Запретный плод

«Сколько? Сколько это будет продолжаться?» — думала я, понимая, что кошмар никак не прекращается и уже окутал меня с головы до ног. Холодный осенний день, рядом не было ничего, только листья багрового цвета, которые бесконечным потоком падали вниз. Со временем их становилось всё больше и больше, из листьев начинала сочиться кровь. Я знала, что это кровь невинных младенцев, у которых когда-то отняли жизнь. Это мой самый страшный кошмар, преследующий меня долгие годы и становящийся всё ужаснее и мучительнее. — Вы можете описать свой сон подробнее? — неторопливо произнес мужчина. Я немного задумалась, не зная, стоит ли продолжать, ведь это уже был третий психолог за столь короткое время. Но что удивительно — мне даже не пришлось его искать. Как и все люди — люди больные, люди работящие, люди несчастные — я пошла в аптеку. Только вот аптека была не простая, с журнальным столиком, стульями, софой. На столе — пластиковая коробка с яркими буклетами. На кой чёрт я тогда взяла буклет?.. Ну… Что-то в моей голове сказало: «Возьми». И я подчинилась. Открыла с мыслью о том, что сделала глупость и надо бы кинуть в урну. Но на первой же странице увидела его — мистера Уилсона. Он был мужчиной тридцати пяти лет, подтянутым и в чистом белом халате. Со страницы буклета на меня смотрели большие и тёмные, как ночное небо без звёзд, глаза. Черты лица, этот взгляд, эта улыбка… Словом, все в нём было немного таинственно и располагало к себе. И сейчас, когда я вслушивалась в его глубокий голос, тоже хотелось верить… Мне очень хотелось ему верить. — С вами всё хорошо? — обеспокоенно спросил он. — Да, извините, я немного задумалась, — отозвалась я. — Тогда можете продолжать, — мистер Уилсон слегка улыбнулся, поощеряя меня продолжить рассказ. — Все мои сны как один. Это был осенний прохладный вечер. Помню, на небе была неполная луна. Да, было очень темно. И страх… Пробирал меня от макушки до самых ступней. А ещё… Я стою замёрзшая, не могу шевельнуться. Стою в лесу в полной темноте. Но потом всё вдруг начинает светлеть. Деревья, которых раньше не было видно, становятся цветными, трава словно растёт сама по себе. Цветы меняют краски, будто живут своей жизнью. И в такие моменты кажется, что вообще всё живёт своей жизнью, будто бы попала в страну чудес. Но потом всё исчезает. И багровые листья начинают сыпаться отовсюду. Они касаются моей кожи, и я чувствую капельки, которые стекают по моему телу. Ещё чувствую запах крови. И ощущаю себя угнетённой и… Такой могущественной одновременно. — Могущественной? — Кровь течёт в наших жилах. Она льётся, стынет. А я стою под кровавым дождём, как избранная Богами. Это знамение, я говорю вам, — я качаю головой, как бы уверяя мистера Уилсона. Моё дыхание начинает сбиваться, и руки будто сводит лёгкой судорогой. Психолог продолжает дружелюбно улыбаться, но выходит у него, мягко говоря, неестественно. Он с беспокойством тянется за стаканом с водой, делает глоток и очень медленно ставит его на место, продумывая заранее, что мне ответить. Я начинаю говорить прежде, чем он решается нарушить молчание. — Неужели Вы не понимаете? Я выгляжу, как обычный человек. Но это всё не просто так. Эти сны что-то значат. Нет, я не могу быть не избранной… — сцепляю руки, которые непроизвольно вздрагивают. — Вы просто никак не поймёте, каково это, стоять под проливным кровавым дождём и думать о тех, кто ниже, о младенцах, которые… — Спасибо, на этом мы можем закончить сегодня, — прервав меня и заметно помрачнев, мистер Уилсон продолжает: — А вы не думали обратиться к… Другого рода специалисту? — Что? — и в следующее же мгновение до меня доходит смысл его последних слов. Всё-таки, это была очередная ошибка: довериться такому человеку. У нас было всего четыре сеанса, а он уже считает, что я сумасшедшая. В этот момент злость взяла надо мной верх. И мне так захотелось выхватить карандаш, которым психолог делал пометки, и просто выколоть этому отбросу глаза. Это был последний раз, когда я доверилась кому-либо. — Спасибо за помощь, но мне нужно идти. До скорой встречи. — Учтите, что мне в любом случае придется сообщить о вашем состоянии, — сказал мистер Уилсон. Вместо ответа я что было силы захлопнула дверь кабинета и повернула ключ, который торчал в замочной скважине изнутри. Я знала, что у него нет семьи, но решила перестраховаться. Да, он улыбнулся ещё шире, будто бы это был защитный механизм, но большие и выразительные глаза кричали совсем о других эмоциях. Им завладел животный страх. Мистер Уилсон долго смотрел на меня, не отрывая взгляда, после чего поднялся со своего кожаного кресла. — Руби, прошу вас. Если вы меня всё ещё слышите, Руби, попробуйте успокоиться. Не нужно поднимать панику, — голос его стал звучать мягче, так, как звучит голос заботливого отца, как звучит голос обеспокоенного старшего брата. Несмотря на то, что его рост едва ли превышал несколько футов, всё же, он был мужчиной. И, как мне казалось, смог бы дать отпор. В своё оправдание могу сказать, что это была не я, а завладевшие мною в одну секунду злость и презрение. «Ведь я не сумасшедшая, да?» Эта фраза крутилась в моей голове раз за разом. Вместо понимания я видела в его глазах лишь жалость по отношению к себе. Неужели это будет длиться вечно? Я буду ходить к психологам, а после и вовсе окажусь в какой-нибудь психиатрической лечебнице наподобие «Брайерклифф¹»? И что потом? Нет, так продолжаться больше не может! — Я не знаю, что на меня нашло, простите… Можно я сяду? — уныло прошептала я. — Да, конечно, — смягчившись, уже более спокойно ответил Уилсон. — Теперь вы понимаете, что вам нужно обратиться к специалисту? Не дав ему ответа, я попросила: — Вы не могли бы налить мне воды? — Минуту, — сказал он и отошёл в сторону, к окну. Именно этой минуты я ждала, чтобы стащить карандаш с его стола. Несколько шагов — и мистер Уилсон протянул мне стакан с водой и присел рядом на кресло. Он получит кое-что взамен, но не тёплые слова благодарности, а сладкую месть. Я не выдумывала велосипед, просто ударила его по голове стаканом, да так сильно, как смогла. Не знаю, куда я точно попала, но по лицу мужчины потекла кровь — он застонал от боли. Однако этого было для меня недостаточно. Я вытащила карандаш, который всё это время прятала в рукаве, и ударила его прямо в глаз. Теперь он уже не стонал, а просто кричал. Ничего прекрасного не осталось в его лице. Ничего, кроме ужаса и боли. — Доктор, по-моему, Вам нужна помощь, может, обратитесь к специалисту? — с усмешкой кивнула я. Из его уст не прозвучало ни единого слова, возможно, он уже тогда даже и не дышал… Брызги крови поплыли рябью по стене пастельного цвета. Пятна были на бежевых креслах, на подставках для ног, в конце концов на паркете. Но больше всего её оказалось на светлом пиджаке. Огромное пятно на груди набухало, распускаясь, как маковый цветок. И только дубовый стол возвышался над всем, как победитель, ведь он был чист и невредим… Вечер подходил к концу, и наступала ночь темнее предыдущей. На небе не было ни единой звезды, лишь бледно-серебристая луна, которая светила что было силы. Я подняла жалюзи, закрывавшие окно от дневного солнца, и уже ночной свет луны заполнил помещение. Комната ожила. Тени от дерева, которые падали сквозь стекло, казались живыми и словно бы начинали танцевать. Мне стало не по себе, но я успела забрать блокнот, в который доктор записывал все свои сеансы, и вытащить карандаш из его глаза. Зрелище было пугающим: карандаш, кровь, еле слышный хрип, вырывающийся из его побелевших губ. Я чувствовала всем своим нутром, что осталось совсем мало времени, сунула всё в карман кофты и бросилась бежать что было мочи. Хотя до моего дома нужно идти около тридцати минут, я добралась всего за пятнадцать. Заперла двери и окна, скинула одежду и легла в кровать. Сама не заметив того, я уснула и мне снился яркий и необычный сон.

***

Окно со старой избитой рамой было приоткрыто. Из проёма сочился запах свободы, который не впервые дразнил мои ноздри своим упоительным ароматом. Вдалеке виднелись крыши домов, которые поражали своей яркостью и новизной. Но этот дом был другим, не таким, как остальные: разбитые витражи, плющ, который обвил всё, что было возможно обвить, огромные старые деревья, загородившие вход в особняк. «Некий заколдованный замок», — подумалось мне. Здесь пахло гнилью, вековыми страданиями и разрушениями. Дом пугал меня и притягивал одновременно. Ступив на его территорию, я почувствовала облегчение. Мысли, казалось, ясны как никогда. По дороге мне то и дело приходилось замечать кости бродячих животных — то ли собак, то ли котов. Ветер перекатывал их, создавая музыку, утешавшую мою измученную душу. Миновав ветви могучих деревьев, я увидела полный хаос: мебель времён Наполеона стояла по разным углам перевёрнутая, как детские игрушки. На стенах висели нетронутые картины, на которых были изображены пейзажи. Помню, как сейчас: была одна картина, от которой у меня перехватило дух. Это не пейзаж — скорее, откровение, которое позже вылилось на холст, обретая причудливые тона. На картине была изображена обнажённая дева не старше двадцати пяти лет. На плечах у неё красовалась бархатная накидка. Алые розы были вплетены в её каштановые и невероятно длинные волосы. У неё были острые черты лица, а губы — мертвенно тусклые и потрескавшиеся. Глаза широко открыты, и кажется, что в один момент она почувствовала страх. К ней приближалось нечто невидимое, наводящее ужас. И чем ближе оно подползало, тем шире открывались её глаза. Возможно, сам художник наводил на девушку такой ужас, а возможно, тот, кто находился за его спиной. Она была прекрасна, но как будто безжизненна. Только глаза сияли, пусть и от страха. Художник изобразил деву сидящей на дереве, возле которого стояли корзины, наполненные разными яствами. Постояв минуту-другую около картины и стряхнув с себя наваждение, я решила осмотреть остальную часть дома. Его украшали многочисленные гобелены с орнаментами, перепачканные в многолетней пыли. Они красовались на стенах как часть истории, которая окутала это поместье тайной. Я прогуливалась по комнатам, но от пыли, нужно признать, стало тяжело дышать, и ничего не оставалось, кроме как выйти в сад, который расположился за домом. Среди яркого, отрадного буйства красок природы в глаза бросилась она — стоящая в двух-трёх метрах от меня невысокая девушка с чёрными как смоль, волосами, заплетёнными в две косы, которые разделял безупречный пробор. Очарование её серых, как океан, глаз, притянуло мой взгляд. Прекрасная и в то же время туманная улыбка появилась на её лице. Мне показалось, что я улыбнулась ей в ответ. Доля секунды — и она, подзывая рукой к себе, бросилась в бегство. Я последовала за ней и совсем не жалею об этом. Пробежав пару минут, мы углубились в сад, и оказалось, что там был мелкий ручей, в котором лежали огромные камни разных форм. Они служили своеобразным мостом. Еле удержав равновесие на скользких камнях, я перешла на другую сторону, а незнакомка скрылась в зарослях роз. Я надеялась, что сейчас мне наконец удастся разглядеть её тонкие черты лица. Раздвинув ветки, я не увидела ничего, кроме серебристой цепочки, возможно, от медальона, выглядывающую из земли. Я коснулась его и послышался неприятный звук, как будто ножом провели по тарелке. Пальцы упёрлись во что-то непонятное, но приятно холодное. Расчистив место, я увидела стеклянную крышу, которая была завалена грудами земли. Она будто венчала помещение под землей, напоминающее подвал. — Как же она до сих пор не провалилась? — сказала я вслух. Сложив руки в форму бинокля и приставив их к глазам, я начала наблюдать, что происходит внизу. А там творилось нечто странное, и это привлекало меня. Сама не зная, что там, я решила спуститься вниз. С первого взгляда место внушало мне страх, но в то же время манило. После вечного, как мне показалось, скитания по окрестностям сада, я, наконец, отыскала вход. Он был завален сухими ветвями и опавшими листьями. В процессе разбора завала у меня появилось несколько мыслей: либо кто-то специально сделал препятствие у входа, либо запущенный сад сам спрятал это место, а туман охватил, разрушая со временем его прелесть, погружая в забвение. Убирая старые ветви, я укололась об одну из них. Алая кровь засочилась из пальца, но это не имело никакого значения: в тот момент меня интересовало лишь само загадочное место. Около двадцати минут я убирала весь этот мусор и, наконец, закончив, лёгким движением руки толкнула дверь, и она распахнулась: внизу было очень темно и сыро. Вниз вели полуразрушенные ступеньки, идти по которым было тяжело. Я шла на ощупь. Где-то вдалеке капала вода, и неприятный звук дразнил уши. И вот наконец я увидела бледный лучик света, который, становясь все сильнее, ударил мне в глаза. Осторожно спустившись со ступенек на каменный пол, я направилась к нему, одновременно испытывая чувство страха и вовлечённости. А когда дошла до этого света, передо мной открылся огромный зал, полностью залитый солнечным светом. Этот зал был шикарным и, к тому же, таким огромным, как, наверное, весь мой дом. На стенах висели подсвечники, но больше там не было ничего. Больше всего меня удивило то, что пол был покрыт лишь камнем, но, признаюсь: это было великолепно. Подробно всё осмотрев, я увидела, что в середине зала стоит небольшой стеклянный стол. Не подумав, я направилась к нему. Но это было самой большой ошибкой, последствия которой открылись мне позже. Я подошла к столику и увидела что-то нацарапанное на нём, но не смогла понять, что именно, и решила покинуть это место. Подниматься назад было очень трудно, ступеньки были скользкими и, казалось, непреодолимыми. Или, возможно, это место не хотело меня отпускать. Тогда я не могла ответить на этот вопрос. Возвращаясь домой через сад, я чувствовала, как холод неприятно щекотал кожу, и мурашки пробегали по моей спине.