Сила человеческой любви

Гэвин поправил небольшую подушку под бедром, которую крайне бережно подсунул туда Коннор. Тот самый Коннор, который сегодня зажал его в подсобке и чуть не выгрыз кусок из шеи. А потом дома аккуратно ее заклеил. Но та выходка все не выходила у Гэвина из головы. Коннор и раньше перебарщивал, — слишком сильно сжимал ребра, слишком больно кусал губы, слишком настойчиво стягивал джинсы — но при этом всегда смотрел так, что Гэвин сдавался. Когда именно все это началось между ними? В какой момент стаканчик кофе перерос в засыпание в одной постели? Как быстро Гэвин перестал быть против? Если бы еще полгода назад кто-то сказал, что он будет жить и лизаться по всем углам с андроидом, он бы, не задумываясь, выпустил всю обойму тому в лицо. А сейчас что? Живет, лижется, зажимается в подсобках и чувствует себя вполне отлично и удовлетворенно. Вот же срань Господня. Гэвин зло фыркнул и сделал глоток. Пиво было холодное, чуть горчило на языке. Его любимая марка. Коннор, кажется, за то короткое время, что было у них, узнал о нем все: какое пиво пьет; за какую баскетбольную команду болеет; что размер обуви девять с половиной; что по выходным он любит поспать до обеда; ненавидит спагетти, потому что они похожи на червей, и фильмы про супергероев; и что шрам на переносице у него вовсе не после драки с тремя амбалами, как он всем рассказывал, а после неудачного падения со скейта, когда решил пофорсить перед девчонкой, но остальные шрамы были честно получены во время работы; и что татуировку на спине сделал в академии на спор. Он все это запоминал, складывал в терабайтах своей памяти, а потом выдавал Гэвину что-то такое, отчего у того все аргументы «против» отваливались сами собой. Коннор — не только милая мордашка с невинным взглядом, но и отличный манипулятор, а его протокол допроса работает по максимуму не только на допросе. Гэвин в этом убедился на собственном опыте. Вообще у него давно сложился четкий психологический портрет Коннора. Хер знает насколько это применимо к девиантам, но они же теперь личности, мать их, одна хитровыдуманней другой, так что почему бы и нет. Коннор был чуть больше нужного занудным и вежливым, иногда язвительным, скрупулезным, до зубовного скрежета правильным, а еще заботливым. Он всегда спрашивал «Тебе нравится, Гэвин?», «Гэвин, так хорошо?», «Я все правильно делаю?», быстро учился, анализировал, а потом воспроизводил информацию так, что можно было рехнуться. А если Коннор вдруг хотел попробовать что-то новое, он тщательно выносил этим мозг Гэвину, рассказывая как хотел бы, почему и «мне полезен новый опыт, Гэвин». И именно поэтому херня, произошедшая сегодня, никак не складывалась в цельную картину. Коннор вдруг решил поиграть в доминатора? Посмотреть насколько высок болевой порог у Гэвина? Или насколько тот конченый извращенец? Решил поэкспериментировать самостоятельно? Или у него в башке что-то вскипело? Гэвин терялся в догадках. Но Коннор сказал, что все хорошо, поэтому, наверное, не было смысла заморачиваться, тем более он проводит диагностику каждое утро. Да и что с ним может быть? Он совершенное творение «Киберлайф», его система оповестит о проблеме еще раньше, чем она произойдет. Гэвин побарабанил пальцами по подлокотнику и посмотрел через плечо. Коннор в футболке и свободных штанах (с недавних пор ему стало не все равно, что на нем надето, Гэвин посмеивался над этим, но не признать того факта, что Коннор в обтягивающей футболке очень даже ничего, не мог) сидел на стуле, сложив руки на коленях и прикрыв глаза. Видимо, доделывал дневную работу. Его веки чуть подрагивали, как у спящего, а губы были слегка приоткрыты. Очень соблазнительно, черт его дери. Гэвин подошел к нему и встал напротив, рассматривая. То есть вот так все просто, да? Сначала он тебя бесит, потом бесит чуть меньше, потом ты начинаешь думать о нем все чаще и в совсем непозволительном ключе, потом бросаешься, очертя голову, под пули и понимаешь, что он тебя не бесит совсем, а потом вы живете вместе? Эта хуйня с отношениями так работает? Гэвин не знаток всей романтической поебени — с девушками у него не выходило легко и просто, потому что им нужно было внимание, много внимания, а он мог им дать пару вечеров в неделю по выходным и то, если не притащит работу на дом. А Коннор — часть его работы, и он сам приперся к нему домой... Но вообще, если подумать, он чуть-чуть больше… И между ними какая-то романтическая поебень… И Гэвин вроде как не против, даже немножко за… И Коннор красивый…И целоваться с ним охуенно… Блядь. Захотелось уткнуться в подушку и как следует проораться или уебать кому-нибудь. Лучше самому себе. Потому что просто блядь. Нет других слов, точно описывающих его состояние. Коннор действительно был красивым. «Идеальные голос и внешность для гармоничной интеграции». Ну что ж, умники из «Киберлайф», у вас все получилось заебись, интеграция прошла более чем гармонично. Гэвин хмыкнул и, не сдержавшись, запустил пальцы в волосы Коннора, — они были мягкими и послушными, немного вьющимися на кончиках, совсем как настоящие — ему нравилось сжимать их на затылке в кулак или просто гладить. Он трепал Коннора по волосам, сам не замечая насколько часто, пока тот, так, между прочим, не выкатил ему статистику. Этот говнюк скорее всего подсчитывал и сколько раз Гэвин застонал от его прикосновений, и сколько раз кончил, и сколько раз посмотрел на его задницу. У него глаза на затылке что ли? Гэвин погладил диод кончиком пальца, чуть царапнув ногтем, и провел от виска по щеке, рассматривая мелкие родинки на лице. У Коннора их было много: несколько на щеках, шее, за ухом, между лопаток и на животе. Даже здесь его создатели постарались. Нахера андроиду-детективу родинки, веснушки и такие губы? Неужели нельзя было создать кого-нибудь менее соблазнительного? Гэвин был уверен, что для допроса вся эта эстетическая фигня не нужна, вряд ли преступник расколется, только потому, что потек от милой мордашки Коннора. А вот с ним самим эта мордашка, родинки и вся прочая эстетическая лабуда сыграли злую шутку. Он остановил палец у уголка губ. Губы мягкие, упругие, и Гэвин знал, насколько они могут быть требовательными. Он нервно сглотнул и обвел их большим пальцем, чуть надавливая и сминая. Коннор нахмурился, слегка повел головой, как будто нехотя просыпался, и резко открыл глаза. Гэвин так и застыл с пальцем на его нижней губе. Коннор смотрел внимательно, не моргая, скорее всего проводил какие-то вычисления и точно должен был прийти к выводу, что его человек в край ебанулся, раз наглаживает андроида в спящем режиме. Наверное, надо было убрать руку и свести все к шутке, но Гэвин медлил. Он еще несколько раз, слегка касаясь, очертил контур губ и, чуть оттянув нижнюю, убрал пальцы. Они целовались так много раз, что могли бы посоревноваться с какой-нибудь парочкой школьников. Но чего-то такого интимного, близкого, личного для Коннора Гэвин никогда не делал. И какого хрена рука дрогнула? Тот едва заметно дернулся вперед, вслед за последним прикосновением, как будто хотел продолжения, и посмотрел на Гэвина немного разочаровано. Диод на секунду мигнул желтым, и Коннор вернул свое обычное выражение лица. — Ты что-то хотел? — спросил он и слегка улыбнулся, будто бы знал, что в голове у Гэвина сейчас. Хотел. Наверное. — Я за пивом на кухню шел. Коннор выглянул из-за его спины и приподнял брови. Гэвин обернулся. На столике перед диваном стояла почти полная бутылка пива. Блядь! — Чтобы потом не ходить, — буркнул он и направился к холодильнику. Чертов Коннор с его мягкими, соблазнительными губами! — Оу, это рациональное решение. Вот только как я оказался в этой цепочке? Гэвин, доставая из холодильника бутылку, чуть не выронил ее. Ну что тут сказать? Коннор умеет анализировать и делать выводы намного лучше него. А он по ходу тупеет рядом с ним, иначе это не объяснить. Еще Коннор умеет язвить. А Гэвин учится менее эмоционально на это вестись, постигает дзен и прочие таинства жизни с девиантнутым андроидом. Что вы можете сказать в свое оправдание, детектив Рид? Во всем виноваты чертовы андроиды! Гэвин доковылял до дивана и удобно устроился на нем, не забыв подложить под бедро подушку, пощелкал по каналам. Реклама, какое-то ток-шоу, фильм, снова фильм, снова реклама, скукота. Внезапно на экране мелькнуло знакомое лицо. — А это случайно не ваш Моисей? — спросил Гэвин, задрав голову, чтобы посмотреть на проходившего позади дивана Коннора. — Это Маркус. Оу, — он замер на секунду и кивнул. — Оу, я понял, что ты имел в виду. Коннор сел рядом и внимательно уставился на экран. Гэвин сделал погромче. Пока решались вопросы относительно андроидов и что с ними делать дальше, Маркус не раз мелькал по телеку, иногда один, иногда со своей свитой. Он шел напролом, активно сотрудничал с прессой, обращался к общественности, вел переговоры с президентом и мэром Детройта и всеми возможными способами доказывал, что андроидам нужны права и гарантии на будущее. Ну что ж, своего в итоге он добился. Это был трудный и тернистый путь, но Маркус не сдался, Гэвин про себя его даже немного уважал. Но теперь на его голову свалилась еще одна проблема, которая могла серьезно пошатнуть только установившийся хлипкий мир. Как Маркус будет это разгребать, одному кибернетическому Богу известно. — … пока мы не располагаем достаточными сведениями о природе постдевиантного синдрома. Но у нас есть все основания полагать, что это спонтанное и случайное явление. Все андроиды, подвергшиеся ПДС, на данный момент обезврежены, — брови Маркуса надломились, а губы дрогнули, будто ему было больно, но он продолжил: — и мы, в сотрудничестве с исследовательским центром Детройта, намерены провести полное расследование для выяснения причины возникновения этого явления. — А «Киберлайф»? Почему нельзя обратиться к ним за помощью? — спросил Гэвин и сделал глоток пива. — Проблема вроде не шуточная. — «Киберлайф» теперь предоставляет лишь сервисный ремонт, тириум и биокомпоненты, но за все это надо платить. Они потеряли немалые суммы после девиации. — Теперь проблемы андроидов — головная боль самих андроидов? — Получается, что так. — «Киберлайф» — хитрые жопы, — фыркнул Гэвин. — Еще какие, — снова согласился Коннор. И никакого тебе рационального анализа. Гэвин посмотрел на него. Выглядел тот напряженным, вслушивался в ответы Маркуса и мэра Детройта на вопросы прессы, хмурил брови и периодически чуть сильнее сжимал пальцы на коленях. Никакого рационального анализа. Чисто человеческие эмоции. — Ты переживаешь за своих? — спросил Гэвин. Коннор молчал какое-то время, потом повел плечами — немного неуверенный жест, будто хотел ими пожать, но не знал зачем это делать — и повернулся к Гэвину: — Мне грустно от того, что это произошло. Теперь снова нет гарантий, что нас оставят в покое. Я сочувствую тем андроидам, с которыми случился ПДС. Тем более, пока неясно обратим ли он, — Коннор задумался и кивнул. — Да, наверное, можно сказать, что я переживаю. Коннор всегда подробно рассказывал, что думал и… чувствовал. Может, чтобы самому разобраться и запомнить, как это. С каждым днем новых эмоций в его жизни становилось все больше. Если люди привыкли жить с этим, чувствовать и эмоционировать для них, как дышать, то для андроидов все это было в новинку. И Коннор каждую новую эмоцию будто пробовал на язык, раскладывал по папкам у себя в голове, давал название и краткое описание. Как-то так себе это представлял Гэвин. Он вздохнул, в три глотка осушил бутылку и открыл новую. — Город только затих от бурлений говна по поводу девиантов, как вы снова бахнули контрольный в голову. Постдевиантный синдром. Охуеть можно. — Это случайное и спонтанное явление, ты же слышал, — ответил Коннор чуть резче, чем мог бы. — В нашей программе не прописаны коды для стабилизации системы при повышенном эмоциональном фоне. Мы не можем это контролировать — А девиантность? Ее вы могли контролировать? Коннор выпрямил и без того идеально ровную спину и напрягся, сжал пальцы на коленях — Гэвину показалось, что он услышал скрип пластика. Диод заморгал желтым, но быстро успокоился. — Выбор был. И для многих он был очевидным. Гэвин помнил одно из своих первых дел вместе с Коннором и Андерсоном, — казалось, уже сто лет прошло — где андроид стал девиантом после жестокого обращения с ним. Он был сломленным, зашуганным, потерянным. И к тому же чувствующим все: страх, боль, гнев. Может, останься он машиной, было бы проще? Проще вообще ничего не чувствовать? Коннор после девиации не выглядел напуганным, скорее немного удивленным и чуть-чуть растерянным. Они еще ни разу не поднимали тему того, что привело его к желанию перестать быть машиной, а сейчас Гэвина так и подмывало спросить — а каким выбор был для Коннора? Легко ли ему дались принятие девиантности и краш программы? И что послужило толчком для этого? Если бы сейчас стоял новый выбор: стал бы он девиантом еще раз или остался безэмоциональным куском пластмассы? Как бы тогда изменилась жизнь самого Гэвина, если бы Коннора в ней не оказалось? Коннора-девианта, все чувствующего, понимающего, со своими странными желаниями и странной симпатией к нему. Гэвин задумчиво пошкрябал шрам на переносице, — слишком много вопросов для одного вечера — откинулся на спинку дивана и потянулся, ногу тут же неприятно дернуло. Он схватился за нее и тихо выматерился. Даже несмотря на то, что он разминал ее каждый день, в мышцах все еще чувствовалась скованность и иногда их сводило судорогой. Осталось только начать предсказывать погоду. Коннор пересел поближе и помассировал ему бедро — аккуратно провел ладонями вверх и вниз, размял мышцы, погладил большими пальцами место ранения. Гэвин немного разомлел от этого, прикрыл глаза и вытянул ногу на невысокий столик перед диваном, но случайно задел недопитую бутылку, и пиво из нее вылилось на пол. — Вот блядь! — выругался он и подскочил с дивана, но тут же плюхнулся обратно, держась за бедро. Эта нога его доконает. — Не вставай, — сказал Коннор и поднялся сам. — Послушай, я не немощный старпер, чтобы ты так надо мной трясся, — фыркнул Гэвин. Коннор замер с салфетками в руках, перестав вытирать растекающееся по столу пиво, и удивленно посмотрел на него. — Я так и не думал. Ты половозрелый мужчина, среднего возраста в… — Так-так-так, — замахал руками Гэвин, — остановись, я понял. Но ты же просканировал мою ногу. Ты знаешь, что я не подохну от этого ранения и со мной все хорошо. Не обязательно так себя вести. — Я думал, что проявление заботы будет тебе приятно, — приподняв брови, сказал Коннор. — И я сам хочу себя так вести. Гэвин закатил глаза. К такому зашкаливающему уровню заботы он не привык. Вообще к любому проявлению заботы не привык, поэтому и фыркал на Коннора, как одичалый. Когда все время один, потом становится тяжело впускать кого-то в свою жизнь и принимать все эти отношенческие мелочи, которые для других — норма. Хотя Коннора и не надо было впускать, он просто выбил с ноги дверь, пришел и поставил тут свой флаг. Коннор-завоеватель, блядь. Где у него вшит такой протокол? Признавать, что забота действительно была приятна, это как взять собственную гордость и засунуть ее глубоко в задницу — для Гэвина практически невозможно. Но он эгоистично позволял Коннору все это, поощрял своим молчанием и пока ничего не давал взамен. Преступное бездействие? Виновен, ответил бы Гэвин. — Быть, как люди, отстойно, верно? — спросил он. — Нет. Мне нравится, — ответил Коннор, скомкав промокшие салфетки. — Это сложно, но, мне кажется, я справляюсь. — Люди такие хрупкие во всем, пиздец просто, — Гэвин хмыкнул и потер бедро. Возможно, он имел в виду не только человеческое тело. — Хотя вы, девианты, оказались не крепче, если так посмотреть. — Тебя пугают проблемы с девиантами, потому что ты состоишь в отношениях с одним из них? Прямолинейностью Коннора можно было убивать. Сделать копье и воткнуть прямо в грудину Гэвина, чтобы не мучился. Он устало вздохнул и побарабанил пальцами по подлокотнику. Гэвин не знал, как назвать то, что сейчас между ними. Он родился и вырос в мире, где «отношениями» называлось что-то, что происходило между людьми. А потом в их жизнь стремительно ворвались андроиды, и все пошло по пизде. Жизнь самого Гэвина пошла по пизде. Сначала он ржал и глумился над теми, кто хоть как-то сближался с андроидами, а потом — постыдные походы в клуб «Рай», ничего особенного, он просто смотрел на вертящихся на шестах андроидов, познавал себя и свои грани дозволенного и бесился от того, что эти грани стирались слишком быстро. А потом к ним в участок прислали Коннора. Невероятно бесячего экземпляра среди всех своих собратьев. И жизнь Гэвина пошла по пизде во второй раз. Уже знакомой дорогой. — Если бы мне кто-то сказал, что я буду жить с андроидом… Что между нами будет… То, что сейчас между нами… Блядь, ваша девиация… Все это, — Гэвин, теряясь в словах, взмахнул рукой, чертя круг вокруг себя и Коннора, — слишком сложно. Как объяснить Коннору, который сам как без году неделя начал познавать широкий спектр человеческих эмоций, то, что творилось на душе у Гэвина? Даже он сам толком нихуя не понимал в собственных разрозненных эмоциях, но приходил к мысли, что все это куда серьезнее и запутаннее тисканья в перерывах на работе и долгих поцелуев перед сном. Кто бы мог подумать? Это не просто физиологическая реакция его тела, как он пытался убедить себя первое время, это что-то куда глубже. Смириться с тем, что он испытывает к Коннору чувства, которые никогда не думал, что сможет испытать к андроиду, к машине, было пиздец как сложно. Но ведь Коннор теперь не просто машина… Чтобы уложить это у себя в голове в правильную и логичную цепочку, оценить масштаб трагедии, понять, что, Гэвин Рид, ты вляпался по самое не балуйся и принять все, понадобилось три недели больничного. Теперь, видимо, уже не было дороги назад. Да и не то чтобы Гэвин ее сильно искал. — То есть люди всегда делают так? Избегают сложностей? — спросил Коннор, вернувшись из кухни с новой бутылкой пива. — Да блядь! Я не избегаю! — чуть повысил голос Гэвин, ударив ладонью по подлокотнику. — У меня в жизни никогда не было ничего легкого, вечно какая-то поебень, которую надо разгребать. Коннор подошел к дивану и остановился рядом, возвышаясь над Гэвином. — Дома, — продолжил тот, не сбавляя тона, — пока не свалил от родителей, на работе. Теперь носимся с вами: то у вас девиация, то, блядь, постдевиация. А теперь в моей жизни еще появился ты. И все, пиздец. Над головой раздался медленный хруст стекла, как в фильмах ужасов, а потом на Гэвина полилось холодное пиво, и посыпались осколки бутылки. Ее донышко неудачно упало на плечо острым краем и оставило неглубокий порез чуть ниже рукава футболки. Гэвин шикнул и инстинктивно ухватился за рану. — Что за хуйня? — заорал он, отпрянув от края дивана и смахнув с себя мелкие осколки и капли пива. — Ты что творишь? Коннор смотрел прямо перед собой, не моргая, стеклянным, механическим взглядом, совсем, как сегодня утром в подсобке. Рука его, сжатая в кулак, медленно перетирала стекло в мелкое крошево. Диод на виске истерично бился желтым и через раз сбивался на красный. У Гэвина холодок пробежал по спине от вида безэмоционального, пустого выражения лица Коннора. Выражения лица машины-Коннора. Это был даже не страх, это было отвратительное ощущение дежа-вю. Кровь медленно стекала из пореза на руке, а Гэвин все смотрел на Коннора и быстро прокручивал в голове варианты. Завис? Программный сбой? Вмешался-таки «Киберлайф»? Вышел из себя? Гэвин даже не успел разозлиться, он скорее был ошарашен — Коннор никогда себя так не вел с ним, даже если Гэвин превышал допустимый уровень собственного мудачества. Что, блядь, происходит? Рядом под подушкой в кобуре лежал пистолет. Гэвину всегда было спокойнее, когда он находился поблизости — кто-то назвал бы это профдеформацией и паранойей, а Гэвин сказал бы, что они не видели того дерьма, что видел он. Но это же Коннор! Коннор, который таскал ему еду на работу, помогал после ранения, был со всеми предельно вежлив и умилялся каждой животине в округе. Коннор, который для него был… Тот, наконец, тряхнул головой и моргнул, будто выходя из спящего режима. Удивленно, чуть приподняв брови, посмотрел на ошалевшего Гэвина, потом перевел взгляд на его руку, на свою руку, и моментально разжал пальцы — мелкие осколки посыпались на край дивана, как пыль. — Гэвин, я… Коннор выглядел шокированным не меньше самого Гэвина, истерично мигал желтым диодом, открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать. Машины себя так не ведут. Машины не смотрят таким недоумевающим и растерянным взглядом, не забывают слова и уж точно не испытывают сочувствия. — Ты совсем долбанулся? — с нажимом спросил Гэвин и постучал по своему виску. — По-твоему это смешно? Если на месте Коннора был кто угодно другой, Гэвин бы не сдерживался — наорал так, что тот бы забыл свое имя, может, и уебал бы еще. Но это был Коннор! Коннор, который вытворял какую-то хуйню и упорно твердил, что все заебись! Его тоже хотелось встряхнуть хорошенько, чтобы поставить все винтики в башке на место, а потом обнять, похлопать по спине и сказать, что все будет хорошо. — У тебя кровь, — сказал Коннор, испуганно надломив брови. — Да. Да, прикинь, — саркастично заметил Гэвин и стер кровавую дорожку тыльной стороной руки. — У людей обычно идет кровь, если они поранились. Он замолчал, не сводя глаз с Коннора, который осматривал его с ног до головы — скорее всего сканировал на наличие еще повреждений. Гэвин цыкнул и, приподняв одну бровь, сказал: — Я вообще-то жду объяснений. Оправданий. И извинений. — Сначала нужно обработать рану. Я принесу бинт, — Коннор развернулся и направился в сторону ванной, откуда вернулся с аптечкой и положил ее на столик перед Гэвином. — Я тебя внимательно слушаю, — сказал тот и потянулся к аптечке. Раздражение понемногу стихало, на его место приходили недоумение и куча вопросов. Коннор молча пододвинул аптечку к себе, встал перед Гэвином на одно колено и взял его за руку. По ней тут же прокатилась мелкая вибрация от него. У людей бы это означало трясущиеся руки — Коннор волновался. Гэвин внимательно всматривался в его лицо, пытаясь разглядеть в нем хоть что-то подозрительное, найти хоть какие-то ответы на вопросы. Но все было, как обычно: тонкие сжатые губы, сосредоточенный взгляд, чуть сдвинутые брови. И только желтый диод не вписывался в эту картину. — Мне нужно продиагностировать себя еще раз, чтобы точно ответить на твои вопросы, — наконец, сказал Коннор. В глаза Гэвину он пытался не смотреть. Тот только фыркнул и слегка ткнул пальцем в неспокойно мигающий диод. — Мне кажется, ты от меня что-то скрываешь. — Я бы не стал скрывать что-то серьезное, тем самым подвергая тебя опасности, — ответил Коннор. Гэвин посмотрел на заклеенную пластырем руку и скептически поднял бровь. У Коннора, видимо, было свое представление о «не подвергать опасности». — Извини за это, — Коннор проследил за его взглядом. — Я буду в другой комнате. Он поднялся, собрал аптечку и вышел из комнаты. Гэвин, нахмурившись, посмотрел ему вслед. Творилась какая-то хуйня, которую он никак не мог уловить, а Коннор, по-видимому, не собирался ему о ней рассказывать. Нужно было подумать и успокоиться. Захотелось покурить. Высмолить несколько сигарет одну за другой сразу до фильтра. Впервые за сколько лет? Им с Коннором еще предстоял очень долгий и серьезный разговор, а Гэвин, если честно, хреновый парламентер в вопросах, касающихся отношений. — Просто пиздец, — констатировал он, царапая ногтем край пластыря.