Не для прессы

Обеденный перерыв означает социализацию, и поэтому София терпеть не может обеденные перерывы. Нет, она осознает полезность смены рода мозговой деятельности и как руководитель крупного проекта, и как ученый, но она бы с куда большей охотой села за чтение исторического романа. И тем не менее, её желания весомы не больше, чем желания любого другого смертного. В погоне за уникальным средством от насилия все члены её команды равны. И это значит, что к обеденному перерыву ей стоит подойти как к выполнению рутинной нелюбимой задачи. Столовая в “Абстерго” заливается белым солнечным светом, льющимся через стену из прозрачного стекла. Его дополняет сияние подвешенных на потолке люминэсцентных ламп, на которые не обращаешь внимания до наступления заката. Даже забавно. Человечество совершает один технический прорыв за другим (и нигде это не осознается так же отчетливо, как в стенах “Абстерго”), а естественный источник света оно всё равно не может затмить. Мысли Софии прерывает молодой человек с подносом в руках. Очередной безликий специалист, затерявшийся в запутанных лабиринтах “Абстерго Фаундейшн”. София изучает его лицо и с каждым мгновением все яснее понимает, что они всё-таки не знакомы. Члены её команды сидят за другим столом — София специально уходит на обед значительно позже своих подчиненных, чтобы избежать ненужного общения. Молодой человек улыбается ей широкой белозубой улыбкой голливудского актера и, указывая взглядом на свободное место напротив неё, спрашивает: — Вы не против? Больше из желания не оставить дурное впечатление о семье гендиректора корпорации, чем из элементарной вежливости, София улыбается и отвечает: — Нет, что вы. Он садится и, тайком оглядываясь на неё, принимается за обед. На его тарелках слишком много зелени. Почти весь бульон присыплен зелеными пряными стружками, в качестве гарнира — вареные овощи. Салат в полукруглой стеклянной салатнице напоминает зеленую лампу. София подозревает в нем вегетарианца и про себя улыбается этой мысли. Работать в компании, выжимающей из людей все соки, но надеяться, что твой отказ от мяса спасет невинного теленка — признак либо глупости, либо лицемерия. Знать бы ещё, что ему от неё нужно. Разговор за столом не вяжется. Осознает этот сотрудник или нет, но своим немногословием он применяет на ней психологическую технику допроса: если молчать достаточно долго, то собеседник, чувствуя себя неловко, начнет говорить сам. София утонченным движением разрезает ломтик куриного филе при помощи ножа и вилки. Подносит ко рту, разжевывает, запивает яблочным соком. Затем всё повторяет. Проходит добрая минута, прежде чем нарушитель её спокойствия подает голос: — Вы — София Риккин? — Да. Она отвечает, не поднимая на него взгляда и не отрываясь от курицы. — Я — ваш большой поклонник. Я видел вас на конференции в Йокогаме два года назад. Вы читали доклад о влиянии развития моторной памяти на обучаемость с бионическими протезами. Это было потрясающе. Она помнит — но только свое выступление, а не лица в аудитории. София очень гордилась этой статьей, и она так и не сумела заставить отца прочитать хотя бы аннотацию. Она всматривается в голубые глаза мужчины и отвечает: — Спасибо. Я была рада немного отвлечься от основной работы. А вы из какого отдела? — Всего лишь из новостного, к сожалению. Я здесь типа как журналист. Коплю деньги на учебу. Хочу поступить в Университет Джона Хопкинса. Не подумайте, что мне здесь не нравится, — быстро оговаривается он, вспомнив, что общается с дочерью гендиректора, — просто я чувствую, что мог бы себя проявить в медицине. Хочу делать что-то, что помогает людям существеннее, чем чтение последних новостей компании. София улыбается: — Достойное призвание. Мужчина краснеет до ушей и, сдавленно прочистив горло в кулак, говорит: — На самом деле, у меня к вам есть пара вопросов. Не для новостной ленты. Курица уже остыла, а сок все равно горьковат. Аккуратно отложив поднос с забытым обедом, она отвечает: — Чем я могу помочь?