Kiss me

      Вторую неделю живу как на пороховой бочке. А все почему? А все потому что кое-кто озабоченный нимфоман! И это, на минуточку, не я. И не нужно говорить мне, что Тэхен не такой!       Две недели назад, ровно за день до приезда родителей из командировки, эта белобрысая блоха терлась у меня. Удивляться этому не стоит, от слова совсем. Быть честным, то Ким просто поселился у меня, постоянно ныл про то, что ему одиноко (на минуточку, он живет в общаге со своими хенами), что его там не кормят, что его там не любят.       Вот чуяло мое сердце, что его нужно было в тот день выгнать: еще ранним утром, когда он пролил на паркет сгущенку. МОЮ. ЛЮБИМУЮ. СГУЩЕНКУ. Но я добрый человек, оставил его, даже по головке сочувственно погладил, хотя сердце в груди переживало микроинфаркт: молочное лакомство в нем отвоевало львиную долю места, а тут — лужицей разлилось под ногами.       Обиделся, но виду не подал. Да и настроение испортилось. Тэхен косяки чуял нехило так: видимо, у него — с его-то любовью к разного рода неприятным ситуациям — чуйка обострилась до предела. Даже сам в магазин сбегал, чего он не делал еще ни разу за всю неделю, что ошивался у меня. Принес целый ящик сгущенки. Оно, конечно, приятно, но сердце пролитую сгущенку оплакивало. Заедало принесенной свое горе и вновь тоскливо выло, словно крошась на осколки.       Погрузившись в свои страдания и милую аниме-историю, что крутили прямо по телевизору, я не сразу сориентировался, что поглаживания Тэхена больше не успокаивающие, а какие-то заинтересованные. К этому моменту я уже его простил, но подуться еще чуть-чуть было делом святым. Минеты он делал первоклассно, но редко.       Кто же знал, что в разгар процесса предки заявятся — на день раньше, — а из-за включенного телевизора ключ в замке слышно не будет.       Мой оргазм совпал с вскриком мамы, с шоком папы и странной тишиной в телевизоре. Только Тэхен не растерялся: спокойно облизнулся, застегнул мне ширинку и поздоровался. Потом чмокнул в губы и смотался.       Тэхен! Если ты это читаешь, я тебя ненавижу!       Молчали все: слов, чтобы описать ситуацию, не было. Я досадливо посматривал на отца, ожидая, что тот разразится бурей, но он кхекнул и свалил курить, а за ним и мама. Впервые за сознательную жизнь я видел, как мама курила. Я ждал, как смертник, их возвращения с балкона, ждал скандала. Но тишина. Они мне ни слова не сказали. Вообще — за все две недели ни слова. Бойкот ничем не объяснялся, но что-то гаденькое на фоне шептало, чтобы я не расслаблялся: все еще впереди.       Из-за страха перед очевидной бурей все чаще я зависал у Тэхи, ошивался в студии, путался под ногами постоянно: денно и нощно. А еще мстил, но, кажется, блондин не понял, почему внезапно исчезает его обувь, почему лампочки перегорают, почему именно в его кровати дохлый таракан находится.       Про произошедшее старались не говорить. Ким быстро выяснил, что от этой темы зверею я моментально. Но домой возвращаться приходится.       Вот я и возвращался на цыпочках в два часа ночи, наощупь. Если включить свет, то доблестные родители точно проснутся — и каюк мне, потому что одно наложится на другое, а это выльется в место на кладбище.       Когда вспыхнул свет, признаться, я позорно подскочил до потолка. Отец стоял, чуть покривив губы, и внимательно смотрел; чувство было такое, что сейчас он выдернет из брюк ремень и меня им отходит. Но он молчал.       Тяжелый вздох, папа скрестил руки на груди, приподнял бровь, устремив взгляд куда-то в пустоту, словно еще раз все обдумывая и заодно смиряясь.        — Значит так, завтра ждем твою ненаглядную, да-да, я знаю, что это парень, — отец даже ладонь вскинул вверх, останавливая мое возмущение, — но мне так проще. Значит, ждем вас на ужин. Знакомиться будем; раз уж сын у нас такой вышел, то на другого не обменяешь.       А потом батя зашел в спальню, аккуратно прикрыв дверь: маму будить он не собирался. А до меня только начал доходить весь смысл этой катастрофы…