Но реальность всегда была слишком жестока…
***
— Я видел в зале АРМИ, — как-то отстранено заметил Чимин, сидя в общей комнате и мерно покачивая ногой в такт доносящейся из колонок негромкой музыке. Я кивнул. — Да, я тоже. Мы работали для этого два года, каждый раз вновь и вновь прокручивая в голове радостные воспоминания с дебюта, когда впервые почувствовали вкус сцены и загорелись желанием бороться за свой шанс стать звездами. Мы старались, тренировались, проводя сутки в зале для репетиций, и вот он — долгожданный момент, но… Они даже не смотрели. Волна безразличия захлестнула нас с головой, окуная в свои грязные воды и все глубже и глубже погружая в холодные недра. Да, там были АРМИ. Я их видел. Но еще я видел, как несколько из них просто опустились на свои сиденья, разочаровавшись в выступлении, и ни разу не подняли головы, чтобы просто посмотреть на нас. Видел я и тех людей, кто смотрел на нас с неприязнью и нескрываемой насмешкой, как на очередной кусок «свежего мяса», выпущенный на сцену забавы ради. Больно. Слишком больно. Оказывается, второй раз может быть еще хуже, чем первый. — Я даже заплакать не могу, — бесцветно усмехнулся друг, равнодушно глядя на носки своих кроссовок. — Нет ни сил, ни эмоций. Ни-че-го. Только пустота. — Прекрати, — я ласково погладил его по голове, утыкаясь носом в черные волосы, пахнущие лаком. — Все не так плохо. — Не так плохо, говоришь? Скажи это Юнги-хену. Он уже час сидит в студии, закрывшись на замок, и просто напивается в полном одиночестве. Разве это нормально? А Намджуни-хен? Черт, он же… он же плакал, понимаешь? Наш лидер плакал! — Чимин~а… — Мы в полном дерьме, Тэ. Дальше падать просто некуда, — аккуратно вывернувшись из моих объятий, парень встал со стула и вышел из комнаты. Я остался один и, больше не сдерживая переполняющих душу и тело эмоций, позволил себе хорошенько прорыдаться. Когда все слезы вышли, стало немного легче. На горло больше ничего не давило, и я смог сделать первый за последние два часа глубокий вдох. Дышать хотелось, а жить… уже не очень. Поднявшись с пола, сел на диван, поджав ноги под себя, твердо решив обдумать дальнейший план действий, чтобы хотя бы как-то вывести ребят из накрывших всех нас с головой депрессии. Сдаваться было нельзя. Только не сейчас, когда за плечами так много выполненной работы, а впереди, словно яркая звезда, горит наше светлое будущее, так и маня обратно в свои теплые объятия. Мы должны справиться и вернуться в свое время. Только так и никак иначе. А для этого нужно бороться. Решив начать с самого мрачного в компании парня, я поднялся с дивана и едва не бегом помчался в выделенную для рэп-лайна студию. Дверь и правда была заперта. Ломать ее не хотелось, да и силенок у этого тела было слишком мало. А договориться… С этим, конечно, посложнее. — Хен, открой, я знаю, что ты там, — пару раз громко постучав, спокойно попросил я. Ответом была только тишина. — Хен! — Отъебись, — тихо прозвучало через несколько минут откуда-то из глубины комнаты. Я приложил ухо к двери, но больше ничего не расслышал. Идти на диалог старший определенно отказывался. — Давай поговорим. Хватит заливать свое горе дешевым алкоголем, — еще пару раз ударив по двери кулаком, попросил я, сразу же прикладываясь ухом к деревянному полотну. Ответа все еще не было. — Мы все расстроены. Да, это очень больно и тяжело, но мы должны бороться, потому что… — Отъебись, блять! — завопил хен, с глухим треском открывая дверь и тут же вцепляясь в ворот моей рубашки. Я едва не зарыдал снова, глядя на опухшие глаза старшего, все еще блестящие от слез, с полопавшимися от перенапряжения капиллярами. Он мелко дрожал, из последних сил хватаясь за плотную ткань и прижимая меня к стене. Как загнанный в угол зверь. Окончательно сломлен. — Я, блять, знаю, ясно? Ясно вам, нет?! Просто дайте… дайте мне время. Я приду тогда, когда будет не так паршиво, и мы, наконец, поговорим, раз вы все так этого хотите. Но до этого момента… Юнги-хен грубо отшвырнул меня от себя, внимательно вглядываясь в лицо безжизненным взглядом абсолютно черных глаз. Я видел, как судорожно сжимались в кулаки его подрагивающие ладони, как ходили желваки под еще более бледной, чем обычно, кожей, а ноги уже не стояли крепко на ровной поверхности, так и грозясь обрушить весь вес своего хозяина на твердый холодный пол. Видел, но ничего не мог с этим сделать. И от этого становилось еще паршивее. — Если кто-нибудь из вас еще хоть раз подойдет к этой двери, я выйду и хорошенько врежу ему. Все понятно? Не дождавшись ответа, парень зашел обратно в студию, громко захлопнув за собой дверь, оставляя меня, окончательно сломавшегося после колючих слов, медленно сползать по стене на пол. Вот и все. Как я вообще мог подумать, что спасу кого-то, если даже себя спасти не в состоянии? — Нечестно! Нечестно… как же нечестно… — захлебываясь собственными рыданиями, я больше не пытался вытереть лицо рукавом рубашки, позволяя крупным каплям скатываться по щеке, затекать за ворот, неприятно скользя по коже. — Это нечестно…***
— Ты в порядке? — Хосоки-хен осторожно коснулся моего лба, проверяя температуру. — Лоб, вроде, не горячий… Ты чего в коридоре спать удумал, а? Спасибо Гуку, что помог дотащить тебя до комнаты, я б один вряд ли справился. Но… Тэхён~а… Пожалуйста, хватит так убиваться. — Не могу, — безжизненно положив голову на колени друга, снова закрыл глаза, зажмуриваясь до ярких искр на внутренней поверхности век. — Почему мир так несправедлив к нам? Почему мы должны вновь проходить через это, окунаясь в спрятанные в дальнем углу, но теперь с громким плеском заполняющие голову, воспоминания? Зачем судьба испытывает нас, каждый раз ставя все больше и больше препятствий на пути к мечте? Неужели мы мало сделали для того, чтобы просто быть счастливыми? Перед глазами стояло опустошенное лицо Юнги-хена, пустые черные глаза и эта жуткая гримаса, когда он начал кричать от переполнявшей его бессильной ярости. За что? Почему мы? — Если судьба так решила, значит, так и должно было случиться. Ничто не происходит просто так, Тэхён~а, ты и сам это знаешь. Мы оказались в этом времени не случайно, оно и ежу понятно, вот только… Кажется, мы делаем что-то совершенно не то, если до сих пор проживаем дни в 2013 году. Но это не имеет значения, понимаешь? Перестань рыдать, говорю! Ты не один, слышишь? Нас семеро и все семь будут держаться вместе до самого конца, потому что этот путь принадлежит каждому из нас в равной степени и мы должны его пройти. Мы семья, одна большая семья, которая не бросает своих в беде. Никогда не забывай об этом! — Но как же Юнги-хен? — приоткрыв глаза, я посмотрел на старшего в ожидании ответа. Парень нежно погладил меня по голове, оставляя легкий поцелуй на макушке. — Он справится. Ты же знаешь его характер. Подуется немного и притащится обратно с этим своим вечным «ой, это вы, конечно, виноваты, но я все равно извинюсь, так и быть», захватив по дороге что-нибудь максимально крепкое. Просто дай ему немного времени, ладно? Хен придет в себя и обязательно поговорит с нами. — Да, ты прав… Наверное. — Не наверно, а точно. Я же каждого из вас, засранцев, как облупленных знаю! — А как остальные? — в последний раз хлюпнув носом, я принял сидячее положение и поискал глазами салфетки. — Я не видел никого с самого выступления. Они в порядке? — Ну… — на секунду Хосоки-хен задумался, но все-таки улыбнулся и положил ладонь на мое колено. — Да. Они в порядке. Вымотались, конечно, и злятся на все и вся, но в порядке. По крайней мере, таких истерик, как у тебя и Юнги-хена, ни у кого из ребят больше не было. — Даже у Чимина? — Чимин… Не думаю, что он снова будет плакать. Хотя, лучше бы рыдал взахлеб и об стенку головой бился. Я уже не могу ему в глаза смотреть, честное слово, — едва заметно вздрогнув, выдохнул хен. — Жутковато как-то даже. Такое чувство, словно с трупом разговариваешь. — Дерьмово. — Ага. — Где Гук? — внезапно спохватившись, я поднялся с кровати и, быстро надев тапки, пошел к выходу. — Мне нужно с ним поговорить. Ты не знаешь, хен? — Попробуй поискать его в зале, — друг задумчиво почесал подбородок, пытаясь выудить нужное воспоминание. — Кажется, с утра он шел куда-то в ту сторону. — Спасибо! Выбежав в коридор, я направился в сторону тренировочного зала, надеясь застать макнэ там, чтобы не бегать по всему зданию. Как ни странно, мне повезло. Чонгук сидел спиной к двери, и я мог видеть только его отражение в большом зеркале, покрывающем центральную стену. Лица не было видно, но по слегка подрагивающим сгорбленным плечам я понял, что друг плачет и, не раздумывая ни секунды, крепко обнял его со спины, зарываясь лицом в короткие волосы на затылке. — Чонгуки, ну ты чего? Не плачь, ребенок, слышишь? Все хорошо, хен с тобой… — Ты головой где-то ударился? — удивленно поинтересовался Гук, выпрямляясь. Ни следа слез, лишь легкое недоумение в карих глазах, вопросительно изучающих мое лицо в отражении. — Я дыхательную гимнастику делал, вообще-то. — Ох… ну… окей, — неловко пробормотал я, так и не выпустив парня из объятий. Тепло чужого тела успокаивало и согревало, позволяя мне, наконец, полностью расслабиться и спокойно выдохнуть куда-то в капюшон черной толстовки. Чонгук, впрочем, не сопротивлялся, продолжая растягиваться и глубоко дышать, почти не замечая груз в виде меня, висящий на его спине. — Больше не плачешь? — вдруг поинтересовался макнэ, не отрываясь от тренировки. Я замер и быстро расцепил руки, вскакивая с пола и отходя от парня на пару шагов. Гук поднялся и серьезно посмотрел мне прямо в глаза, сложив руки на груди. — Нет… Больше нет. — Я все видел, хен, — спокойно сказал Гук. Меня передернуло. Видел… что? — Та перепалка с Юнги-хеном… Прости, что не вмешался. В тот момент это показалось мне правильным решением, но сейчас я действительно сожалею, что оставил тебя одного. Мне не следовало так делать. — Ты не виноват, Гукки, — улыбнувшись, я снова изо всех сил обнял лучшего друга и потрепал его за мягкую щеку. — Просто нам обоим нужно было выплеснуть эмоции и каждый сделал это самым удобным для него путем. Сейчас ведь все уже в порядке. — Прости… — Сказал же не извиняться! — Ненавижу, когда вы плачете… — пробурчал Чонгук, усаживаясь на стоящий рядом стул и мрачно подпирая кулаком подбородок. — Как ножом по сердцу, честное слово. А хуже всего то, что я понятия не имею, что делать в таких ситуациях, и могу только наблюдать из-за угла за тем, как… Айщ! Такого больше не повторится, хен. В следующий раз я не позволю этому случиться. — Глупый ребенок, — потрепав мягкие волосы, осторожно прислонился своим лбом к чужому и пристально посмотрел в глаза друга. — Этого не случится, потому что больше не будет поводов для слез. И это я тоже обещаю, окей? — Окей, — солнечно улыбнулся друг и весело похлопал меня по спине, звонко рассмеявшись. Я пришел к Гуку не за утешением или поддержкой, а, скорее, для того, чтобы помочь парню пережить трудные времена, свалившиеся на него не столько в виде болезненно прошедшего дебюта, сколько обрушиваясь на голову макнэ лавиной чужих переживаний и горьких слез, которые он так ненавидел и по-настоящему боялся. Это я знал точно: самой ужасной вещью для Чонгука были и остаются по сей день кошмары его хенов, прямо сейчас разъедающие их и без того разбитые души. И если это так, то я должен был быть рядом, чтобы хоть как-то облегчить ношу младшенького, разделив с ним эти переживания, потому что, несмотря на показушную суровость и силу характера, Гук все еще оставался донельзя ранимым ребенком, остро переносящим все тяжелые моменты нашей жизни. Немного поболтав и обсудив прошедший день, мы вместе вернулись в общую комнату, удачно застав в ней почти полную компанию ребят. Хосоки-хен не соврал. Они действительно выглядели посвежевшими, несмотря на доносящиеся с каждого угла всхлипы в течение всей прошедшей ночи. Наверное, именно в этот момент я и понял, насколько мы все повзрослели, если научились так быстро брать себя в руки, чтобы продолжать бороться дальше ради поставленной цели. Отчего-то даже гордость пробирала. — А где Юнги-хен? — осторожно спросил Чонгук, усаживаясь рядом с Намджун-хеном и оглядывая помещение. — Все еще в студии, — вздохнул Чимин, закрывая лицо ладонями. — Я уже не знаю, что с ним делать. Он совсем не хочет никого слушать. — Это переходит все границы, — строго сказал Джин-хен, продолжая ходить туда-сюда по периметру комнаты. — Если так продолжится и дальше, то я сам пойду с ним разбираться. Юнги ведь уже не маленький мальчик, чтобы так себя вести. И да, я в курсе, что вы тут все мне скажете, ведь «всем нам тяжело, ты должен его понять и пожалеть», но вот что я вам отвечу, дорогие мои: ни-хре-на. Кто больше всех хорохорился и говорил, что «дебют — хрень собачья» и его «вообще не волнует»? Вот пусть заткнется поэтому и вылазит уже из своей «берлоги». Задолбал. — Соглашусь с хеном, — кивнул лидер, вставая с кресла. — Вечно прятаться не выйдет. И так каждый день на счету, пока мы застряли в прошлом, а тут еще драгоценные часы опять утекают сквозь пальцы. Пора уже решать, ребята. Не только насчет Юнги-хена, но и со сложившейся ситуацией тоже надо что-то делать. Я думал, что все это «приключение» закончится после дебюта, но, кажется, дело было вовсе не в нем, и, если честно, я уже не совсем понимаю, ради чего нас сюда закинуло. Надеюсь, вы как следует обдумаете это и предложите свои варианты на общем собрании. Пожалуйста, отнеситесь к этому ответственно. На кону наше будущее, парни, и это совсем не шутки. — Мы знаем, — вздохнул Хосоки-хен, скрещивая руки на груди. Его серьезное выражение лица, не исчезающее последние пару дней, действительно пугало. Если уж Джей-Хоуп надевает на себя маску серьезности, то происходящее вокруг действительно принимает довольно печальный оборот. Сил на разговоры не было, поэтому мы просто молча сидели в гостиной, размышляя каждый о своем и нарушая тишину лишь тихим сопением опухших от рыданий носов. Первым в спальню отправился Чимин, сославшись на плохое самочувствие. Спорить никто не стал. Одного взгляда на его посеревшую от переживаний кожу хватало, чтобы не задавать лишних вопросов. Я проводил друга взглядом и мрачно посмотрел на Чонгука, сидевшего с ничего не выражающим лицом, изучая рисунок на коврике. Если мы сейчас не сможем выбраться из этого, то останемся тут на долгие-долгие дни, а то и годы, заново пробивая себе путь к вершине. Или (как знать?) просто сдадимся и пошлем все к черту, лишь больше не испытывать этих отвратительных чувств, раздирающих в клочья душу и сердце. Все зависит от того, как повернет дальше ситуация. Но вопрос, пока, собственно, только один:Если Ад существует наяву, то почему в нем оказались именно мы?