В цветении

***

В последние дни весны даже метлы оржовских подметальщиков, казалось, покрылись цветочками. Вся Равника ликовала в зеленом буйстве еще молодой листвы. Лишь болото на месте бывшей дикой рощи оставалось черным и мертвым. Им не заинтересовались даже Голгари – в ядовитой грязи не росло и не жило ровным счетом ничего. Гниющая взвесь не застывала и не оседала, оставаясь полужидкой, холодной, несмотря на погоду, и отвратительно вонючей. Никто не понимал, в чем причина столь странного природного явления посреди города. Знал об этом лишь Домри. Убийственный смрад от топи расползся во все стороны, достигнув и Плетеницы, и груульских трущоб на горе. Запахи, витавшие в поселке на склоне в обычной жизни, порой тоже нельзя было назвать приятными, но гнилая вонь по-настоящему травила соплеменников Домри. Не помогали даже костры, на которых шаманы ради дыма за пару дней спалили весь запас редких обрядовых благовоний. Жители поселения начали болеть. Чувствуя свою вину за произошедшее бедствие, Домри решил вмешаться. Ранним утром, когда солнце едва встало, окутанное розоватой мглой, он спустился по диким извилистым тропам к подножию горы с дальней стороны от цивилизованных городских кварталов. Здесь, среди руин древних зданий и исполинских деревьев, обманчиво мирно щипали траву гигантские черные буйволы. Домри без опаски приблизился к ним. Стадо в несколько десятков голов знало мальчика, который владел умением разговаривать с животными, и более того, никогда не делал этого снисходительно из своего человеческого положения. Кроме него, эти буйволы не подпускали к себе никого, даже старейшин и шаманов. Юный Груул поприветствовал вожака стада. Тот склонил перед подростком мощную голову. Домри взялся за мохнатое ухо и сказал в него несколько слов. Буйвол согласно качнул огромной дугой рогов, поднял морду и заревел так, что с горы покатились камни. Рогатые сородичи бросали пастись и подтягивались к вожаку. Подросток вскочил на загривок быка. Размах его рогов был таким, что Домри едва мог держаться за их концы, широко раскинув руки. Пятками он упирался в жесткую свалявшуюся шерсть по бокам шеи буйвола. Чуть подтолкнув рога вперед, юный Груул побудил быка идти. Стадо потянулось за ним, сначала спокойно и почти бесшумно, не считая обыкновенных звуков мирной скотины – фырканья и шумных вздохов. Но, когда Домри вывел буйволов на открытое место, они заволновались, замычали, и задние начали с возмущенным ревом напирать на передних. Всадник вновь качнул рога, для острастки наподдал пятками по мощной шее быка, и вожак пустился вниз по дороге, а за ним и все стадо. Когда они набрали скорость, Домри отпустил одну руку. Он крепко держался на своем скакуне, приподнявшись на пятках на свалявшейся шерсти, чтобы проще было оглядываться назад, и то и дело взмахивал свободной рукой, творя заклинание. Он кричал во весь голос о водоемах Симиков, где по дну бродили руконогие рыбы. О голгарийском расцвете разложения и круговороте жизни и смерти под сводами подземелий. О шагающих храмах родной гильдии Катии, созданных из единения мрамора и тонких лоз. О Щербатом Кольце, где древесные корни выступали из земли и поднимали на себе руины зданий. Слова сливались в песню и теряли отдельный смысл, разбиваясь на странные части в ритме грохота копыт. Пыль с высохшей дороги окутала буйвола и его седока, набилась Домри в рот и в нос, и отваливалась коркой от лица, словно посмертная глиняная маска, а потом нарастала снова, прилипая к его коже понемногу слой за слоем – броня из земли, магию которой почитало его племя. Остальное стадо мчалось следом, заставляя редких в этот ранний час путников по дороге отступать на обочину. Стук копыт разносился так далеко, что с жилых улиц послышались испуганные крики. Подросток взглянул на крыши Плетеницы вдали, и готов был поклясться, что и они покачиваются от топота. Дикие быки и коровы с вожаком во главе на бегу, внимая заклятию Домри, прирастали плотной шкурой, неуязвимой для смертельного яда. Их копыта уплотнялись и расширялись. Ноздри ползли вверх, чтобы животные могли легче дышать, и глаза покрывались кожаными складками. Буйволы стали напоминать речных чудищ, которых Домри мельком видел, в первый раз попав в джунгли – огромные округлые туши, лениво возившиеся в грязи. Но они оставались дикими груульскими быками – зверями, способными превратить городской квартал в руины, руины в пыль, пыль в болото, а болото – в твердую землю. Не замедляя скачки, юный Груул верхом на вожаке стада очертя голову пронесся по дороге в низину и плюхнулся в овраг. Буйвол поплыл по трясине, подгребая под себя жижу широкими копытами, фыркая высоко вздернутыми ноздрями и призывно мыча. Было видно, что вожаку нравится огромное болото куда больше, чем скудные лужи под горой в Щербатом Кольце. Все прочие коровы и быки несколько мгновений выжидали, сгрудившись на дороге, но поняли, что опасности нет, и с громоподобным ревом тоже погрузились в овраг. Домри стоял на спине быка, придерживаясь за рога, и смотрел, как неподдающееся магии смерти стадо бултыхается в иле, поднимая брызги, булькая и взбивая черную жижу в твердую земную основу. Его глаза чесались от пыли, едкий болотистый запах раздражал нос, но его тело было защищено землей, а в душе гремела песня джунглей, и он вновь и вновь запевал ее вслух. Грязь густела, буйволам становилось все труднее шевелиться в ней, но упорный дикий скот слышал просьбы мальчика, говорившего на их языке, и не покидал оврага, почти ставшего уже вновь земной твердью. Внезапно посреди стада взметнулся фонтан грязи, и из-под него поднялась исполинская бронированная голова, напоминавшая змеиную. Вурм Селезнии вытягивался всем телом, рос и рос над оврагом, пугая буйволов и сгоняя их к берегу. По его зеленоватой коже стекал густой ил. Домри выкрикнул несколько успокаивающих слов, убеждая стадо, что опасности нет. Рядом с восставшим из-под грязи вурмом поднялись еще два, и каждый новоприбывший был толще и длиннее другого. Трое вурмов, распрямившись и достигнув высоты с большое дерево, внезапно облились белым сиянием и свились между собой, а затем расплелись и, содрогаясь, обрушились в болото. Селезнийская магия жизни и роста, истекавшая от них, растворяла черноту, делая твердеющий ил плодородной почвой. Гигантские черви бились в овраге, крутились вокруг своей оси, ныряли, довершая превращение ядовитой грязи, и вновь показывались рядом со стадом, уже потянувшимся к берегу. Значит, в Плетенице вправду услышали набег буйволов, понял Домри, и пришли ему на помощь. Быки и коровы, увязая в земле, по одному выбрались на кромку поля. Заклинание развеивалось, делая их вновь пусть и диким, но всего лишь скотом. Вожак опять наклонил голову перед Домри. Тот похлопал его между рогов, проговорил несколько слов, и большой бык повел свое стадо вверх по дороге, обратно к горе в Щербатом Кольце. Вурмы в последний раз крутанулись в рыхлой коричневой земле и нырнули в нее, согласно взмахнув хвостами на прощание. Домри остался стоять у поля. Теперь исцеленные раны земли Равники зарастут быстро, юный Груул знал это. Скорее всего, селезнийцы все же явятся сюда и высадят здесь свой кружевной лес. А со временем, вероятно, он одичает, сокрушит филигранные беседки и легкие мосты между деревьями, и достанется Груулам. Как бы то ни было, рост и цветение не остановятся никогда. Невозможно вернуть прежнюю жизнь, в этом Лилиана была права. Но на месте того, что погибло, всегда должно возрождаться что-то новое. Может быть, первые селезнийские садовники придут сюда уже завтра. Или сегодня. Подросток, наконец чувствуя умиротворение, пошел прочь. На развилке дороги, откуда с пустыря вели пути к Плетенице и к трущобам, незнакомая молоденькая эльфийка сокрушенно вздыхала над огромным комом мятой цветочной рассады у ее ног на мостовой. Рядом валялась корзина с выпавшим дном. На поясе у девушки висели изящные садовые инструменты. Домри понял, что эльфийка направлялась как раз к свежевспаханному пустырю. Она беспомощно взглянула на юного Груула. – Дай помогу, – Домри опустился на корточки и начал разбирать нежные стебельки, отделяя уцелевшие от сломанных. Снизу вверх он поглядел на новую знакомую и улыбнулся. Она робко присела рядом и тоже взялась за дело. Их пальцы соприкоснулись. Начиналось лето.