В цветении

***

По случаю непогоды эльфийских караульных отозвали от ворот Плетеницы. На пост заступил могучий толстокожий локсодон, которому был нипочем ливень. Одно оказалось плохо – он был подслеповат. Площадка у ворот всегда освещалась по ночам, но страж не разглядел в тусклом сиянии светильников за пеленой дождя подростка, трясущегося от холода, который не добрел до него нескольких шагов и упал в лужу. Он обнаружил его лишь на рассвете, когда дождь иссяк, и черные тучи в небе начали таять. Локсодон сразу же понес мальчика в сад, в шатер для странников, и передал целителям. Несчастного сильно лихорадило. Его кожа вздулась и покрылась синими пятнами, словно у утопленника. Из одежды на нем была лишь размокшая кожаная безрукавка и штаны подозрительно знакомого покроя. Его раздели, обтерли целебным отваром, насильно напоили теплым травяным чаем и уложили на постель. До вечера мальчик то ли спал, то ли пребывал без сознания. На закате он приподнялся и скинул с себя одеяло. – Катия... – прохрипел Домри. – Лежи, – рука целителя мягко, но настойчиво толкнула его обратно. Он вновь задремал, но потом открыл воспаленные, мутные глаза и обнаружил, что над ним склонились знакомые ему эльфийские караульные. – Мы помним тебя, – заявил старший, широкоплечий и широколицый эльф. – Ты друг Катии. Вы вчера ушли вместе. Где она? Домри обессиленно опустился обратно на постель. Как им сказать?.. – Мы были в сиреневой роще, – еле слышно проговорил он. – Мы полезли в грот, и он обрушился... Я ничего не помню. А потом рощу затопило, и когда я смог найти Катию, она уже утонула. Нужно ее забрать... Эльф оттолкнул целителя и рывком сдернул Домри с постели. Держа его одной рукой под горло, он замахнулся на подростка граблями, перехватив их поближе к заточенному вееру. – Грязные варвары! – От ярости у эльфа сводило челюсти. – Вы, Груулы, спите друг с другом по пещерам, как звери, и это ваше дело, но ты утащил с собой дочь нашей гильдии! Он стиснул пальцы на горле подростка еще сильнее. Домри закрыл глаза, отдаваясь милосердному удушью. – Оставь его! – за спиной у караульного вырос локсодон, забрав у эльфа грабли из руки легко, как тростинку. Тот с силой швырнул Домри обратно на постель. – Мальчик сам едва не погиб. Я нашел его у наших ворот. Вы же видите, что он явился за последними почестями для девочки из Конклава, хотя мог бы закопать ее по груульскому обычаю. Кажется, у них есть что-то подобное... Речь стража прервалась всхлипами Домри. Ему было невыразимо стыдно, горько и при этом страшно, как никогда в жизни. Вместо великой тайны, разделенной надвое, случилось позорное и непоправимое. Он оказался виноват в гибели Катии, он соврал ее гильдейцам, и он начал понимать, что его дар непостижим для него. Караульные заставили Домри встать и одеться, поторапливая его, против селезнийского обычая делать все неспешно. Тело Катии нужно было прибрать как можно скорее, пока за ним не явились Голгари, которые были бы рады заполучить в ряды живых мертвецов юную эльфийку из Селезнии. Среди селезнийцев вести разносились быстро, и когда Домри выбрался на улицу, у ворот Плетеницы уже стояла толпа. Катию любили все. Некоторые плакали или были растеряны, но большинство лиц выражало тихую сосредоточенную скорбь. Собравшиеся несли в руках фонарики-корзинки с живыми светлячками внутри. К их ногам были привязаны деревянные колокольчики, которые при каждом шаге издавали звонкий печальный стук. Подняв светильники над головами, люди, эльфы, кентавры и локсодоны потянулись в сумерках по залитым водой, не оправившимся еще после грозы улицам, к долине. За ними вслед к дороге подходили и селезнийцы из других кварталов, в ожидании совершения их гильдейского обряда провожания в последний путь. Домри брел в толпе, с пустыми руками и без колокольчиков. Ему не предложили, а сам он не решился просить ни о чем. Босой, несчастный, с опущенной головой, он готов был даже к тому, что на берегу оврага они обнаружат рабочих Голгари, и тогда ему придется обменять им себя на тело Катии, чтобы не испортить отношения между гильдиями. Еще с полдороги стало понятно, что дикой рощи больше не существует. Вместо аромата сирени из долины несло гнилью, столь омерзительной, что кое-кто из процессии сравнялся цветом лица со своим бледно-зеленым гильдейским одеянием. Вся низина была затоплена черным илом, и остался лишь узкий берег со стороны дороги. Ил лежал ровно, не пузырясь нигде и не всплескивая, как обычно случается на болотах, лишь покачиваясь всей поверхностью от края до края. Местами из жирной глади торчали мертвые ветки, с которых свисали сосульки грязи. Тело Катии все так же покоилось на полосе твердой земли. Домри разглядел в наступающей темноте ее отмытое дождем светлое платье и остановился, пока все остальные шли вперед к ней. Он понял, что не в силах идти дальше и снова видеть итог своих лучших намерений, превратившихся в гибельное несчастье. И неожиданно, когда шествие расступилось, он заметил рядом с мертвой эльфийкой женщину. Черноволосая незнакомка сидела у тела, словно это не доставляло ей никакой неловкости, расслабленно, как на пикнике, прямо на голой земле. Смрад от грязи, похоже, тоже ее не беспокоил, как и вечерний холод – даже издали было видно, что она одета в весьма откровенный наряд. Домри увидел, как один из кентавров двинулся к женщине, намереваясь оттолкнуть ее от тела Катии, но внезапно сам отшатнулся назад, когда она подняла голову и посмотрела на него в упор. Однако она все же поднялась на ноги и отошла, не мешая селезнийцам совершить их печальный и трогательный обряд, в котором гильдейцы, опустив на землю фонарики, передавали погибшую девочку с рук на руки по цепочке до самого сада Плетеницы. Те, чьи руки опустели, поднимали фонарики с земли и удалялись следом. Домри шмыгал носом и кулаком вытирал слезы, чувствуя себя совершенно беспомощным и раздавленным, как будто вся обвалившаяся земля давила тяжким грузом на его плечи. Огоньки в его глазах расплывались золотыми кляксами. Женщина не уходила. Когда последний участник церемонии скрылся из вида, незнакомка повела рукой над тем местом, где до этого лежала Катия, и воздух над землей засветился неестественным бело-лиловым сиянием. – Подойди сюда, – проговорила женщина совсем тихо, но Домри расслышал ее голос за несколько десятков шагов, как будто слова были сказаны ему прямо на ухо. Он приблизился и вошел в световое пятно, оказавшись совсем близко к незнакомке. Домри успел притерпеться к болотной вони над оврагом, но сейчас ему в ноздри ему ударил запах, от которого он содрогнулся – испарения перележавших зиму фруктов, резкий аромат сирени и давящий, невыносимый дух сырой земли. Юный Груул отшатнулся, неожиданно вспомнив, что уже чувствовал этот запах на том же самом месте. Так пахло из того грота, возле которого валялись чьи-то останки. Женщина усмехнулась. Ее длинные черные волосы чуть шевелились и покачивались, приподнявшись и зависнув в воздухе, словно в стоячей воде. Глаза были подведены темной краской. Бледную кожу покрывали синюшные узоры, напоминавшие дорожки личинок жука на древесине. Линии уходили под ее платье. Домри против своей воли задумался, где же они заканчиваются, поймал себя на этой неуместной мысли и почувствовал, что краснеет. – Приветствую, мой маленький неопытный путешественник по мирам. Решил вернуться на место своего преступления по неосторожности? – проговорила незнакомка мурлыкающим голосом. – Что?... – Домри чуть не свалился в грязь. – Откуда вы... – Милый мальчик, заметь, я говорю не о твоей погибшей эльфийской подружке. Обвал, который ты устроил, уничтожил мое убежище. Здесь, в Равнике, невозможно и шагу сделать, чтобы не ввязаться в разбирательство между гильдиями. Я едва нашла ничейное место, куда никто не лез, и занималась тут моими магическими делами. Но одному юному герою-любовнику захотелось поделиться с девушкой своим умением уходить в другой мир, и вот итог, – женщина кивнула в сторону грязевой ямы. – Обрушилась сначала ваша пещера, а за ней все остальные, и мое тайное местечко тоже. Его залило дождем, и все мои зелья смешались с водой и вытекли в овраг. Ты видишь, что ты натворил? Эта земля теперь необратимо мертва. Моя магия, магия смерти, убила эту рощу. А перед этим ты убил свою очаровательную любовницу... Почти что любовницу, я имею в виду, – собеседница Домри повела тонкой бровью, словно приглашая его на откровенность. Подросток стоял, как пораженный громом, не в силах произнести ни слова. – Вы кто? – наконец выдавил он. – Вы же не из Голгари? Они не говорят такого... И они... – слезы вновь подступили к его глазам, – не отдали бы ее... ее... обратно селезнийцам... – Знаешь, мальчик, – женщина взяла Домри за руку холодными пальцами, и накрыла его ладонь своей узкой ладонью, – я тоже не хотела ее отдавать. Мне она понравилась. Но вы были такими трогательными здесь, в роще, что я решила позволить этим садовникам забрать труп. Я даже стерегла его, чтобы твоя эльфиечка не досталась для любовных утех какому-нибудь гнилофермеру. Исключительно ради тебя, юный мироходец. Домри вытащил руку из ее рук. Пальцы сводило, как будто он снова окунул их в грязь. – Откуда вы знаете обо мне... все это? Про миры? И про нас... с Катией? – Я была здесь неподалеку, когда ты рассказывал своей селезнийке про уход в другую вселенную, мальчик, – незнакомка вновь опустилась на землю, жестом приглашая юного Груула сесть рядом с собой. Он повиновался. Прозрачная дымка бледного света окутывала их, и сквозь нее было видно, что вокруг уже по-настоящему темно. Домри даже ощутил странный уют и спокойствие, возможно, оттого, что ему наконец можно было говорить обо всем открыто. Хотя собеседница не внушала ему полного доверия, он уже был ей благодарен. – Может быть, познакомимся наконец? – До... В общем, Домри, – юный Груул стеснялся своего полного имени, устаревшего еще до его рождения и звучавшего нелепо на слух большинства жителей нынешней Равники. Возможно, как раз эта чародейка оценила бы его красоту, но ему не хотелось напрашиваться на симпатию. – Домри Раде. – Красивое имя, – она чуть наклонила голову вбок, словно эти два коротких слова были мелодией с долгим эхом. – Раде... Тебе подходит. А меня зовут Лилиана. Теперь мы представлены друг другу и можем говорить откровенно. Я тоже умею ходить по мирам, впрочем, ты это уже, должно быть, и сам понял. Так вот, Раде, расскажи мне, кто, во имя Урзы, убедил тебя, что ты можешь увести в другую вселенную кого-то еще, не обладающего Искрой? – Никто... – упавшим голосом проговорил Домри. – Я никого и не спрашивал. Я сам, я думал... И, поначалу с неимоверным трудом подбирая слова, а затем уже не задумываясь ни о чем, сперва шепотом, под конец почти криком, Домри рассказал Лилиане о своем Погребении. В конце концов, судя по внешнему виду этой женщины, она совершенно точно не посягнула бы на обряды их племен. Лилиана слушала его внимательно, не перебивая, то посмеиваясь, то качая головой, то совершенно искренне ужасаясь. – Бедный мальчик, – проговорила она, когда Домри закончил свою историю. – И бедные мы. Бедные все мы. Искра мироходца – действительно величайший дар. Когда-то мы были богами. Мы снисходили в миры в сиянии нашей славы, а не падали в них, как ты или как бедняжка Белерен, которого тоже каждый раз выворачивает наизнанку! Домри не знал, кто такой Белерен, но ощутил к нему острое сочувствие. – Никому из нас, я имею в виду старых мироходцев, и в голову не пришло бы использовать умение путешествовать по вселенным для того, чтобы было где переспать с подружкой. А сейчас от нашей силы остались жалкие крохи, и Искру может получить любой уличный мальчишка. Неудивительно, что такие, как ты, приносят только вред себе и другим. Ты после своего посвящения перепутал причину и следствие. Ты, говоря по правде, вообще все перепутал. Больше всего на свете юный Груул сейчас хотел провалиться сквозь землю. Лилиана не злилась, она говорила совершенно спокойно, и это было самым неприятным. Она словно бы подводила итог его ошибкам просто ради того, чтобы он мог совершать новые. – Но почему вы не остановили нас... меня? Когда я рассказывал Катии, что нас ждет? Почему? – О, мой юный кавалер, – Лилиана вздохнула, и прядь волос, упавшая на ее лицо, изогнулась, словно змея, – вы были слишком поглощены вашим предстоящим взаимным удовлетворением. Этот пыл двоих, собирающихся терять невинность, настолько отвратителен, что даже возбуждает, – она облизнулась бледным языком и подмигнула подростку. – Как же я могла прервать вас? Домри отодвинулся от чародейки. – Не бойся меня, – Лилиана странным образом вновь оказалась рядом с ним. – Я не причиню тебе зла. По правде сказать, ты первый мироходец из встреченных мной, кто хотел поделиться своим умением с кем-то еще, а не ставил себя выше других. Я больше прочих знаю о смерти, но я смотрю на тебя и вижу саму жизнь. Чародейка протянула руку и нежно провела пальцами по его по голове, по границе выбритой кожи и гребня волос. Домри заерзал на земле. Ощущение от этих прикосновений его неким образом беспокоило. Но он ждал, что сейчас Лилиана скажет ему что-то ободряющее, и она сказала – то, что, вероятно, было ободряющим для нее. – Милый Раде, не переживай. Она умерла сразу, без мучений. Не утонула в грязи и не задохнулась землей. Всего лишь сломала шею под обвалом, когда ты ушел прочь – чуть приподнялась, оказавшись под разрывом пространства, и ей на голову упали доски. Думаю, она даже не успела ничего понять... – Вы видели нас в пещере? – Домри казалось, что он громко кричит, но на самом деле он едва шептал. – Видели, как я ушел, а Катия погибла?.. Чародейка переместила руку ему на затылок. Домри увидел совсем близко ее лицо. Лилиана молчала несколько мгновений. – Нет, – наконец проговорила она. – Я оставила вас, когда вы уединились, и вернулась в свой грот. В самом деле, Раде, ты должен привыкнуть к тому, что обыватели, не покидающие свои миры, станут помехами на твоем пути. Чем бы вы ни занимались, я не вправе была вмешаться в твои действия. И я не видела, как именно погибла твоя эльфийка, и тем более не знала поначалу, что ты так и не овладел ею. Я всего лишь потом осмотрела ее тело... Домри сбросил руку Лилианы, вскочил на ноги и попытался рвануться прочь из этого мира. Он собрался и сосредоточился за краткое мгновение ярости, боли и негодования, но Лилиана оказалась быстрее. Ее рука вновь метнулась змеей и ухватила Домри за плечо. Пальцы, еще мгновение назад легкие и осторожные, впились в его кожу, как стальные крючья, и длинные ногти воткнулись в плоть до крови. – Тише, – странно, но голос чародейки был спокойным и вкрадчивым. – Хочешь сбежать отсюда? Предлагаю сделать это вместе. Я покажу тебе еще один мир. Обещаю, что тебе станет там легче. Кровь Домри все еще бурлила в его венах, как кипяток в трубах самоходки Иззетов. Он стоял на месте, готовый идти, и чувствовал что-то совсем другое, не то, что было раньше. Энергия собиралась в нем, а не разрывала его на части. Зрение не мутнело, а прояснялось, и вместо гулкого рева в ушах, от которого опрокидывалось сознание, он слышал слитный и ясный зов тысячи путей сквозь пустоту. – Все хорошо? – Лилиана стерла кровь с его плеча. – Да, – не веря самому себе, отозвался Домри. – Да, – словно эхо, повторила она. – В переходе по мирам нужен опыт, Раде. Я не буду тебя обнадеживать, это непредсказуемое явление. Может случиться все, что угодно, но, похоже, ты наконец дорос до того, чтобы управлять своим даром. Пошли со мной. Обещаю, ты не пожалеешь. Она взяла его за обе руки, словно в танце. И, так же как в танце, их завертело обоих в одну сторону и каждого вокруг своей оси, так, что Домри был вынужден отпустить руки Лилианы. Он зажмурился, но сейчас это оказалось скорее похоже на ярмарочную карусель Ракдосов – было чуть страшно, слегка тошнило, и сердце билось неровно, но ничего ужасного не происходило. Пустота свистела у него в ушах, и нечто неосязаемое охватило его голову, перекрыв ему уши и глаза. Ноги Домри внезапно встали на твердую землю. Подросток не упал, как это бывало раньше, а словно сделал шаг вниз по крутой лестнице. Он ощутил, что у него пересохло во рту и ныло в висках, но больше никаких последствий не было. В то же мгновение Домри всем телом почувствовал стылую сырость, намного более пугающую, чем в грозовую ночь в Равнике, когда погибла Катия. В его родном мире подобное ненастье бывало кратковременным, хоть и гибельным. Здесь же дождь моросил сутками, неделями, месяцами – Домри всем телом ощущал глухую безысходность этого места. Каждая капля била по его коже, словно крохотный свинцовый шарик, как будто влага несла с серого неба на землю глубокое скорбное мучение. В воздухе висел слоистый туман, пахнувший грязной речной водой и кислым дымом бедного жилья. Домри сразу же начал замерзать. Он обхватил себя руками, чувствуя, что даже острая печаль по погибшей Катие была не так страшна, как здешняя тягостная, выматывающая душу тоска, в которой пребывало тут все живое, местное и пришлое. Возможно, именно за этим Лилиана и привела его сюда, догадался он. – Ну что, мой маленький мироходец? Он обернулся. Лилиана встала из ниоткуда позади него. Темные ручейки от краски на глазах стекали по канавкам шрамов на лице чародейки. Ее промокшие волосы были отброшены назад и приглажены, мокрое платье облепило фигуру, и юный Груул против своей воли засмотрелся на ее впалый живот и длинные ноги, но все же отвел взгляд. Они стояли на улочке небольшого городка, вымощенной скользкими от постоянных дождей горбатыми булыжниками. Смеркалось. По обе стороны улочки шли дома в пару этажей, некогда беленые, а теперь серые, с потемневшими балками, перекрещивающимися на стенах, и коричневыми крышами. Вокруг не было ни души. За прикрытыми ставнями на окнах боязливо мерцали огоньки свечей, и стояла тишина, лишь где-то надрывно плакала кошка. – Тебе здесь нравится? – Лилиана вновь коснулась плеча Домри холодными пальцами. Он поежился. – Нет, – честно ответил он. – Здесь как-то... Уныло. Она усмехнулась. – Раде, это Иннистрад. Для меня это самый увлекательный мир из всех, что я знаю, а я знаю немало. И вот что, я решила, что мне стоит сегодня кое в чем стать похожей на тебя... – Домри непонимающе хмыкнул. – Идем, – внезапно резко сменила она тон на повелительный, и подтолкнула подростка по направлению к навесу, пристроенному к одному из домов. Под навесом было, само собой, так же холодно, как и под открытым небом, и столь же дурно пахло. Однако под ногами лежал деревянный настил, почти сухой, если не считать капель воды от измороси. Домри хотел было присесть отдохнуть, не понимая, зачем они сюда пришли, но внезапно Лилиана опередила его. Она подошла совсем близко к нему, и, глядя ему прямо в глаза, потянулась себе за спину. Через мгновение ее платье заструилось вниз по ее телу и стекло под ноги. Чародейка осталась стоять перед Домри в черных облегающих сапогах до самых бедер, перчатках до локтей и странном воротнике, похожем на корсет для поврежденной шеи. Больше из одежды на ней не было ничего. Завитки шрамов действительно шли по всему ее телу, по сиреневато-бледной коже, спиралями увиваясь вокруг темных сосков чуть обвисшей груди и сходясь, словно русла ручейков, к низу живота, выбритому наголо. От неожиданности Домри сделал шаг назад, но Лилиана вновь крепко ухватила его. – В тебе есть жизнь, Раде, – прошептала она ему прямо в лицо, вновь пылавшее от неловкости. Дыхание чародейки пахло чем-то сладковато-несвежим и было не теплее, чем туман вокруг. – Ты цветешь. Ты горишь. Ты настолько непохож на тех, кто возвысил себя над остальными только из-за своей никчемной Искры, что мне хочется сделать тебе подарок. Ты же мечтал об этом?.. Она взяла его за обе руки и положила его ладони себе на бедра, широкие, но худые, с острыми выпирающими костями. Это было не то, что нравилось Домри, но почему-то он ничего не мог с собой поделать. Чародейка, усмехаясь, убрала руки, а он – нет. Юный Груул обреченно взглянул Лилиане в глаза. Они были ясными до прозрачности и совершенно равнодушными. Ее тонкие губы снисходительно скривились, когда он трясущимися от отвращения и нетерпения руками стащил с себя нелепые чужие штаны, расшитые ветками и солнцами, и обнял ее. Поцеловать чародейку Домри так и не решился, да и она не напрашивалась. Лилиана потянула его вниз, на настил, показавшийся почти теплым. Ноги Домри запутались в вымокшей ткани ее платья, он неловко прильнул к ее холодному телу и растерялся. Лилиана даже не обняла его в ответ. Его возбуждение угасало. Все это происходило у нее тысячи раз, осознал Домри. Ей было скучно. Смертельно скучно. – Я разрешаю тебе подумать о твоей эльфийской подружке, Раде, – шепнула она ему на ухо то ли угрожающе, то ли ободряюще. – Но поверь мне, со мной сейчас тебе гораздо приятнее, чем было бы с ней сейчас. Домри сначала не понял, о чем говорила Лилиана. Потом, осознав, он напрягся всем телом, сглотнул и стиснул челюсти, чтобы с ним не случилось ни одного, ни второго, что происходило каждый раз с его телом при переходе по мирам. Смесь жесточайшего омерзения и яростного желания переполнила его, но желание победило. Поначалу все это было не слишком-то удобно – жестко коленям на настиле, холодно спине, скользко и неловко там, внизу, и хотелось поскорее закончить. Но потом внезапно это начало становиться приятным, и не для него одного. – Да, вот так, – проговорила вскоре чародейка, слегка задыхаясь, что для нее, несомненно выражало высшую степень блаженства. – Теперь постарайся и для себя, Раде. Он постарался. Наверное, успел подумать он, это можно считать новым Погребением. Страшным, противным, но все же увлекательным – открытой дорогой к новым неимоверным удовольствиям. Так оно и было. Он расцвел и загорелся одновременно. Жизнь одержала верх.