COUP DE GRACE

      Черт бы побрал этого Цукишиму.       То мы, увешанные пакетами с опиумом, бежим как сумасшедшие от самого Исламабада до границы, перелезаем через колючую проволоку и спрыгиваем вниз — как разворачиваемся, снова подпрыгиваем и вцепляемся руками за ограждение, потому что Индия встретила нас пачкой гималайских медведей.       Черт бы побрал этого Цукишиму: пока мы сидели на ограде и считали количество дырок в заднице от колючей проволоки, он успел рассказать о гималайских медведях все, что человечество знает о них, пока не пришлось попросить его помолчать, засунув дуло пистолета ему по самое горло — для пущей убедительности.       То мы под видом типичных арабских женщин пробираемся в Насир оль-Мольк — по плану А, типичная ликвидация имама, — как нас моментально арестует полиция и через четыре дня депортирует из страны, а все потому, что мы перешагнули порог с левой ноги: Кагеяма и полезные методички — несовместимые понятия.       Черт бы побрал этого Цукишиму, который сейчас стоит на коленях, отклячив задницу.       Это задание сначала казалось достаточно простым.       Контрабанда — это вообще халявные задания.       Если методички пишет не Кагеяма.       — Так, положить субьект горизонтально, — читает Цукишима, — и по возможности подложить под поясницу валик. Давай, валяй.       Ему легко говорить — свою нитку он уже вытащил. Я присаживаюсь на край кровати, опираюсь руками сзади и начинаю ложиться; опираюсь на локти и, наконец, откидываюсь на спину. Нитка, край которой высовывается изо рта, давит внутри грудины и шеи, так, что не вдохнуть полной грудью.       — Так, положить под поясницу валик… Ага, ага, — читает он дальше и захлопывает методичку через несколько секунд и выбрасывает ее через плечо в угол комнаты отеля. — Ну, все понятно.       Чпок — Цукишима натягивает медицинскую латексную перчатку на правую руку; расправляет на указательном пальце, на среднем, на большом. Пододвигает стул к изголовью кровати и садится, левой рукой берется за мой подбородок, правой — за выступающий край нитки.       — Вытаскивай медленнее, — мычу я, но получается что-то вроде «ыыэуа аэа уа».       — Заткнись, а? — просит Цукишима, склоняется ниже, берется за нейлоновую нить поглубже, наматывает ее на латексный указательный палец, а остальные со скрипом упирает во внутреннюю часть зубов и приминает язык.       Рот открыт до невозможности, в глотке — отвратительный запах резины, ударяющий в нёбо, и скользкие твердые пальцы в латексной перчатке. Цукишима склоняется еще ниже — так, что ощущается запах зеленых яблок и сероводорода, вдыхает — я тоже вдыхаю, — и тянет нитку на себя.       Изнутри, из желудка, начинает подниматься CL-20.       Это нитка с насаженными на нее силиконовыми шарами, внутри желудка, со свисающим изо рта концом. Она начинает двигаться внутри, расправляться и тянуться по пищеводу. То ощущение, когда глотаешь волос и потом вытаскиваешь его из горла обратно; только вместо волоса — нить в сантиметр диаметром. Круглые бока царапают стенки слизистой и ползут вверх, обжигая глотку соляной кислотой, перебивая дыхание. На горло изнутри что-то давит — и в следующий момент темнеет в глазах, и в рот выскакивает тухло пахнущая штука, и я закашливаюсь до рвоты.       — Один есть, — говорит Цукишима и ухмыляется одним уголком рта.       Цукишима невозмутимо тянет дальше, и я хватаю его за руку и сжимаю, так, что в ладонь впиваются его кости.       — Ге могу, — говорю я, не смыкая рта. Лицо пышет огнем, а глаза заливает ледяным потом.       Он закатывает глаза и смахивает мою руку. Дышать становится все сложнее, по лицу стекает пот, а изо рта тянется кислая слюна, капает на кроватное покрывало.       Цукишима останавливается и просто сидит, задумчиво глядя на нитку. Внутри ничего не двигается, но любое движение или просто неаккуратный вдох отдает жгучей болью — такой, как когда глотаешь горсть таблеток, не запивая водой.       — Расслабься.       Я лежу и пялюсь в потолок. Расслабься. Думай об Англии. Думай об Англии.       Цукишима тянет снова — сэр, погода сегодня просто великолепна… Еще один кислый тугой шарик подходит к горлу — мистер, подайте еще жареных тостов с джемом… Сквозь горло протягивается натянутая нить, а на конце — маленький шарик, еще потянуть вверх — и он оказывается уже снаружи — я опять забыл взять часы, сейчас посмотрю время на Биг-Бене…       Цукишима резко дергает — внутренности будто ножом вспарывают, — я подрываюсь от шока и блюю ему на штаны.       Все горло и пищевод будто разодраны в клочья.       — Сволочь, — шиплю я, давясь кислятиной изо рта и носа.       Заблеванный Цукишима держит в руках длинную нитку с насаженными на нее влажно блестящими силиконовыми шариками. Силиконовыми шариками, туго набитыми CL-20. Полициклическим нитрамином. Гексанитрогексаазаизовюрцитаном. ГНИВом.       Самым мощным взрывчатым веществом на Земле, и самым нестабильным. Взрывчатым веществом, которое мы пронесли в себе через границу Уганды.       — Ты больной псих, — гневно плююсь на Цукишиму я. Во рту все еще горчит. — Оно могло рвануть!       Цукишима задумчиво держит правой рукой в перчатке нитку, а левой — проводит по ней влажными пальцами, переводит взгляд на меня и ухмыляется, глядя сверху вниз:       — О боже. Кажется, их было девять…       Внутри живота что-то туго скручивается.       Ровно через шесть дней мы стоим на входе в мрачно возвышающийся под небо Международный конференц-зал Кампалы. И на мне, и на Цукишиме — только блекло отсвечивающие в темноте облегающие спортивные комбинезоны — разумеется, никаких карманов; только кобура на левой ноге и нож на правой, да вшитые в воротник и манжеты вещества для самоликвидации, если что-то пойдет не по плану.       Я провожу рукой по животу. Швы уже почти зажили, но все еще сочат лимфой. Цукишима тоже проводит рукой по животу.       — Охраны не видно, — полушепотом говорит он.       Лицо кривит улыбка. Конечно, не видно. Потому что я ее минусанул два с половиной часа назад, пока ты глотал свою нитку.       — Вот удача, — ухмыляюсь я. — Пошли.       Надеюсь, верхушка не будет против, что я ликвидировал двадцать человек сверх нормы и задание проходит не по методичке. Хотя парочка агентов «В» Куроо-Бокуто всегда выкидывает что-то не по уставу, и на двоих у них из-за этого осталось три глаза и три ноги. Зато они все еще на работе.       Я косо смотрю на Цукишиму — у него изо рта ничего не торчит — и делаю шаг вперед. Он меня подсаживает, и мы пробираемся в здание конференц-зала, только разбив окно — хотя дверь открыта. Но бедный Цукки об этом не знает: было приятно потоптаться у него на плечах.       Он прижимается к стене, чтобы до него не доставал свет из окна, и достает из-за ворота карту этажей и отдает мне.       — Вот здесь и здесь, — тыкает он по карте, — ты закладываешь. Через пятнадцать минут встречаемся в холле второго этажа.       Все предельно просто.       Где-то на этаже над нами что-то падает и разбивается — Цукишима нервно вздрагивает. Скорее всего, это просто ветер: в здании только гора трупов, но Цукишиме лучше об этом не знать. Увидеть на его голове пару седых волос будет весьма приятно.       — Ну, я пошел, — говорю я и направляюсь к лестнице в другой части этажа.       — Хината, — окликает он и продолжает, явно ухмыляясь. — Помочь вытащить?       Я не оборачиваюсь, ничего не говорю и припускаю к лестнице. За пару минут подлетаю на семнадцатый этаж, прохожу через несколько коридоров и отодвигаю картину. За ней — установка с детонатором и таймером.       Пятнадцать минут — слишком много. Я открываю кобуру. Пистолета в ней нет. В ней — латексная перчатка и распакованный в прозрачные пакеты CL-20, которые достаточно просто вложить в установку.       Пошел к черту этот Цукишима, мистер специалист по «D» и любитель позапихивать в рот разные длинные штуки, и Кагеяма с его тупыми идеями тоже.       Я спускаюсь на второй этаж и захожу в холл. Там темно и пусто и никого нет, если не считать мертвого охранника в углу. Я забираюсь на стол.       Проходит десять минут, пятнадцать минут. Двадцать.       Кривые швы на животе жгут после кустарной операции. Цукишимы нет. Никаких звуков тоже нет. Его минусанули? Я пропустил охранника? Или он заблудился? Или он подорвался. Нет, в этом случае все подлетело бы на воздух. Или он заблудился — ведь отдал свою карту мне.       Я спускаюсь на первый этаж — туда, где должен был закладывать Цукишима, — и прохожу мимо закрытых дверей холла вперед, прохожу ресепшен и поворачиваю за угол: за дальней дверью в конце коридора горит свет. Это женский сортир.       Когда я только подхожу к двери, из-за нее выглядывает красный потный Цукишима и нервно подпрыгивает на месте, теряя очки.       — Ты справился? — говорю.       Цукишима смотрит непонятным взглядом, смеривая меня снизу вверх, и говорит, держась за низ живота:       — Пожалуй.       Я внимательно смотрю на Цукишиму. С ним что-то не так.       — Почему расстегнул комбинезон?       — Дрочил, — угрюмо говорит Цукишима и тянет молнию вверх, отводя глаза. Я захожу внутрь и захлопываю за собой дверь.       — Как же ты складно врешь, — прищуриваю глаза я и протягиваю ладонь вперед. — Дай сюда, я заложу сам.       Если из его рта не торчала нитка с CL-20…       — Я не могу.       Лицо до боли сминается в ухмылке.       …Значит он запихнул ее себе в задницу. Чертов маленький гений. Рыжий лысый латентный Цукишима.       Я отворачиваю ворот комбинезона, достаю методичку и открываю.       — Так, положить субъект горизонтально…       Я смотрю на Цукишиму, Цукишима смотрит на меня.       — А не пойти ли тебе на хер.       — Можешь просто в коленно-локтевую, — продолжаю я, захлопываю методичку и выбрасываю ее через плечо. В ней все равно нет ничего полезного, как и в башке ее составителя. — Если не хочешь, чтобы в твоей заднице прогремел новый Большой Взрыв.       Цукишима корчит кислое лицо, но покорно сбрасывает комбинезон с плеч и становится на карачки.       — Если оно взорвется, я…       — Можешь называть меня просто: Шоё — подрыватель жоп, — перебиваю его я и встаю на плитчатый пол рядом. Наматываю на палец нейлоновую нитку.       — Только медленно, — глухо говорит Цукишима.       — Забились, — говорю я.       И дергаю со всех сил. Цукишима вопит на высокой ноте и заезжает пяткой мне в глаз, и я откатываюсь в угол, под раковины.       Цукишима злобно смотрит на меня, натягивая комбинезон на голую задницу.       Я смотрю на влажные от смазки шарики со взрывчаткой.       — Боже мой, — говорю я, старательно подавляя злую ухмылку.       Пальцы Цукишимы скользят по застежке комбинезона. Он переводит взгляд на меня, и его глаза расширяются. Я говорю:       — Кажется, их было девять.       Чпок — я натягиваю перчатку.