Игра на поражение.

Это похоже на заевшую пластинку с неудачами. Вот тонкая иголка проигрывателя заедает — трынь, Лэнс ломает палец, бах — Широ рассекает себе лицо, дзанг — Мэтт обливается кровью. Стоит ли говорить, что Кит до алых пятен ненавидит граммофоны? Не успевший уйти доктор подбегает к центральному блокирующему, оттесняя парней. Достаёт пинцет и начинает размеренно извлекать осколки, попутно разговаривая. — Ничего страшного, глаза не задеты, царапины маленькие. Заживёт за какой-нибудь месяц, всё пройдёт. Ребята, вы что, всей командой разгневали бога какого-то? Что же вы делали, раз судьба подкидывает такие напасти? Ну, против неё не попрёшь — будем надеяться, что пронесёт и вы не помрёте прямо на площадке… Кит сжимает кулаки до кровавых отметин. «Судьба? Вот так просто, оказывается? Просто какая-то сволочь, сидящая над нами, решила поразвлечься?» «Ну так хуй ей, такой херью нас не сломать.» Мэтта поддерживает сестра. Хината пытается извиниться перед их другом, но тот шепчет: «Случайность, с кем не бывает», идя с закрытыми глазами за Пидж. Их вновь становится на одного меньше, Лэнс незаметно прикусывает губу, — боль будто парализует всё тело — а Кит старается приободрить их, морщась от того, как фальшиво звучат его наставления. Но они собираются — снова и снова, как отлаженный механизм, продолжая игру вопреки всему. «Выкуси!» Партии сменяют друг друга. На очки уже почти не обращают внимания, все загнаны, но прыгают и пробивают вновь. Они потеряли защитника и блок, поэтому тыл остаётся на Ханка. И если в быту этот здоровяк был будто скалой, то на поле Гарриет буквально порхал. «Этот парень ебёт гравитацию» — сказал в начале их знакомства Кит и оказался прав. Ханк был незаметен на поле — и так же незаменим. Подача Кагеямы превращается в эйс, здоровяк не успевает подбежать в нужную часть поля. Лэнс пытается помочь, но натыкается на сведённые брови и решает поберечь палец. Ханк выдыхает. Кагеяма взлетает во второй раз. Несясь в прыжке к мячу, либеро не может не отметить, что соперники поистине великолепны. Гарриет принимает, Лэнс отдаёт пас, Мэтт забивает. Просто и понятно: приём — пас — удар, но ноги начинают подкашиваться уже после второй партии. Впереди решающая, на поле наконец выпустили Широ, а Ханк так невовремя начинает задыхаться. «Сука, только не теперь» — он не может сейчас уходить в поисках ингалятора. Он должен выдержать. Либеро часто — очень часто — задавал в пустоту вопрос: «Почему я? За что?». Как только Гарриет пошёл в школу, у него появились проблемы со сверстниками. Самые злые из людей — это дети, им плевать на толерантность и твой внутренний мир, они судят по своим стандартам. И если ты не соответствуешь, начинаются гонения. Он был милым и добрым мальчиком, которого воспитывали две добрые женщины. Он называл их мамами и был безумно счастлив. До того, как пошёл в школу. Его родители стали первым спусковым крючком. Второй рычаг маленькие сволочи обнаружили в лишнем весе Ханка, и после этого насмешки полились рекой. Сначала он пытался не замечать. Потом — отвечать тем же. А в один особенно стрёмный день ему начало не хватать воздуха прямо посреди перемены. И ужас оттого, что кислород — тот самый, который всегда являлся самым важным, никогда не подводившим товарищем — перестал поступать в лёгкие, мальчик больше никогда не смог бы забыть. Его откачали. Долго держали в стационаре, пуская лишь родителей — его мамочки очень за него переживали — и лучших друзей — Лэнс рассказывал что-нибудь, помогая отвлечься, а Кэти приносила новые части любимых игр. Через месяц Гарриета отпускают, давая ему маленький ингалятор. Малыш беззаботно кидает его в сумку, недоумевая: «Ведь я же вылечился, зачем? Эти взрослые такие странные…» В следующий раз он нашаривает металлический бок предмета рукой через неделю в мужском туалете. И с тех пор Ханк теряет веру в добро. Он становится замкнутым и нелюдимым, стараясь не контактировать с внешним миром. Выручают родные мамы, которые тихими голосами объясняют, что этот мир и люди бывают несправедливы, и что это придётся терпеть. В тот дождливый вечер он обещает себе, что будет стараться сделать этот отстойный мир лучше вопреки всему. Он репетирует перед зеркалом улыбку, а на утро кладёт в портфель ингалятор. Всю свою ёбаную 17-тилетнюю жизнь Ханк держит данное себе в 6 лет слово. Он улыбается в любой ситуации, поддерживает тех, кому плохо, не запоминает гадости. Но его лёгким всё равно становится хуже. «Вы задыхаетесь от излишнего стресса» — сказал ему врач. Ханк говорит иное… «Помогите мне» «Я тоже хочу почувствовать крепкое плечо рядом!» «Мамочки, пожалуйста. я так устал…» Его жизнь разделена на день, когда он пересиливает себя, улыбаясь, и ночь, когда он кричит, срывая горло и закрывая голову подушкой. А утром снова и снова натягивает улыбку до тех пор, пока она не перестаёт быть гримасой. Он старается забыть об этом в волейболе, бескорыстно помочь своим товарищам. И Ханк прыгает, бегает, вскакивает и принимает. Руки горят огнём, локти и колени давно были бы стёсаны, но защита работает, сегодня он даже не пропахал подбородком пол. Вот только в груди разгорается пожар. Ханк терпит — в начале, когда пострадал Лэнс после, когда поранился Широ в момент, когда прилетело в лицо Мэтту. Он старается игнорировать собственный организм, когда замечает удивлённое лицо либеро Карасуно. В голове проносится мысль «Да я уже на одном адреналине, парень!», которая становится последней каплей. Лёгкие, словно оскорблённые таким отношением, перестают качать кислород. Ханк летит на пол, в тщетных попытках пытаясь вдохнуть.