопного противника. Пока ему помогали подняться, трактирщиков отпрыск занял оборону рядом с колодцем, где к его услугам были и тяжелое ведро на длинной цепи, и старый «журавль», так и не разобранный за ненадобностью, и окованная железом ручка колодезного ворота. Ручка успешно проверяла на прочность носы и ребра, а раскрученное на полную длину цепи ведро и вовсе оказалось полезнейшей штукой, сочетавшей свойства кистеня и пращи. Во всяком случае, старинное копье встречу не пережило: цепь накрепко обмоталась вокруг древка и утащила фамильное оружие на дно.       –Простите, пожалуйста, — Грей обезоруживающе улыбнулся обезоруженному владельцу. Тот зарычал от злости, кряхтя, поднял стоявшую на земле бадью с водой (из нее Танджиро в борьбе с пылью ежеутренно поливал землю) и запустил в лицо противнику тугой водяной снаряд. Бадья далеко не улетела, а вот холодная вода — очень даже. От неожиданности Грей выпустил цепь, и безотказное оружие исчезло в темной пасти колодца. Пришлось отступить, оставив запасы пресной воды врагу. В ходе тактического маневра лицо одного из налетчиков познакомилось с тяжелым Греевым кулаком и лицо напоминать перестало.       Сингер-младший молитвенно сложил перед собой руки и поклонился:       –Простите, пожалуйста, я вас задел, — ответом был сильный толчок в плечо и неумелый «хук» с правой, от которого было бы позором не уклониться. Грей позориться не стал и продолжил тактические зигзаги по двору в поисках оружия. Выставлять голые кулаки против твердого дерева представлялось неспортивным. Конечно, можно разоружить соперников, но значительно лучше вооружиться самому.       Судьба и божества сельхозинвентаря предоставили на выбор два предмета: вилы и лопату. Грей завладел обоими, вилы воткнул в землю, и, пользуясь длиной ног и физической подготовкой, изобразил веселую карусель, заставив неприятеля уходить из-под ударов армейских ботинок.       Получив передышку, Георгий Элиас Сингер по зрелом размышлении отломал от лопаты черенок. Баланс получился так себе, не копьё и не глефа, но, по крайней мере, в кровожадности его никто не обвинит, да и в эпитафии «Умер от удара заточенной лопатой» нет ничего заманчивого.       Впрочем, оставлять вилы на милость победителю никто не собирался: отогнав соперников вращательным движением новоявленного боевого шеста, Грей выдернул вилы и отправил самонаводящийся снаряд в полет. Тренировки не прошли даром: между зубьями идеально поместилась тонкая шейка самого юного из четверки, надежно припечатав жертву к стене амбара. Длина черенка не давала возможности перебрать руками и освободиться, а приятели на ближайшее время заняты.       Осиротевший владелец копья подобрал упавшее оружие товарища, крутанул над головой и зловеще усмехнулся. И кого-то он в этот момент напомнил. Где же Сингер-младший видел это узкое лицо и оттопыренные подвижные уши?       — Прошу прощения, — Грей улыбнулся и демонстративно подул на костяшки пальцев. Втянул носом сладковатый запах. Да, катальпа и вправду цвела, игнорируя труды и заботы рода людского. Интересно, как там дела у старшеньких?       Ответ прилетел с неба: с крыши соскользнули вниз сразу несколько фрагментов черепицы, вослед им возопил хрипловатый низкий голос:       –Скотина, ты знаешь, сколько я укладывал ее, чтобы выложить «Мир дому сему» [4]?       Грей посмотрел вверх, прикрыв глаза козырьком ладони:       –Кир, ты как там? Помощь нужна?       –Сам справлюсь, — вниз слетели еще несколько фрагментов крыши — вместе с забористым ругательством, упоминающим репродуктивный цикл низших животных. «Мир в доме» был окончательно нарушен.       –Ах ты крысиное отродье… Сын шлюхи и внук осквернителя могил…       Грей еще улыбался глубоким познаниям старшего брата, когда на голову обрушился удар. Кожу головы неприятно кольнуло щепками, плечи дрогнули, младший Сингер успел обернуться и поймать нехорошую ухмылку того, ушастого. «Точно где-то видел». В стороне кудахтали курицы: это их временное обиталище злодейская рука лишила крыши. Они тоже утратили мир «в доме сём».       –Прости… — пролепетал Георгий Элиас Сингер и упал на колени. *** Стычка на крыше       Все знавшие Карса Сингера-младшего (со злобным рычанием откликавшегося на имя Кир) утверждали, что его проблемы проистекают исключительно от характера. На что вышеупомянутый молодой человек хмуро отвечал, что, по отзывам, у его братьев прекрасные характеры, и это не мешает одному безбожно обсчитывать посетителей, а другому — вечно влипать в неприятности исключительно по доброте сердечной. После чего Кир брал меч и отправлялся тренироваться за сарай, благо домашнюю скотину проблемы семейного психоанализа не трогали.       Троих на крыше он заметил не сразу, иначе до кровли они бы просто не добрались. Однако попытку воспроизвести воздушную атаку древних воителей оценил. И поспешил вмешаться.       На его долю достались трое безусых мечников, вооруженных банальнейшими дао, даже парных клинков, как в прошлом году, никто не захватил. Скукота! Исключительно из жалости к юным дурачкам вместо тяжелого отцовского клинка Кир взял такую же тоненькую местную «зубочистку». Спору нет, бриться ей хорошо, но всё время уклоняться от удара вместо того, чтобы блокировать… К чему эти сложности?       Атаковали по очереди, в полном соответствии с замшелым кодексом чести, запрещавшим нападать скопом или бить в спину. Кира даже потянуло на зевоту. Он отбил верхнюю атаку, бэкстабом отбрасывая противника подальше, сделал ложный финт по ногам, приправив неложным «хуком» в челюсть — жаль, рукоятью нельзя, урона было бы больше — и погнался по коньку крыши за третьим. Они одновременно остановились на гребне, замерли, всматриваясь друг в друга, и Кир приосанился при мысли, как эффектен его мужественный силуэт на фоне неба.       Внезапно противник нагнулся, отодрал кусок черепицы и… запустил в трактирщикова сына. Кир рыком раненого буйвола высказал свое мнение о подобной подлости. Но наглец, нащупав брешь в ледяном спокойствии противника, наклонился за следующим фрагментом. И ведь попал, засранец! Боль была незначительной, но обида — великой. Кир перехватил рукоять двумя руками и с клекотом разъяренного индюка погнался за вандалом. Вандал хекнул, эффектно скатился с конька на плоскую кровлю (а как хорошо с нее было смотреть на звезды, особенно со сговорчивыми деревенскими девушками) и побежал вдоль широкого края. Любовно выложенный иероглиф от топота тяжело обутых ног совсем приуныл и сполз, обнажая кованую основу. Да и дракончики-лун, посаженные по четырем углам крыши, как-то опасно закачались, словно раздумывая взлететь в небо — подальше от кутерьмы.       По правде сказать, Кир никогда не одобрял отцовского реверанса в сторону местных. Идея водрузить на солидное патриархальное «тело» трактира изящную изумрудно-зеленую крышу пагоды с печными трубами в виде огнедышащих фольклорных персонажей, идея эта была столь же нелепа, как дамский капор поверх рогатого шлема викинга. Но не одобрять одно, а видеть попрание собственного труда — другое.       Кир налетел, как мрачная туча, атаковал двух более слабых соперников, выбив меч у одного и не по-джентельменски ткнув под ребра другого. Утраченный меч отправился в пасть дракона — прямиком в каминную трубу, пусть Таня потом разбирается. Второй соперник, почувствовав настроение соперника, болезненно охнул и присел на корточки, демонстративно положив клинок перед собой и показывая пустые руки. Кир сухо кивнул и прыжком перемахнул через «дракона», срезая угол. К его облегчению, тот наглый парень сдаваться не собирался и ждал, расставив ноги в классической стойке. Сингер-не самый старший отсалютовал и сделал пробный выпад «бабочку»: снизу и вверх, к самому горлу. Выпад отбили, меч приятно дрогнул в руке. Противники оценили базовую технику и перешли к демонстрации мастерства.       Через пять минут Кир вынужден был признать, что уже давно не получал такого удовольствия от спарринга: отец и братья поблажек не давали, а местные давно зареклись связываться. Но этот упрямый парнишка, с грубой манерой блокировать заточенной стороной, действительно верил. Верил в возможность победы. В этом было что-то умилительное и искреннее. Кир даже умерил замах и пропустил несколько финтов, дабы продлить удовольствие.       В столь возвышенном расположении духа они дважды обогнули крышу, то отвоевывая контрольную высоту, то скатываясь вниз под напором противника. Черепица весело хрустела, и «мир дому» превратился в полное непотребство. Но кому было дело до этого, когда на крыльях ветра прилетал запах проказницы-катальпы, грело солнце, с высоты открывался чудесный вид на вездесущие горы Полрейна, а двое побежденных, обратившись в зрителей, сидели на гребне крыши, болтали ногами и весело щелкали прошлогодние орешки, метя скорлупой в бойцов. Определенно, сокрушение слова «мир» никак не повлияло на миролюбие Вселенной.       Впрочем, возмездие все же воспоследовало! Кир как раз отступил вбок и назад, периферическим зрением подмечая: все ли хорошо внизу, у младшенького. Внизу было … терпимо, и сын трактирщика шагнул подальше от края. Но внезапно пьеска изволила сменить жанр с драмы на комедию: юный соперник, потевший в тяжелых дорожных сапогах, наступил на злосчастную отколотую черепицу, та скрипнула, переломилась пополам, парнишка вскрикнул, по-птичьи взмахивая широкими рукавами халата, и исчез внизу. Вот их было двое, и вот остался один, с воздетым мечом и нелепым видом. Кир опустил клинок и осторожно приблизился к краю. Выдохнул: дух-хранитель не дал осквернителю крыш легкой смерти. Руками тот цеплялся за «лапу» печной трубы-дракона, а во рту сжимал меч. В правом глазу царила растерянность, в левом — стыд за поруганную честь, рот кривился от боли, и из уголков уже ползли розоватые струйки. Кривая ухмылка показалась знакомой. Кто же из знакомых Карса-младшего точно так же дергает правым углом рта при разговоре?       Сын трактирщика демонстративно пнул кусок отколотой кровли, тот спикировал вниз и разбился вдребезги. Жертва обстоятельств вздрогнула, но ни трубы, ни меча не выпустила. Вот же кабукимоно[5], как выражается братец Тан-ни! Кир подавил желание втащить упрямца на крышу за шиворот и протянул руку. О, «их светлость» еще и думают! Еще аргументик уроним! А, начало доходить!       Они — два человека и два меча — упали на теплую крышу и некоторое время лежали рядом, переводя дыхание. На молодом безусом лице безо всякой местной азбуки читались разочарование и досада от бездарного окончания поединка. Еще бы, повис на краю как выстиранная тряпка. Хорошо, что меч незаточенной стороной в рот засунул, молокосос, осталась бы на память «улыбочка» от уха до уха! Кстати, о мече…       Кир сел, протянул руку, взвесил чужой клинок и… отпустил на волю. Меч попал точно в центр желтого пятна — наверное, остатки сена — проткнув всю толщу как нож масло. Только рукоять обиженно торчала из соломенного плена. Молодой человек вскинул удивленные глаза:       — Уронил, неприятность какая! — притворно вздохнул Кир, и — о чудо — с лукавым прищуром прижал палец к губам, — Чего только ни бывает в бою! Особенно при опытном противнике!       Парнишка вскочил на ноги, метнул вниз сердитый взгляд. Сено под взглядом гореть отказывалось, меч в хозяйскую руку не прыгнул. Узкие темные глаза сверкнули, юный соперник сжал в руке растрепанный кончик косы и печально согласился на ничью.       Распахнулись ворота, и двор внизу стремительно наполнился людьми в знакомой форменной одежде. Да здравствуют компромиссы! Кир вложил свой меч в ножны и протянул вперед безоружную ладонь. Соперник с сомнением оглядел ее, сложил руки перед грудью и церемонно поклонился. А потом скрепил перемирие неловким рукопожатием.       Самый суровый из братьев Сингер изобразил улыбку уголков рта, отвернулся и начал чинно-прилично спускаться, выбросив из головы и сам поединок, и его нелепый финал. Надо бы поинтересоваться положением дел у родственничков! В конце концов, катальпа расцветет и отцветет, а с братьями еще жить и жить! *** Столкновение у колодца       Возможно, те, кто дерзнул напасть на младшего Сингера, не знали о его происхождении, возможно, они не слышали прозвища — Стальной кулак, возможно, их просто послали на заклание. Но когда крепкая деревянная крышка, как стеклянная, разбилась о широкую спину, а молодой человек лишь на мгновение коснулся рукой земли — больше от неожиданности, чем от угрозы, нападавшие поняли, что погорячились. Грей молча отряхнул руки и плечи от щепок, поудобнее перехватил черенок лопаты и перешел в наступление. Воздух с визгом расступался перед грозным оружием, «демон» войны поводил мутными глазами из стороны в сторону, а пришпиленный к стене товарищ внезапно порадовался своей участи.       На полпути сын трактирщика свернул к обескровленной (лишившейся кровли) клетке и заглянул внутрь. Оттуда кротко смотрели рыжие глаза куриц. Старшая клуша потопталась на месте, что-то квакнула и дернула малиновым гребешком. Грей коротко кивнул ей, как старому другу, и с коротким «ха» ткнул орудием в живот близстоящего. Другой конец просвистел над головой дальнестоящего, от неожиданности тот присел на корточки, и легкий щелчок по лбу отправил его в нокаут. Носком ноги трактирщик поддел упавший шест и вооружил вторую руку. Да, в гневе птицевод был страшен!       Через пять минут все было кончено. Неприятель, получивший под «ложечку», лежал на земле и смиренно любовался ползущим муравьем. Второй, зажимавший большим пальцем расквашенный нос, услышал треск собственного оружия, представил, что это ребра, и стремительно вскинул вверх обе руки.       Но подлец, напавший со спины (и лишивший кур крыши) сдаваться не собирался. Да Грей и не давал такого шанса. Погоня кружила по двору, издавала героические вопли, приседала, подпрыгивала и выполняла перекаты. Несушки приветствовали каждый круг одобрительным гвалтом. Дыхание у будущих героев зимних побасенок давно сбилось, и один просто реагировал на свист палки, а второй — на вертлявый силуэт.       В какой-то момент сверху упал меч и воткнулся в кучу оставленных для просушки соломенных циновок. Бритвенной остроты лезвие проткнуло всю аккуратно сложенную пирамиду насквозь. Грей обиженно моргнул, поджал губы и по примеру старшего братца задумал мелкое хулиганство. Он затормозил рядом с клеткой, просунул руку во влажную темноту и вместе с горстью навоза выудил свежее, еще теплое яйцо. Именно оно, как наилучшее из дальнобойных орудий, отправилось в полет — параллельно с коротким энергичным ударом в плечо. От удара противник уклонился, от яйца не успел. Оно врезалось в лоб и потекло прозрачно-желтой волной по лицу. От неожиданности соперник оступился и сел на землю, мелко моргая. Грей поднял его одной рукой, отряхнул, даже лицо оттер от липкой жижи. Подтащил к «журавлю» и подвесил на крючок за шиворот. Ноги беспомощно заколыхались над разверстой пастью колодца, из которой тянуло дождем и сыростью.       –Не вздумай обделаться, мы из него воду берем, — строго приказал «Гиря», и со всем согласный противник мелко закивал. Грей пристроил черенок от лопаты поперек колодца, дабы у потенциального утопленника были шансы на спасение, и устало поплелся открывать ворота, в которые уже колотило с десяток рук разом. До ворот он дойти не успел. *** Схватка в трактире       Они все-таки зажали его в угол. Нет, один, избежавший ловушки «гнилая половица», уже плавно вращался в воздухе на люстре: был там такой хитрый рычаг. Но восставший из небытия коротышка с лезвием в косе и ассистировавший ему громила явно учились в школе уличных схваток лучше других.       «Наслушаются от бабушек старинных легенд, а чужой дядя потом перевоспитывает неслухов».       Увы, парочка не поддавалась на обманные финты, успешно уклонялась от атак и не подпускала трактирщика ни к одному потенциальному оружию. Ломать еще один стул о дубовые головы не хотелось, к тому же по уговору серьезно калечить юнцов Танджиро не мог. Вот и приходилось тратить собственные трехмесячные наработки на сдерживание двух молокососов. К тому же коротенький изрядно раздражал своим «сви-и-сть». Похоже, кое-какими навыками подобного использования волос нахал обладал: несколько раз лезвие пролетело в опасной близости от Таниного предплечья. Здоровяк прикрывал напарника с грацией каменной стенки. Танджиро вздохнул и перешел на запасной план. Внеочередное сальто изрядно увеличило расстояние между ним и соперниками. Прием этот он недолюбливал, после акробатических этюдов кружилась голова, да и место приземления не всегда бывало удачным. Вот и сейчас он обнаружил себя зажатым между шкафом и старым расписным каминным экраном. Выход загораживали противники, а живым тараном потомок буси[6] становиться не желал. Танджиро бросил взгляд вверх, проверяя расстояние: в этом месте потолочные балки были ниже, чтобы удобнее коптить перед камином разделанные туши.       Неприятель перехватил этот задумчивый взгляд и приготовился к перехвату. Тот мордоворот, с широкой переносицей и квадратной челюстью, снял метательную шляпу — «бить птицу» в полете. Коротышка поудобнее перехватил косу. С такого-то расстояние несложно промахнуться. Кого-то ему любитель дамских причесок напоминал… узкое такое, смуглое лицо…       Танджиро сгруппировался, подпрыгнул и … руки цепко ухватились за старый закопченный штырь, вбитый в стену. Отец рассказывал, что в былые времена на эту жердочку усаживали охотничьих соколов. Теперь же гимнастический снаряд позволил набрать достаточную кинетическую энергию (неприятно кольнула ушибленная рука), чтобы ударом с обеих ног послать коротышку в короткий полет. Противники, ожидавшие побега и атаки сверху, растерялись, верзила только и успел оглянуться, провожая глазами летящее тело приятеля. Таня не сумел избежать соблазна. Ловкие руки сами ухватились за красу и гордость воителя — толстую косу — и накрепко завязали на металлическом штыре.       Любоваться яростью пойманного «медведя» Танджиро предпочел на расстоянии. Тем более что с пола, шатаясь и ловя ртом воздух, поднимался тот двужильный малый. Он несколько раз удачно побоксировал с воздухом и завертел головой в поисках соперника. Лезвие колокольным языком болталось в воздухе. Таня уважительно наклонил голову и, перепрыгивая через поваленные стулья, добрался до упрямца. Коротышка сфокусировал мутный взгляд, принял позу «атакующего богомола» и… мешком свалился на руки трактирщику. Весу в нем оказалось гораздо больше, чем казалось на вид. Победитель кряхтя взгромоздил добычу на наименее замусоренный стол, поправил складочки на одежде, подумал и срезал самый кончик косы с опасной игрушкой. Боевой трофей как-никак, да и порезаться может малый.       Всё! Fatality!       Танджиро потянулся, недовольно крякнул от боли в ушибленной руке и, шаркая ногами, побрел за стойку. Подвешенные, пришпиленные и привязанные противники смущенно и заискивающе улыбались. Таня показал им всем большой палец, раздумывая, знают ли местные этот интернациональный жест. Надо бы у отца спросить! Жаль, они с мамой отлучились не ко времени. Было бы любопытно. А как там дела у братьев?       Он бросил взгляд в окно, на упрямо цветущую катальпу и увидел, как ворота открываются и двор заполняется народом в характерной форменной одежде. Таня вздохнул и, прихрамывая, побрел через весь зал к двери. ***       Местная полиция всегда имела при себе копья, форму цвета болотной воды и суровое выражение лица — по требованию. В режиме «при исполнении» они заполняли пространство как вода в половодье и ощетинивались как голодный дикобраз. Но сегодня правоохранительные органы опережал колышущийся живот старосты Канга. Канг Фэй, благополучно переживший с полдюжины выборов и трех местных князьков, своего не упускал! Особенно когда речь шла о цветущей катальпе!       Старший брат буквально ссыпался по лестнице, младшему предстояло пройти несколько шагов, но он смиренно дождался первого слова Кира. А начал первенец со скандала:       –Хорошо устроились, господин хороший. И хорошего вам утречка. Проведали, значится, что отец с матушкой отбыли — и зацвела моя катальпа пышным цветом, — в минуты гнева Карс Сингер-младший приправлял местный диалект художественными метафорами, ими же он в свободное время делился с заветной тетрадочкой в косую линейку. Но это уже личное!       Грей привычно-смущенно улыбался, чувствуя как неуместны сейчас запутавшиеся в волосах щепки. Он начал с извинений:       –Здравствуйте многие лета, господин староста. Надеюсь, мы не слишком потревожили ваш покой, когда били… когда отлупили… Мы со всем радушием отнеслись к неофитам этого года, — он вспомнил о свалке у колодца, спикировавшем вниз мече и стушевался.       Староста сложил руки на животе и покрутил большими пальцами. Судьба молодых недоумков (и своих, и этих, пришлых) его не волновала, а за личную, Канговскую безопасность, отвечал отшлифованный годами службы и закаленный желчным пессимизмом Тенгфей. Начитанный Танджиро прозвал начальника местной полиции Тэнгу[7] — не столько за некрасивое рябоватое лицо, сколько за извечный хмур и тяжелый взгляд, от которого разбегались дети и смолкали бродячие собаки. «Тэнгу» не любили, но уважали.       Сейчас грозный правоохранитель ел взглядом молодых хозяев «Каши с топором», но на воспитанного братской любовью и отцовским аскетизмом Кира такие вещи не действовали. Посему он продолжил обличать:       –И почему я не удивлен, что моего батюшку вы не задействовали в ритуале Цветения?       Староста прекратил пальцеверчение и заискивающе улыбнулся:       — Ваш батюшка… его участие лишило бы обряд всякого смысла. Погибнуть в бою с Королем-трактирщиком, конечно, почетно, но расходы на похороны… безутешные родители… возможно, невесты… Наши обычаи суровы, но справедливы.       –Справедливы? Это справедливо, что хозяйство страдает из-за ваших дурацких обрядов? Если ваши юноши символизируют бутоны, «что распускаются по весне», почему нельзя просто сводить парней в бордель? Или арендовать трактир и устроить вечеринку с морем выпивки? «Бутоны» бы так расцвели, что вся округа целый год вспоминала. Да и убытку меньше.       –Если ваш многоуважаемый батюшка ввел вас во взрослую жизнь именно таким способом… — Канг Фей широко развел руки, словно предлагая оценить полученный результат. По толпе зевак пробежали смешки, Кир начал наливаться багрянцем, но спокойный вежливый голос произнес:       –Приветствую вас, господин Смотритель Виноградной долины, да минуют вас потери материальные и невзгоды душевные!       Танджиро подошел неслышно и стоял тихо, но головы всех присутствующих как магнитом притянуло в его сторону. Он был ниже обоих братьев на целую голову, но это нисколько не умаляло дипломатического опыта. Таня начал издалека.       –Братец Кира, не спорь с многоуважаемым старостой. Мы же прекрасно понимаем, что никто, кроме сыновей Короля-трактирщика, не сможет гарантировать успех ритуала инициации. Как и то, что инициируемые молодые люди выживут… в процессе, — Танджиро, щуря и без того узкие глаза, говорил негромко, так что присутствующим пришлось подойти ближе. Но староста почему-то попятился. Старший брат воспринял это как капитуляцию.       — Многомудрые предки не могли ввести для юнцов какой-нибудь единый экзамен? Ориентирование на открытой местности? Штурм горной вершины — вон их сколько! Чтобы проверять мозги, а не умение подставлять ребра под тумаки!       Карс-младший умел выводить из себя даже терпеливейших, а преисполненный важности и самолюбия Канг Фей к таковым не относился.       –Наши сыновья — будущие защитники Отчизны, — отчеканил глава местного управления, — а не бездомные попрошайки, чтобы скитаться по лесам и горам. Древнейший обычай предписывает отсылать входящих в возраст сыновей ко двору правителя, дабы тот в честном поединке испытал силу и зрелость. «И пока цветет небесная катальпа, да укрепятся руки их в воинском искусстве, а сердца преисполнятся доблести».       –А потом, по той же традиции, они сдаются победителю. Хорошо испытание — запланированный проигрыш! Стабильность — это наше всё!       –Кир… — младший, добрая душа, отчаянно дергал брата за рукав: «Тэнгу» уже давно хмуро поглядывал в сторону оратора.       –Что, Кир, Кир, я уже двадцатую весну как Кир. Почему в самую лучшую пору года мы лишены покоя?! Пока не отцветет это треклятое дерево! Почему я должен ценить жизнь деревенщин больше своей собственной? Да что ты меня останавливаешь!       Танджиро убрал руку с плеча и громко, протяжно свистнул. Через двор медленно заковыляли «распустившиеся бутоны». Хромая, потирая синяки и ссадины, волоча за собой оружие, которое уже этим вечером осядет на дне дедова сундука, инициированные робко кивали братьям и исчезали в толпе. Сингеры переглянулись: на лицо (и на лице) было фамильное сходство трех самых умелых и самых творческих «бутончиков». И узкое смуглое лицо, и оттопыренные подвижные уши, и скошенный уголок рта — все сошлось в камнеподобном лике главы полиции, разве что с приложением морщин да двадцати лишних годочков. «Тэнгу» молча ощупал всех троих взглядом, отметил отсутствие фамильного копья, и, стянув губы в ниточку, передал под защиту матери и тетушек.       «Вот и у Тенгфея сыновья в возраст вошли», — подумал Танджиро и отвесил неглубокий поклон старосте Кангу: мол, блюдем обычаи, всех проверили и признали годными.       –Мой уважаемый брат хотел сказать, что иной раз поражение говорит сердцу война больше, чем победа, и, только проиграв противнику, можно познать его силу. В проигрыше нет бесчестия, оно живет в сердце труса. Таковы слова Мудрых, — безбожно перевирая древние воинские трактаты, Таня улыбался.       У всех работников сферы обслуживания имеется такая профессиональная улыбка. В ней одной отражена бездна смысла: «Ушли, не заплатив? Ну, речка была глубокая, ночка темная, течение быстрое. Искать не будут».       Старосте хватило одного взгляда на красивое смуглое лицо принца-трактирщика, чтобы озаботиться проверкой наличия наличности в кошельке. Танджиро улыбнулся еще ослепительнее:       –Давайте о деле. Сегодня здесь побывали и успешно, подчеркиваю, успешно прошли инициацию …мм… пять плюс четыре и плюс… сколько у тебя было, братец Кира?       –Трое, — хмуро буркнул «братец».       –Да плюс трое, значит, двенадцать? Это все? Или сегодня ожидать опоздавших?       — Наших я поделил на четыре группы, они идут по согласованному графику. Провинции подтянутся попозже, вы же понимаете, не все могут выбраться, посевной сезон в разгаре, рабочие руки на счету, — Канг Фей вдруг понял, что оправдывается перед молокососом и замолчал.       Танджиро изобразил на лице приятное удивление:       –Будут еще? Тогда скорректируем расценки. Думаю, двадцать будет достаточно.       –Вы так щедры, господин Син Ин Гэ, — староста распустил тесемки кошелька, Кир возмущенно засопел, «Тэнгу» качнулся вперед на звук, но всех остановило покачивание Таниного пальца.       –За каждого!       –Что? Да вы с ума сошли…       Старшие братья сделали шажок. Полиция попятилась. Бровь трактирщика взлетела вверх.       — Вы ТАК низко цените ваших «будущих защитников Отечества»? В конце концов, это не входит в наши прямые обязанности. Сверхурочная работа утомляет. И разве вы, Смотритель, не получили больше с каждого, — Таня понизил голос до трагического шепота, — а с каждого НЕ пришедшего, но заинтересованного в статусе инициированного — вдвойне?       В толпе послышались смешки, даже каменный лик «Тэнгу» изобразил эмоцию, непонятно, правда, какую. Староста затравленно оглянулся.       Танджиро сочувственно кивнул.       — О, злая судьба, лишающая нас наследников! Увы, мне не суждено сойтись в опасном поединке с вашими отпрысками. Уповаю, что все ваши дочери унаследовали фамильную доблесть Фей и передадут ее внукам.       Теперь открыто хохотали все: не далее как вчера староста благословлял богов и чресла своей жены, что ему не придется отправлять своих кровиночек на растерзание этим демонам в человеческой личине.       –Впрочем, если вы желаете найти других исполнителей ритуала. Которые снизят расценки и травматизм до минимума… Мы войдем в ваше положение. И подчинимся любому решению.       При слове «травматизм» Грей вспомнил подозрительный хруст под черенком лопаты и потупился, а Кир с высокомерным видом перевесил ножны подальше от чужих глаз: он не помнил, вытер клинок от крови или нет.       Но толпа нюансов не заметила: она глухо гудела. Сыновья на возрасте были у многих, а от добра добра не ищут, да и свои драконы, как известно, лучше пришлых. Староста все быстрее теребил тесемки, выплетая из них совсем уже непреодолимые узлы. И тогда извечная услужливость Грея положила последнюю булавку, переломившую спину верблюда:       –Поймите, у наших несушек теперь стресс. И «столетних яиц» [8] ждать не стоит.       –Как не стОит? — пробасил кто-то из полицейских чинов. На него зашикали, но вопрос повис в воздухе.       Грей виновато развел руками.       –И гоголь-моголь тоже под вопросом. Яйца придется закупать.       –Да скинемся, что мы, звери что ли, — отозвался тот же гурман, и соратники по гастрономическому вопросу согласно закивали. Тенгфей что-то пролаял, и «копья правосудия» демонстративно качнулись вперед. Староста сдался.       После расчетов, мелочного взвешивания монет и взаимных уверений в вечной любви и дружбе двор опустел, но это была напряженная тишина перед началом торгового дня. Тот момент, когда владелец поправляет вывеску и сметает заблудившиеся пылинки с лоснящегося от времени прилавка. Последние приготовления, и откроется дверь навстречу уличной суете, и колокольчик брякнет свое вежливое «дзянь» первому гостю.       Трактир ждал хозяев.       –Не много ты с него взял? — ящик с курами, оттягивающий руки, совсем не мешал Грею выражать беспокойство.       Таня побренчал монетами: –      Не обеднеет. Будет знать, как «оптимизировать процесс» за счет рядовых исполнителей. 12 человек в первый же день — с ума сойти. –      И так всю неделю, — хмурый голос Кира совершенно не соответствовал мечтательному выражению глаз. — Безумие какое-то…       У самых дверей солнце отразилось от стекол наддверного фонаря и выстрелило в глаза «зайчиками», ветер принес манящий сладкий запах цветущего дерева. Грей поудобнее перехватил пернатых пассажирок и почесал свербящий нос о боковую стенку.       Танджиро задержался на ступеньках, а на лице его задержалась незнакомая, мечтательная улыбка.       — Разве можно не совершать безумств, когда цветет катальпа…