Just Act Normal 2: Как снег на голову

Все заканчивается тем, что ужин они съедают только наполовину, потому что потенциально опасные для жизни ситуации явно (не сказать, чтобы ему это было в новинку, Стайлз сам не знает, почему до сих пор удивляется) действуют на Дерека как афродизиак. Он стаскивает Стайлза с барного стула, переключая его внимание с сэндвича и кренделей, и лижет его губы, бормоча что-то о том, что переборщил с горчицей и перечным сыром. Горячими ладонями обхватывая Стайлза за спину, Дерек бессознательно разминает ему мышцы, и, боже, как же это кайфово. Стайлз голоден, но он никак не может насытиться Дереком и опасные для жизни ситуации возбуждают его так же сильно, как и оборотня, поэтому идея отложить ужин его абсолютно устраивает. Проблема в том, что Дерек целует его медленно, тягуче, влажно, почти изучающе. Всякий раз, когда Стайлз пытается углубить поцелуй, придать ему больше отчаяния, ускорить процесс, чтобы они оказались голыми как можно быстрее, чтобы он мог почувствовать кожу Дерека, горячую и бархатисто гладкую, своей, Дерек игнорирует его, замедляется еще больше, заполняя время нелепыми мелочами, от которых щемит в груди (например, баюкает голову Стайлза в руках, поглаживает подушечками больших пальцев уши, оставляет легкие целомудренные поцелуи на носу и щеках, мягко шепчет слова, пробивающие Стайлза дрожью и оставляющие неспособным произнести ответ, который не был бы таким же банальным). Это пьянит, этого слишком много, это чертовски отвлекает, поэтому Стайлз только и может, что следовать за Дереком, который ведет его наверх, и посмеиваться над тем, что он говорит. И что Стайлз идиот, и что Дерек слишком стар для этого дерьма, что им стоит вложиться в пуленепробиваемые оконные стекла, ведь кто знает, какой поехавший монстр зациклится на нем в следующий раз. Они каким-то образом оказываются в душе, повязка на икре и шина на пальце забываются в угоду лучшему. Одежду они срывают еще на пути из кухни в ванную в промежутках между все более пылкими поцелуями. А потом вокруг только жар и пар, и Стайлз обвивает Дерека ногами, упираясь спиной в теплую плитку и ощущая струящуюся по телу воду. Одной рукой он зарывается в волосы Дерека, другой надрачивает свой член, позволяя Дереку втрахиваться в него, посылая вибрирующие волны удовольствия по позвоночнику. Он целует Дерека, медленно, горячо, влажно, потому что да, сначала Стайлз был настроен на быстрый перепих, но теперь все по-другому, потому что член Дерека движется в нем в медленном, ровном ритме, проникая ровно настолько, что в одну секунду Стайлз задыхается, чтобы в другую умолять о большем. Кончая, Стайлз впечатывается затылком в плитку, зажмуриваясь от удовольствия, поднимающегося от яичек вверх по члену и переходящего туда, где вбивается в него Дерек, ползущего вверх по позвоночнику вплоть до яркой вспышки, что отпечатывается на внутренней стороне век. Он чуть опускается, но не падает, потому что Дерек прижимает его грудью к стене, двигаясь резкими, отчаянными толчками. Стайлз целует его, проглатывая гортанные звуки, издаваемые Дереком, и тяжелые вздохи, которые всегда очаровывают Стайлза. Дерек кончает, бормоча проклятия, задыхаясь от смеха и прислоняясь лбом к подбородку Стайлза. Он обрушивается на Стайлза всем своим весом, предплечьями прижимаясь к плитке, и вдыхает запах кожи Стайлза. Это все так знакомо, так волнующе, так потрясающе, что, не будь Стайлз истощен, он бы, пожалуй, зашел на второй круг. — Секс в душе, — говорит Стайлз, задрожав, когда из него выскальзывает член, и опускает ноги на пол, тут же прислоняясь к стене, — ноги словно ватные, но, черт, он чувствует себя пресыщенным, почти осоловелым; сейчас ему плевать даже на разбитое окно и монстра, на все, кроме Дерека. — Потрясающе или… потрясающе? Дерек ухмыляется и кивает, обнимая Стайлза за талию. Он прижимается губами к его плечу, покусывает кожу, оставляет неспешные, влажные поцелуи на шее, и Стайлзу даже не нужно слов, чтобы понять, что к чему. — Знаю, — говорит он. Они наконец добираются до спальни, правда, сначала Дерек перевязывает ногу Стайлза и накладывает новую шину на палец, сладко целуя его в процессе. Чтобы уснуть, остается только проигнорировать существование еще одного чудовища из бесконечной череды. Вряд ли это займет много времени. Самое большое — час. Стайлз приписывает это тому факту, что он не один и что Дерек обнимает его, лежащего на животе, со спины. Это приятная тяжесть, нечто обыденное и постоянное, что позволяет ему не думать ни о чем другом. Поэтому он засыпает и просыпается приблизительно через три часа от звонка телефона. Дерек все еще в отключке, поэтому Стайлз перебирается через него к тумбочке, где стоят на зарядке оба их телефона. Он не помнит, почему не подключил телефон на своей стороне; наверное, из-за того, что так меньше шансов, что ему придется отвечать на звонки столь поздней ночью, как эта. …Хотя Дерека пушкой не разбудишь, поэтому логика тут хромает. — Что такое? — заспанно спрашивает Стайлз. — Индия! — натуральным образом кричит Лидия, и Стайлз со стоном отстраняет телефон от уха. Он до сих пор сидит на Дереке, а потому чувствует, как он начинает просыпаться — по легкому напряжению в мышцах, по изменению дыхания, по тому, как он удивленно сжимает кулак и медленно расслабляется. — Что Индия? — Слишком поздно — рано — для этого дерьма. Он до сих пор полусонный, и Дерек под ним такой теплый, что ему хочется вернуться ко сну — все подождет до завтра. — Акцент монстра! Индус! То есть, это… это индус, и оно говорит на санскрите! — перебивает Лидия, и вот теперь Стайлз просыпается. Он слезает с Дерека, осматривается в поисках ноутбука, осознает, что оставил его на кухне, и проклинает кондиционер, когда в одних трусах сбегает по лестнице. — Ты смотрела в бестиарии? — Он спотыкается на сдвинутом коврике в основании лестницы, проходит в кухню и открывает ноутбук, уже набирая текст на клавиатуре. — Нет, я только что… сейчас смотрю. Я пересматривала это гребанное видео снова и снова последние пять часов, и это раздражает, понимаешь? — Сейчас три утра, — отвечает Стайлз. — Я, как и все нормальные люди, спал. — На древнюю латынь не похоже, — продолжает Лидия, — но язык и акцент все равно кажутся какими-то древними, да и было такое ощущение, будто я уже с ними сталкивалась. Поэтому я начала просматривать диалекты в интернете, и дело совершенно не продвигалось, а потом я вдруг поняла, идиот, что ты больше трех месяцев пробыл в Индии! Стайлз согласно угукает, забивая «индус» в бестиарий, нажимает «enter» и ждет, пока идет поиск. — Это неебически много объясняет, — начинает он. — Хотя все-таки не совсем. — Стайлз, — резко обрывает она. — Что ты знаешь о… ракшасах? — Это оно? — Сейчас в поиске всего пять запросов; ракшас — первый. Он кликает по нему, начинает читать и теряет самообладание. — Блядь, — восклицает он. — Это оно. Блядь, Лидия, ты… ты гений. — Это давно известно, — отвечает Лидия, потом стонет. — Поверить не могу, что мы не догадались об этом раньше — ты единственный, кто выезжал из страны за последний год! — Да уж… — Стайлз даже не собирается протестовать. Хотя, пожалуй, он может сослаться на панику и страх. Да, это паника и страх заставили его забыть о самом очевидном факторе во всей этой гребанной мистерии. Или он просто теряет хватку. Ракшаса, говорится в бестиарии, является древним нечестивым духом, реинкарнацией грешников. Определенно не живым. У него есть формы как в индуизме, так и в буддизме, но поскольку Лидия признала его говорящим на санскрите, Стайлз будет предполагать, что он относится к индуистскому подмножеству. Если только… нет, оно из Индии. Он был в Индии, это не может быть чертовым совпадением. Существуют различные мифы о его происхождении, но особого значения не было ни в одном из них. Самое важное шло потом. Ракшасы известны тем, что оскверняют могилы, и то, что произошло этим вечером с неизвестной девушкой, определенно было формой осквернения. Кровавым, диким, чудовищным осквернением. Они овладевают людьми, питаются человеческой плотью и испортившейся пищей. Они перевертыши, иллюзионисты, способные спрятаться у всех на виду, стать, блядь, невидимыми. Все это колоколами отдается у Стайлза в голове, и он с размаху шлепается на один из барных стульев, сгорбившись над ноутбуком. — Ты ведь читаешь это, Лидия? — спрашивает он. — Читаю и… боже правый, — восклицает она, что-то пробормотав себе под нос. Запаниковав, Стайлз начинает читать быстрее, перескакивая через слова, и тут замечает… — Ты, должно быть, шутишь! — кричит он. Позади раздается грохот: Дерек навернулся на коврике под лестницей. Наверное, стоило примотать его скотчем. Или выбросить. Заменить на… — Что происходит? — спрашивает Дерек, подходя и кладя теплую ладонь на спину Стайлза. В ответ Стайлз начинает зачитывать вслух ту часть бестиария, благодаря которой происходящее кажется еще более нелепым. — ТВ-шоу «Сверхъестественное» американской телевизионной компании ссылалось на ракшаса во второй серии второго сезона под названием «Все любят клоунов», — начинает он, не сумев сдержать смешок. Дерек за его спиной напрягается. — Сведения из этой серии можно квалифицировать как… до некоторой степени достоверные. Лидия… Лидия, это просто смешно. — Знаю, Стайлз, — огрызается Лидия. — Они не могут войти в дом без приглашения, — читает Дерек, склонившись над плечом Стайлза, вероятно, предпочтя проигнорировать кризис Стайлза под названием «моя жизнь — сплошное телешоу». — Через два абзаца, — говорит Лидия, — после легенды; посмотри на методы устранения. Стайлз смотрит и смотрит еще раз, потому что после первого прочтения информация не доходит до мозга, и тут он понимает — все сходится, — и он смеется, смеется и снова смеется, пока Дерек с недовольным вздохом не отнимает у него ноутбук, чтобы прочитать. — Кожа ракшаса невосприимчива к любым видам оружия, кроме ножей из чистой латуни, — читает Дерек. — Я не… — Лампа, — говорит Стайлз, указывая на гостиную: упомянутая лампа уже снова стоит на столике возле дивана. — Лампа, Дерек, сделана из чистой латуни. Которую нам подарила Миранда. И которой я его огрел. Которая заставила его закричать и убежать с метафорическим хвостом между ног? — Черт, — произносит Дерек, присев на стул рядом со Стайлзом. Его трусы совершенно не прикрывают член; серая ткань скорее… нежит его. Ласкает. Так, как Стайлз хочет сделать своим ртом… — Это… это везение, Стайлз. — Ясен хрен, — отвечает Стайлз. — Теперь мы хотя бы уверены в том, что оно не может зайти в дом. Это все упрощает. — Ты смотрел эту серию? — спрашивает Лидия, и Стайлз качает головой. — Не-а, — говорит он. — Запишу в свой список дел. — Сейчас три утра, — замечает Дерек. — Мы не можем просто… — говорит он, умоляюще глядя на Стайлза, — просто пойти в постель? Н-да, Дерек совсем никакущий. — Стоит ли рассказать Скотту? — Но Стайлз уже на ногах, одной рукой закрывает ноутбук, другой придерживает телефон. — Эрике? Бойду? Айзеку? — Завтра, — рычит Дерек, потом поворачивается и поднимается на второй этаж. — Ха, — комментирует Стайлз. — Я им позвоню. Эллисон хотела бы знать, — говорит Лидия. — И я теперь не смогу заснуть. Обдумаем это завтра… только после работы, потому мне нужно… — Переделать гору дерьма, знаю, — говорит Стайлз. — Может, оно со мной при… то есть, мы полагаем, что оно прибыло из Индии, верно? А не находилось здесь и типа учуяло на мне Индию, когда я… — Стайлз, завтра, — ворчит Лидия и вешает трубку. Стайлз не берет с собой ноутбук, но кладет телефон на свою тумбочку, а не на тумбочку Дерека. Так лучше, потому что теперь, если кто-то позвонит посреди ночи, ему не придется перелезать через Дерека, чтобы ответить. Хотя подождите-ка… может, и не стоит. — Значит, это ракшас, — произносит Дерек как раз в тот момент, когда Стайлз думает, как бы ему незаметно подложить телефон обратно к Дереку. — Ага, — поддакивает Стайлз. — Индуистский злой дух. — И он последовал за тобой из Индии, — продолжает Дерек. — Это, пожалуй, самое вероятное объяснение. — Стайлз со вздохом падает на кровать и ложится в позе морской звезды, перекинув ногу через ногу Дерека и опустив ладонь ему на грудь. — То есть… — Ладно, да, я практически уверен в том, что этот монстр — моя вина, — признается Стайлз. — Это не твоя вина, — отвечает Дерек. — И я не это собирался сказать. — Оу. — Стайлз поднимает взгляд и ухмыляется до тех пор, пока Дерек не улыбается в ответ, проводя пальцами по волосам Стайлза. — Что ты хотел сказать? — Замечал ли ты что-нибудь странное, когда был в Индии, — говорит он. — Гм, точно, — произносит Стайлз. Он пытается вспомнить, но все, что осталось в памяти, — долгие часы, напряженные мышцы и много бега и пота. Когда ты снимаешь фильм — особенно такой, как «Грэнвальд Прокси», с длительным съемочным периодом, когда все делается очень торопливо и быстро (и это изнуряет), — ты мало что замечаешь вокруг. Ну или Стайлз не замечает. Не замечал. А стоило бы, наверное. — Нет, я бы так не сказал. Ну, ты же там был. Столько всего, много людей, жара. — Да. — Дерек продолжает проводить пальцами по его волосам, и Стайлз закрывает глаза, вжимаясь в его ладонь. — Сложно за всем уследить. Ты бывал возле каких-нибудь… могил? Храмов? — Тадж-Махал. Мы были в Агре, помнишь? Но это же… — Нелепо, — продолжает Дерек, вздыхая. — Да, но у нас все по жизни нелепо выходит. — Потрясающе нелепо, — поправляет его Стайлз. — Определенно, — соглашается Дерек, явно просто подыгрывая. Стайлз поднимает взгляд и замечает на его лице настороженность и усталость. Усталость от напоминания о том, о чем бы он предпочел не вспоминать. Стайлз ненавидит это выражение, его корежит от одной мысли о том, что Дерек всегда к этому возвращается: возвращается к чувству вины, стыда и ненависти, — но он не может заставить его этого не делать. Все, что ему остается, — сделать так, чтобы в остальном все было на высшем уровне. — Ты состоишь в серьезных отношениях с актером из А-списка [1], — замечает Стайлз, и Дерек приподнимает уголок губ. — Я тошнотворно богат; это довольно круто. — Я и без тебя был бы тошнотворно богат, — говорит Дерек. — Да, но ты никогда ничего не тратишь, — указывает Стайлз. — И я слегка богаче тебя, чувак, так что… — Слегка, — замечает Дерек. — Этого хотят миллионы людей, — упорствует Стайлз. — Они присылают мне пряди своих волос… — Никто еще не присылал тебе пряди волос, — вздыхает Дерек. — Ладно, но они могли подумать о том, чтобы это сделать. И они постоянно присылают мне какой-нибудь стрём вроде ногтей с пальцев ног. Не говори, что не читал ту фигню, которую они обо мне пишут. Фанфикшен и NC-17. — Я никогда… — Врун, — восклицает Стайлз, захохотав, когда Дерек отпихивает его голову. — Ты все читаешь! Когда я был в Индии, ты посмотрел все мои фильмы. Спорим, ты зашел на мой веб-сайт и пересмотрел все эти зернистые видосы со мной, загруженные фанатами. Уверен, ты в отчаянии пересматриваешь наши разговоры в скайпе! — Как будто ты не слушаешь полицейскую частоту, просто чтобы услышать мой голос, — произносит Дерек после длинной паузы, и… ну, с этим Стайлз поспорить не может.

________________________________________

— Я думаю, это Питер убивает людей, — говорит Стайлз, и Дерек и Скотт, которые спорили из-за очередного «плана» обнаружения убийцы — что-то о приманке, старшей школе и большом количестве ненужных маневров, — одновременно поворачиваются к нему с одинаковыми выражениями замешательства на лицах, и если бы Стайлз не был бы настолько дестабилизированным из-за происходящего, настолько уставшим и злым, и напряженным, он бы нашел это забавным. — Это… — говорит или скорее выдавливает из себя Дерек, в его глазах мерцает что-то, что Стайлз не может распознать, он сжимает и разжимает челюсти, словно утрамбовывает испытываемые им эмоции. — Почему ты так думаешь? — Он странно себя ведет, — отвечает Стайлз. — Он всегда ведет себя странно. Это Питер, Стайлз, — вмешивается Скотт. — Доказательства, чувак. — Он то и дело упоминает в разговорах сердца, — продолжает Стайлз. — Когда я спрашиваю его о том, чем он занимался всю последнюю неделю, он врет — а я знаю, когда он врет, — и он… — Чувак, это все очень похоже на обычного Питера. Почему бы ему убивать случайных людей в лесу? Вырывать им сердца? Оставлять отметины от когтей на груди? — Бро, — отвечает Стайлз, — почему Питер вообще что-нибудь делает? Он сумасшедший. Я не знаю. — Мы должны… быть уверены, — говорит Дерек после долгой паузы, в течение которой они просто смотрят друг на друга. Стайлз — с досадой, Скотт — с сомнением, Дерек… Стайлз не знает, что это за выражение, но позитива в нем мало. Вина, стыд, колебание, недоверие… что-то в этом роде. — Мы уже делали преждевременные выводы, и всегда получалось не так, как мы изначально думали. Мы проследим за Питером, но нужно рассмотреть и другие варианты. Стайлз… я имею в виду, нам нужно больше доказательств. Стайлзу не нравится, что слова Дерека звучат вполне логично; благодаря этому он чувствует себя глупцом, паникером, параноиком в конце концов. — Ладно, — говорит он. — Ладно, да, хорошо. Мы продолжим искать потенциальных убийц, а я пригляжу за Питером, ладно? И скажу, если что-нибудь обнаружу. — Да, — соглашается Дерек.

________________________________________

Три дня ничего не происходит. Стайлз не должен этому удивляться, не так ли? Так все и происходит; все взбудоражены, готовятся надрать чудовищу зад, игнорируют стереотипы фильмов ужасов и… ничего не происходит. Никаких подозрительных смертей, никаких осквернений могил, никаких жутких мерзавцев, стоящих перед окном гостиной в доме Стайлза и шипящих его имя на древнем языке. Ничего. Лидия пересылает всем обновленные страницы бестиария в жуткую рань, потому что, когда в восемь просыпается Стайлз (у Дерека никогда не получается встать, никого не разбудив; Стайлз думает, что он делает это специально), письмо уже висит у него во входящих вместе с парой сообщений от Скотта и Эллисон — с кучей капса в обоих. Дерек отправляется в участок, чтобы рассказать папе, что это за существо, и Стайлз, оказавшись единственным, кому никуда не нужно, надевает худи, бейсбольную кепку и солнцезащитные очки, и едет в хозяйственный магазин в фургоне Дерека, чтобы купить что-нибудь, что сделано из чистой латуни. Он находит трубки, огромное разнообразие латунных трубок, и покупает их все, привозит в дом и разгружает прямо на крыльцо. Их придется заострить, потому что в бестиарии довольно четко был сказано, что ракшаса надо заколоть, чтобы убить, но начало положено. Однако, как Стайлз уже сказал, в течение трех дней ничего не происходит. Они затачивают трубки; каждый забирает парочку домой на случай, если услышат что-нибудь подозрительное. На второй день Стайлз решает заняться ремонтом окна: снова едет в хозяйственный магазин, где натыкается на фанатов и фотографируется с ними на фоне образцов краски. Они спрашивают, что он мастерит, и тот отвечает, что это личный проект. Пытается занять себя чем-нибудь до пресс-релиза «Грэнвальд Прокси». Что технически не является ложью. Все как обычно, и это только ухудшает ситуацию. Потому что все они знают, что это не нормально, что это нечто аномальное, что что-то там, снаружи, хочет причинить им боль, превратить их жизни в полный пиздец без видимой причины. По крайней мере, Стайлз такой придумать не может. Лидия так и говорит, что это потусторонний вариант перегнувшего палку фаната. Скотт придерживается альфа-теории. Бойд неоднократно — каждый раз, когда Стайлз пишет ему на почту, — отвечает, что ему нет до этого дела. Стайлз пытается избавиться от скуки и напряжения, выдумывая разные причины происходящего. Типа, может, ракшас просто хочет с ним трахнуться. А может, ему стало скучно в Индии, и он увязался за ним, потому что… черт его знает, почему, а он просто злобный сукин сын. …Что больше всего похоже на истину. Три дня ничего не происходит, а потом на третий день пара студентов из Беркли находит в лесах в четырех милях от дома тело. Половину тела, поправляется Дерек, когда звонит Стайлзу с места преступления. Верхнюю половину — на этот раз мужчина, левая рука изжевана тупыми молярами, кожа на груди снята, обнажая мышцы и кости, — без признаков нахождения нижней. Дерек говорит медленным, монотонным голосом — голосом копа, — но Стайлз знает, что это его доконало. Он чувствует разочарование и гнев, искушение последовать по запаху, объявить охоту на гребанного монстра даже несмотря на провальную попытку, предпринятую Эрикой и Айзеком в прошлый раз. — Что ж, — говорит Стайлз, — что-нибудь странное? — Кроме тела? — фыркнув, уточняет Дерек. — На вид ничего. Пахнет кладбищем. Смертью и чем-то еще. Думаю, ракшас. Почти разложилось. — Труп пахнет смертью? — переспрашивает Стайлз. — Вау, не может быть, мишка Дер. — Стайлз, отъебись, — говорит Дерек, однако смеется. — Айзек и Эрика едут в дом… — Для защиты? Круто, наверное. — Стайлз уже на кухне — сидит за столом, просматривая график на следующий месяц, присланный Джоан (парочка фотосессий, три интервью, два события с красной дорожкой), — и, вставая, хватает одну из латунных трубок, которые они держали на кухонной стойке, и засовывает ее в задний карман джинсов. — Бойд со Скоттом прочесывают леса, — продолжает Дерек. — Лидия сказала, что не планирует пока покидать дом… — Отлично. — Эллисон на работе; сказала, что давно положила трубку в сумочку… — Так сказал, словно мы травку курим. Люди курят травку из латунных трубок, Дерек? — Понятия не имею, — отвечает Дерек. — Все в норме, но я застрял тут на весь день. Вернусь где-то около семи. — Ужин будет ждать на столе, пупсик, — шутит Стайлз. — Я сделаю генеральную уборку, и… и ты повесил трубку. Отлично. Пожалуй, Стайлзу действительно есть чем заняться вместо того, чтобы сидеть на кухне без дела и ждать, когда Айзек с Эрикой пожалуют поиграть в нянек. Например… сыграть более активную роль в происходящем. Пойти и поискать это гребанное существо. Но блядь, каким же… затруднительным это кажется. Особенно учитывая тот факт, что в бестиарии ничего не сказано о естественной среде обитания ракшасов («Сверхъестественное» могло бы ему помочь, но Стайлз его смотреть не собирается). Оно в лесу? В городе? Завладело человеком? Ожидает нападения? Стайлз не может ответить ни на один вопрос. Никто не может (по крайней мере, ни один живой человек), и, честно говоря, все слишком заняты своими обычными жизнями — имеющими мало общего со сверхъестественным, — чтобы посвящать свои дни охоте и убийству злобных монстров. Даже забавно, с каким энтузиазмом все они стараются притвориться обычными. Все они — и Стайлз в том числе — подошли к этому с какой-то упрямой решимостью. Вероятно, в надежде, что, если они постараются и не будут думать обо всем том дерьме, что хочет их убить, им не придется вписывать такого рода события в свой график. Он не знает, что он об этом думает. Должен ли он — или они — чувствовать себя виноватым за то, что им никогда не стать гранью между тьмой и светом. Хотя это слишком уж драматично. Посредники между существами, которые хотят убить людей по сверхъестественным причинам, и людьми, которых они хотят убить. Вот так лучше. Конкретнее. В старших классах они все страдали комплексом героя. Деструктивным комплексом героя, и это имело свои последствия. Эти сложные годы наполовину измотали их и только наполовину подготовили к тому, чем им приходится заниматься сейчас. Когда приходят Айзек и Эрика, он снова сидит за ноутбуком, отправляет сообщение Джоан, потому что иначе она начнет ему названивать, а сейчас ему это совсем не нужно. Они обмениваются приветствиями, и Эрика тут же ныряет в холодильник и вытаскивает контейнеры с китайской едой с прошлого вечера. — Вы что-нибудь почувствовали? — После отправки сообщения Стайлз закрывает ноутбук, поднимается на ноги и прислоняется к столу, наблюдая за их набегом на холодильник. — Что-нибудь видели? Какие-нибудь странные ощущения? — Я уже так запуталась во всей этой… — активно жестикулирует Эрика и пожимает плечами, — …херне. Так что меня ни о чем не спрашивай. Я приехала только порычать на все, что позвонит в несуществующий дверной звонок и будет квохтать с тобой на индийском акценте. — На санскрите, — поправляет Айзек. — На древнем санскрите. Аналогично. Надеюсь, Скотт с Бойдом найдут его в лесу, убьют, и мы сможем… об этом забыть. — Вау, ага, отличный план, и почему я только об этом не подумал? — говорит Стайлз, усмехаясь, когда Айзек бросает на него пристальный взгляд. — Однако ты не подумал, — замечает Эрика, вытаскивая один из барных стульев и присаживаясь. — А Дерек — да. Видимо, есть вероятность, что этот рака… ракша… это существо на тебе помешалось, поэтому мы здесь на случай, если оно решит прийти за твоей аппетитной маленькой задницей. — Оно не может войти в дом. И спасибо. У меня и правда аппетитная задница. — Ага, — говорит Айзек, как обычно, то ли ухмыляясь, то ли поджимая губы. Выглядит стремно. — Мы знаем, что оно не может войти, но, если оно появится, мы сможем за ним последовать и убить. — Точно, — отвечает Стайлз. — Словно я этого сделать не могу. — У нас шансов больше, — утверждает Эрика, глядя ему в глаза. — Физически, я имею в виду. — Что, черт возьми, это должно значить? — У нас есть латунные трубки. — Айзек вытягивает из кармана кожаной куртки заточенную трубку. — И быстрые рефлексы. А еще я посмотрел тот эпизод из «Сверхъестественного» с ракшасом. Я довольно-таки подготовлен. — Ракшас, — произносит Эрика, перекатывая это слово на языке, и поворачивается к Айзеку. — Ты его посмотрел? Я вот нет. Там… — Там есть клоуны, — говорит Стайлз. Он посмотрел вчера. Это было… поучительно. — Ракшас превратился в клоуна и обманом заставил детей впустить его в дом, чтобы убить их родителей. — Спойлеры, — с набитым чоу-мейном[2] ртом произносит Эрика. — Ракшасом оказался слепой чувак. И они убили его органной трубой или чем-то вроде в павильоне смеха, — рассказывает Айзек. Потом делает паузу и прищуривается. — Они ведь в этом шоу оборотней убивают? — Да, но мифология — та еще ебала, — говорит Стайлз, — так что не переживай. — Но в этой серии они все представили верно или почти верно? Я знаю, что они сказали что-то о жизни в грязи, но мы так и не смогли найти его гнездо или как оно там называется, — говорит Эрика. — Ага, — равнодушно вставляет Айзек. — Мне до сих пор кажется странным тот факт, что мы следуем советам по убийству монстров, предлагаемым в ТВ-шоу. — На самом деле, — уточняет Стайлз, — мы следуем советам по убийству монстров из бестиария Арджентов. А вот уже они следуют советам ТВ-шоу. — Еще лучше, — ворчит Айзек. — В тысячу раз лучше, — говорит Стайлз. — Это же прямо вотум доверия. Эрика фыркает и закатывает глаза. — Ждал, когда можно будет это ввернуть, да? — С тех самых пор, как досмотрел эту чертову вещь, — признается Стайлз. Эрика снова закатывает глаза, Айзек кивает и, дотянувшись до одного из контейнеров с едой, которые они выгрузили на стол, начинает поглощать брокколи. В конце концов, Стайлз сдается и переносит ноутбук в гостиную. Он пытается сосредоточиться на работе, но после часа бестолкового гипнотизирования экрана включает «Футураму» на «Netflix» — лишь по той причине, что сервис предлагает ее первой. Еще через час к нему присоединяется Эрика и заставляет переключиться с просмотра «Футурамы» на ноутбуке на просмотр ее же по телевизору. Айзек… судя по звукам, Айзек до сих пор на кухне, печатает что-то на ноутбуке, который непонятно откуда достал. Наверное, пишет психологическую оценку одного из своих детей или е-майл. Стайлз понятия не имеет, что именно, и он слишком глубоко погрузился в ТВ-кому, чтобы его это волновало. Но потом звонит Эллисон. — Стайлз! — Ее голос звучит радостно и взволнованно, и это совершенно не похоже на Эллисон. В том, как она произносит его имя, нет и доли сарказма, а обычно его с лихвой. Так что Стайлз тут же понимает, что что-то не так. — Эллисон! — в тон ей отвечает он. Возможно, у Скотта и Дерека проблемы. Или у Лидии. Может, проблемы у нее самой. Или она обнаружила что-нибудь о ракшасе. Может, это конец света. — Эй, — начинает она и прочищает горло, — я у ворот. Впусти. О, черт. О, черт. Может… быть может, она одержима. Они могут это сделать, верно? Он вспоминает слова о том, что ракшас может овладевать людьми. Блядь, может, она и есть ракшас, может… — Ах, да, конечно, — слышит он свой голос. Он с силой толкает Эрику в плечо и поднимает руку, когда она на него рычит. Каким-то образом благодаря комбинации дерганых движений рук, сердитых жестов и многозначительных взглядов ему удается дать ей понять, что что-то не так. Потом он вспоминает о ноутбуке, открывает текстовый редактор и капсом печатает все, что происходит. Лицо Эрики по мере чтения искажается: сначала в замешательстве, затем в гневе, а потом она и вовсе обращается. — Извини, я у себя в кабинете, — у него нет кабинета; в гребанном кабинете нет нужды, — поэтому позволь мне добраться до двери, чтобы я смог тебя впустить. — Отличный план, — говорит не-Эллисон, и на этот раз в ее голосе звучат пугающе знакомые нотки. Он поднимается на ноги, пинает Эрику в голень, потому что блядь, и, беззвучно открывая рот, просит ее позвонить Дереку или Скотту, или Бойду… хоть кому-нибудь. Она кивает, бросается на кухню за Айзеком, и Стайлз на трясущихся ногах подходит к панели у входной двери, которая контролирует ворота, чтобы их открыть. Не-Эллисон вешает трубку, и он в окно — на двери, а не то, которое он недавно застеклил (и черт, ублюдку лучше держаться от него подальше), — видит, как машина Эллисон (почему у него машина Эллисон? Где Эллисон? Кто-то должен позвонить Эллисон) медленно проезжает по подъездной дорожке и паркуется возле «феррари» Стайлза. Когда она выбирается из машины, она выглядит как Эллисон — с большей долей сходства, чем у не-Дерека и Дерека три дня назад, — но у нее странная походка. Чересчур плавная, чересчур контролируемая, чтобы это была Эллисон. — Оно здесь, верно? — говорит Айзек за его спиной, и он не так уж высоко подпрыгивает, учитывая то, что у него зашкаливает сердцебиение и он дышит короткими, неглубокими вздохами, которые делают очевидным уровень его паники, хотя его мозгу требуется некоторое время, чтобы догнать тело. — Ага, — отвечает Стайлз. — Я практически в этом уверен. — Эрика звонит Скотту и Дереку, — говорит Айзек и кладет руку Стайлзу на плечо, сжимая, чтобы привлечь его внимания. — Правда, они не отвечают. Что нам делать? — Я не… — Стайлз замолкает, когда не-Эллисон подходит к ступеням крыльца, поднимает глаза и их взгляды встречаются. — Черт. Ладно. Это чертовски смешно, вы же это понимаете, да? — Знаю, — говорит Айзек, его голос не превращается в шепот, но становится тише, когда ракшас поднимается по ступенькам (болезненно медленно). — Мы его убьем? — Нет, пригласим его, блядь, на ужин, — отвечает Стайлз. — Конечно убьем! Просто… дай мне… не стоит полагаться на те знания, что у нас сейчас есть. — Я чувствую его запах. Думаю, он знает, что я его чувствую. — Тогда… иди на кухню. Слушай. Жди… — Почему мы не можем просто его убить? — шепчет Айзек, когда Стайлз тянется к дверной ручке. — Из любопытства? — предлагает Стайлз. — А еще из-за того, что оно, возможно, овладело Эллисон. Убедись, что Эллисон дома, и тогда мы сможем его прикончить. — Понял, — рапортует Айзек, а потом он уходит и Стайлз открывает дверь.

________________________________________

Последний человек, которого Стайлз ожидает увидеть, когда открывает дверь, — это Питер. Потому что а) Питер не появлялся две недели с тех пор, как они обнаружили в лесах первый труп — с отсутствующим сердцем и исполосованный когтями, судя по всему, оборотнического происхождения; б) Стайлз даже не думал, что Питер знает, где его дом; и в) Стайлз практически уверен в том, что Питер ответственен за первый труп и те три, что они нашли с тех пор. (Во всех обнаруженных телах были вырваны сердца, а грудь разодрана когтями). Конечно, Стайлз вряд ли мог ожидать кого-то другого. Скотт занят тем, что играет в друзей-врагов с Дереком, делая то, что у них получается лучше всего — кружат друг вокруг друга и строят грандиозные планы и всякую ерунду, — а остальные волки… черт, Стайлз понятия не имеет, где они находятся. Он так увлекся своим расследованием — пытаясь проверить Питера так, чтобы его нельзя было в этом уличить, — что несколько дней не выходил из своей комнаты. — Питер, — произносит он, стараясь не слишком писклявить. Не получается. — Стайлз, — отвечает Питер. — Я уже говорил, что ты стал каким-то мускулистым в последнее время? Заметил, когда мы беседовали в прошлый раз. — На кампусе есть бесплатный тренажерный зал, — после паузы говорит Стайлз. — Открыт двадцать четыре часа в сутки. Хожу туда, когда не могу заснуть. Что тебе нужно, Питер? — О, это опасный вопрос, Стайлз, — отвечает Питер, делая шаг ближе. — Столь многое из того, что мне нужно, уже мертво. — Есть… еще какая-то причина, по которой ты сюда пришел, кроме как меня запугивать? — спрашивает Стайлз, и его сердца сбивается с ритма, когда Питер опускает ладонь на его плечо и с силой сжимает. Он надеется, что это просто очередная пугающая выходка Питера, а не то, о чем он думает. Очень надеется. Блядь, телефон остался в его комнате. И в зоне досягаемости нет никакого оружия… Почему он открыл эту чертову дверь? Стоило пораскинуть мозгами. — Слышал, ты занимаешься криминологией. Хочешь быть как отец, Стайлз? Шерифом? Раскрывать преступления? — Я не… — Потому что ты прав, — небрежно продолжает Питер. — Это я убил этих людей. Вырвал им сердца. Оставил метки на груди. Ты бы стал хорошим детективом. Лучшим, чем мой племянник, по крайней мере. У Стайлза сердце уходит в пятки, и он делает шаг назад. Или пытается сделать шаг назад, потому что хватка Питера внезапно становится намного сильнее, такой сильной, что его ногти — уже когти — впиваются в его плечо. — З-зачем? — Черт, Стайлз вовсе не это хотел спросить. Он вообще не собирался о чем-то спрашивать. Он хотел закричать. Но горло ему не повинуется. Ничего не повинуется, а ведь он должен бороться. Он должен сражаться или убегать, или делать что-то еще, но он не делает ничего из этого. Питер пожимает плечами. — Жажда мести? — предлагает он, а потом двигает рукой, хватая за голову, сжимает единожды, словно в предупреждение, а может, настраиваясь, и бьет его головой об стену. Комната вращается перед глазами, в голове все затуманивается, его накрывает боль, а потом темнота.

________________________________________

— Стайлз, — говорит не-Эллисон. На кухне Стайлз слышит напряженные шепотки и даже рычание, но Айзек и Эрика не появляются. Это хорошо; ему пока не нужно их участие. — Хей, Эллисон. — Стайлз пытается сохранить свой тон непринужденным и благодаря силе воли ему это удается. Он прислоняется к открытой двери, следя за тем, чтобы ни одна из его конечностей не пересекала порог дома. — Не ждал тебя. Дерек сказал, ты еще на работе. Не-Эллисон на мгновение изменяется в лице. — Верно, — говорит она. — Я о тебе беспокоилась. Ну, знаешь, труп, и Дерек, судя по всему, не скоро вернется, и… Стайлз, просто дай мне войти. Почему ты стоишь там, весь такой… неловкий? — Гм, ты меня знаешь, — отвечает Стайлз. — Я всегда неловкий. — Точно, — ухмыляется не-Эллисон, и вот оно. Ее зубы. Слишком острые. Не человеческие, совсем не человеческие. Стайлз делает глубокий вздох и шаг назад. — Ты не Эллисон, — говорит он, и на этот раз не-Эллисон уже не удается вернуть на лицо маску доброжелательности. На нем застывает злость. — Оу, — говорит она (оно). Из кухни появляются Айзек с Эрикой, обращенные и вздыбившие метафорический загривок. Ракшас делает шаг назад, и Эллисон… тает. Выглядит отвратительно, хотя на самом деле никакого таяния не происходит. Кожа ракшаса провисает, складывается, в некоторых местах пузырится, а затем разглаживается, приобретает болезненный зеленый оттенок и уплотняется. У него нет носа — а-ля Волан-де-Морт, и на этот раз его глаза светятся радиоактивно-желтым, ярким, водянистым и тревожным цветом. Это занимает меньше трех секунд, но Стайлз не может отвести взгляда от трансформации. — Так очевидно, Стайлз? — Эллисон на работе. А у меня нет кабинета, — говорит Стайлз, хотя даже не понимает, почему объясняет это существу, которое, судя по всему, хочет его если не убить, так покалечить. — Чего ты хочешь? — Почему ты с ним разговариваешь? — Эрика за его спиной рвется в бой, рыча ему в ухо, Айзек рядом с ней. Они оба держат латунные трубки, и сплав гнется под силой их захвата. Часть Стайлза хочет, чтобы они вышли вперед и оторвались на нем по полной, но он все еще медлит. — Почему ты здесь? — Я последовал за тобой, — произносит — шипит — ракшас, усмехаясь. Но это ни о чем ему не говорит. — Да, ублюдок, я это знаю, — говорит Стайлз, делая еще один шаг назад, потому что ракшас поднимает руку — светящуюся, блядь, руку — и кладет ее на различимый барьер между наружной стороной дома и внутренней. — Позволь мне войти или выйди сюда, и я тебе скажу, — говорит ракшас. — Ты, блядь, шутишь? — говорит Эрика. — Думаешь, мы тупые? Или смерть понижает IQ? — Это тот сгоревший дом, не так ли? — спрашивает ракшас, его глаза вдруг вспыхивают, и… блядь, блядь, блядь, Стайлз чувствует дым, ощущает жар огня на спине, а Эрика и Айзек кричат, но, когда он поворачивается, они не горят — по крайней мере, визуально, — но их лица искажены от боли и… — Выйди сюда, — голос существа меняется, трансформируется в середине предложения, становится более человечным, более знакомым, почти как голос… Кейт. Кейт Арджент. — Или они умрут, Стайлз Стилински. — Серьезно? — спрашивает Стайлз. Ракшас усмехается, обнажая острые, гангренно-желтые зубы, и видеть эти зубы на лице Кейт — то еще удовольствие. — Серьезно, — говорит он и для выразительности медленно сжимает вытянутую руку в кулак; Эрика и Айзек кричат, и наряду с криками Стайлз слышит звук ломающихся костей. — Ха, — бормочет Стайлз. Внезапно атака существа оказывается невозможной. Не… не из-за того, что делает ракшас (Стайлз практически уверен, что ракшас ведать не ведает о латунной трубке в его кармане, а если и ведает, то это наверняка доставляет ему некоторые… неудобства), но из-за того, что до него, наконец, доходит весь ужас ситуации. Раньше они никогда не сталкивались с чем-то подобным. С чем-то, по-видимому, бесплотным, с чем-то, что способно… на это. То, что оно сейчас делает с Эрикой и Айзеком (и от чего в голове крутится мысль о проклятии Круциатус[3]). Стайлз знает, как бороться с физическими проявлениями, а не… не с этим. Не с духами. Не с такой древней злой силой. Как только он выходит, ракшас хватает его за руку, и Эрика за его спиной предупреждающе рычит, пытаясь атаковать, но дверь захлопывается еще до того, как она успевает до них добраться. Стайлз, странно отстраненный от происходящего, наблюдает, как она молотит по дверному полотну, пытается повернуть ручку, разбить окно, чтобы выбраться, но ее усилия проходят даром. — Оборотней лучше держать дома, — говорит ракшас и начинает тянуть Стайлза вниз по ступенькам. — Чего ты хочешь? — Стайлз украдкой касается заднего кармана и сдерживает вздох облегчения, когда чувствует там латунную трубку. Ему просто… стоит дождаться верного момента. Чтобы, когда он атакует, ракшас не стал невидимым. И не поменял форму… Ракшас трансформируется; это больше не Кейт. Это Дерек. А потом он снова меняется, быстро, но все так же отвратительно, и на этот раз… это Питер. — Я поклонник твоей работы, — произносит он, и Стайлз просто не может сейчас удариться в панику. Это глупо. Будет очень глупо заиметь паническую атаку. Он знает, что Питер мертв. Да. Питер мертв, но… блядь, это существо говорит голосом Питера, с тем же самым гребанным и ужасающим тягучим выговором. И его глаза слишком близко, и Стайлз может разглядеть отдельные поры на его коже, и внезапно это все кажется таким реалистичным, слишком реалистичным, куда более реалистичным, чем Дерек или Кейт. Какая-то его часть старается мыслить логически: это из-за страха он кажется ему более реалистичным, чем есть на самом деле. А может, это даже не страх, а дурацкая магия ракшаса и его морок. Или что-то еще. Но так рассуждает лишь крохотная его часть. В остальном Стайлз застыл, с широко раскрытыми глазами и скорее всего с открытым ртом глядя на Пи… на ракшаса. Поле его зрения сузилось до гребанного наклона этих бровей и холода в этих глазах, и… — Мило, — слышит он свой голос, напоминающий скорее писк. — Так ты хочешь автограф? — Ракшас все еще держит ладонь на его руке и в этот момент сжимает ее достаточно сильно, чтобы остался синяк, и Стайлз мог бы поклясться, что слышит, как скрипит кость под силой его хватки. — Я наблюдал за тобой в Агре. Ты выполнял трюки, — говорит ракшас, усмехаясь так, как это делал Питер. Настолько похоже, что шрамы на плече и груди Стайлза отзываются фантомной болью, которую он не чувствовал… очень давно. Действительно давно. — Ты очень быстро бегаешь. — Я… спасибо, — отвечает Стайлз и в разговоре начинает заводить свободную руку назад, ощупывая задницу в попытке ухватиться за трубку. Это дается труднее, чем обычно, главным образом потому, что из-за испытываемого ужаса он действует так, как если бы… пальцев у него не было совсем. — Я тренируюсь, ну, чтобы оставаться в форме. Чтобы самому исполнять трюки и, гм, чтобы мои фильмы были более реалистичным. Мне кажется, это добавляет налет… — Я хочу сыграть с тобой в одну игру, — прерывает его ракшас, и Стайлз мысленно стонет, потому что, если ему что и не нравится, так это когда люди — духи, злые монстры, что бы ни было — бессознательно цитируют строки из фильмов. Особенно из дурацких. — Хорошо. — Стайлз наконец-то ухватил трубку и теперь начинает осторожно вытягивать ее из кармана. — Звучит ужасно, однако… — Ты бежишь, и, если я тебя поймаю, я тебя съем, — говорит ракшас, наклоняясь так близко, чтобы Стайлз почувствовал тошнотворный запах его дыхания. Боже, пахнет застоявшейся кровью, отбросами и смертью, и комбинация этих запахов и лица Питера… по правде говоря, воскрешает много воспоминаний. Ужасных воспоминаний. Воспоминаний о тускло освещенной парковке, крови — его крови — на холодном бетоне, стекающей по груди, животу, об острых когтях, все глубже и глубже зарывающихся в его плоть, о беспомощности и панике, и… — Тупая игра, — говорит Стайлз. Ракшас тут же хватает его за горло, сжимая до тех пор, пока он не начинает задыхаться. Он двигается к воротам и тащит его за собой. — Либо это, — отвечает ракшас, — либо я сожгу твой дом вместе с твоими друзьями. А потом просто убью тебя. — Почему ты хочешь… — Стайлз замолкает, когда ракшас сжимает хватку на его горле, на его глазах выступают слезы боли и паники от неспособности сделать вдох. Он находится на грани панической атаки минуты, часы, дни, года, даже эоны и понятия не имеет, почему еще не сдался. И почему он еще может связно мыслить. — Ты посмотрел это мерзкое шоу, не так ли? Могу поспорить, так и есть, — говорит ракшас. — Оно высмеивает нас, то, чем мы занимаемся. — Оно было довольно достове… — Сжимает еще крепче. Стайлз не понимает, как его хватка может быть еще более крепкой, но она может. — Лишь предположение о том, на что мы способны, всего лишь предположение, — говорит он, а потом снова трансформируется — слава богу, — и на этот раз Стайлз смотрит на самого себя. На самом деле… это довольно забавно. Достаточно забавно, чтобы погасить панику или некоторую ее часть. — Я склонен быть более избирательным. Мы питаемся раз в тридцать лет или около того, Стайлз, поэтому для меня важно качество, а не количество. — А как же те двое, которых ты убил? — выплевывает Стайлз. Не-он пожимает плечами и выталкивает его за ворота на частную дорогу, которую Стайлз проложил в прошлом году. — Закуска, — говорит он. — Я бы здесь даже не появился, если бы не ты. — Это… это вообще не похоже на слова шаблонного злодея, — выдыхает Стайлз: сарказм берет верх над страхом. Он до сих пор держит руку на латуни, выжидая момент. Из дома позади него идет дым. В верхней части дома, в спальне, виднеется огонь, и боже, боже, он надеется, что это иллюзия. Потому что Эрика и Айзек… Черт, кому-то стоит поторопиться. Хоть кому-нибудь. — Я подумывал убить тебя в Агре, — делится ракшас. — Но потом заявился твой волк, и я подумал, что пора переехать. Посмотреть достопримечательности, попробовать другую кухню. — Все еще вне шаблонов, чувак, — говорит Стайлз, осматривая лес по обе стороны от них. — Ты бежишь, Стайлз, и, если я тебя поймаю, я тебя съем. Стайлз выдавливает смешок, потому что слышать это исходящими из собственных уст — а также иметь возможность лицезреть свой рот со стороны — это… это в своем роде уникальный опыт. — Хорошо, — говорит Стайлз, хотя это вовсе не хорошо, хотя он и не собирается бежать в чертов лес как какая-нибудь добыча. Стайлз чертовски давно не был добычей, и он не собирается становиться ею вновь. — Ладно, я… И в это мгновение голову ракшаса — голову, которая выглядит как его голова, и это уже какая-то клиника — смотреть, как в его собственных глазах отражаются боль и смерть — пронзает стрела, и Стайлз узнает в ней одну из стрел Эллисон, даже когда инстинктивно реагирует на слабость ракшаса и втыкает латунную трубку ему в живот. Раздается омерзительный хлюп, а потом все размывается и Стайлз приходит в себя в полутора метрах от произошедшего, видя опустившегося рядом с ним на колени Дерека с бешеными глазами, который водит руками по его груди. Стайлз оглядывается и видит занявшегося ракшасом Скотта. В шее чудовища торчит еще одна латунная трубка, а Скотт не может сдержать рычания. Из леса с раздраженным выражением лица выходит Эллисон с луком и стрелой в руке. Ракшас тем временем лежит на асфальтовой дороге, рычит, булькает горлом, размахивает конечностями и то исчезает, то появляется — каждый раз в ином виде. Сначала это незнакомцы, которые перетекают один в другого, потом он выглядит как Кейт, потом как Питер, и, наконец исчезая совсем и рассыпаясь в прах, он выглядит как Стайлз. Стайлз как-то лениво надеется, что в этом не было никакого символического смысла. Еще секунда бездействия — пауза, в течение которой все настраивают свои мысли, — а затем Дерек выпускает дрожащий вдох, кладет голову Стайлзу на грудь и начинает что-то бормотать слишком тихо, чтобы Стайлз расслышал за своим взъярившимся сердцебиением. — Дом, — спрашивает Стайлз. — Он в ог… — Он замолкает, когда ему удается поднять шею и он через открытые ворота видит, как из дома вываливаются Эрика и Айзек (с большим шумом, и он думает, что они наверняка сняли дверь с петель) и бегут к ним. Дом не горит, ни дыма, ни оранжевого сияния. Иллюзия. — Неважно. — Ублюдок украл мою машину, — зло произносит Эллисон. — Что за гребанный индуистский дух крадет машины?

________________________________________

Стайлз приходит в себя. Все болит. Ему требуется секунда, чтобы осознать, почему — дом, Питер, столкновение его головы со стеной,— и еще секунда на панику, страх и злость. Он ничего не может сделать, хочет, хочет очень сильно, но что-то ему мешает. Он не может двинуться, и за каким-то чертом это ощущение кажется невероятно знакомым… — Яд канимы стоит больших денег, — говорит Питер. Стайлз его не видит — не открывал глаза с тех самых пор, как очнулся, потому что уверен, что так будет только хуже, — но слышит: звук его шагов, эхом отдающихся по бетону, удовлетворение в его голосе. — Пришлось заказывать его из Макао. Судя по всему, там обитает большая их популяция. Каним, в смысле. Азартные игры порождают существ мщения, кто бы мог подумать? Стайлз стонет, когда его накрывает болевая волна, достаточно интенсивная, что он задается вопросом, влияет ли яд канимы на способность блевать. — Не можешь говорить, — тянет Питер. — Прости за это. Вероятно, я с ним переборщил. Мало ли что. Мало ли что. Ублюдок. Сукин сын. Черт его побери. — Итак, — продолжает Питер, — полагаю, поскольку ты здесь… мы на той самой парковке, помнишь ее, Стайлз? Где ты мне впервые помог? Мы здесь. Я подумал, это будет… поэтично— здесь же и закончить. Поскольку мы здесь, полагаю, я должен объяснить, почему, верно? В конце концов, подобные ситуации требуют соблюдения этикета. Стайлз не хочет знать, почему. Не хочет знать, почему Питеру полагается быть живым, чтобы это объяснить. Стайлз хочет его смерти. Хочет, чтобы Питера разорвали пополам, сожгли заживо, пропустили через мясорубку и… — Мне было скучно, — начинает Питер, и это ложь. Стайлз в этом уверен. Он открывает глаза, смотрит на Питера, силуэт которого закрывает свет. — Ладно, ну конечно ты знаешь, когда я лгу, не так ли? — Питер приседает одним быстрым движением, слишком быстрым для Стайлза, и внезапно его лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от лица Стайлза, а когти впиваются в шею. — Скучно объяснять. И с тобой неинтересно разговаривать, когда ты не можешь ответить. У Питера тяжелый взгляд. Тяжелый, холодный и абсолютно равнодушный, и Стайлз внезапно с поразительной ясностью осознает, что он на девяносто процентов уверен в своей скорой смерти. У него екает сердце, в груди нарастает паника, затрудняя дыхание. — Думаю, если я убью тебя здесь, — говорит Питер, — понадобится, по крайней мере, пару часов, чтобы тебя найти. Его палец — указательный — впивается Стайлзу в плечо. Впивается до тех пор, пока острый коготь не прокалывает кожу. Стайлз издает крик. Питер смеется, ублюдок. Он смеется и медленно, старательно ведет линию от плеча вниз, по диагонали, по сердцу, коготь скребет по грудине и… И это удивительно, онемело, думает Стайлз, — весь этот болевой механизм. Питер зарывается в его кожу, мышцы, и все, что чувствует Стайлз, — черт, ему плевать, если это звучит философски, — прямо сейчас он сам и есть боль. Обжигающая, раскаленная боль и резкое ощущение разрывающейся кожи по всему телу. Все его существо сузилось до когтей Питера в его коже, и он ничего не может с этим поделать. Он не может говорить, не может кричать, только хныкает и скулит, плачет молчаливыми слезами, тщетно пытаясь уйти от прикосновения. Не получается; ничего не получается. Боль нарастает, Питер продолжает свое дело. Он продолжает на него смотреть, говорить и говорить, но Стайлз думает только о том, как он умрет и как он не хочет умирать.

________________________________________

— Кажется, нам стоит встать, детка, — говорит Стайлз, лежа наполовину на заасфальтированной дороге перед воротами, наполовину на траве, глядя в небо и навес из ветвей деревьев. — Да, — откликается Дерек, лежа рядом с ним и глядя на то же самое. Он сжимает в кулаке рубашку Стайлза, и она натягивается, потом отпускает и разглаживает ее на груди. — Конечно, только… — Мне в задницу упирается палка. — Стайлз садится, игнорируя головокружение. Его рубашка покрыта кровью, а на руке, в том месте, за которое схватил его ракшас, расцветает синяк в форме его ладони. С шеей ситуация скорее всего аналогичная, поэтому в ближайшее время никаких публичных появлений. Точно. — Что ж, рад, что все закончилось, — говорит Стайлз, пытаясь отвлечь Дерека, который продолжает пялиться на небо. Эллисон и Скотт ушли в дом вместе с Эрикой и Айзеком десять минут назад, но, когда Стайлз последовал было их примеру, Дерек бросил на него особенный взгляд. И вот он, сидит на земле, созерцая все прелести жизни на этой земле. — Думаю, у меня на спине нарисована мишень для всего сверхъестественного. — Ты так думаешь? — фыркает Дерек, не глядя хватая Стайлза за руку и прижимая большой палец к запястью, чтобы отследить пульс. — Потому я так и сказал, зараза, — поддразнивает Стайлз. — Так почему мы здесь? В ожидании подтверждения твоей бессмертной любви ко мне? Или чтобы воспеть мои потрясающие навыки убийства монстров? — Дышим свежим воздухом, — без малейшего колебания отвечает Дерек. — Ты такой банальный, — говорит Стайлз. — Эта фраза могла бы быть из… черт, кто написал эту книгу? «Дневник памяти»? Николас Спа… — Мне можно, — усмехается Дерек. — Ебанный… ракшас чуть не спалил мой дом… — Верно, — соглашается Стайлз. — И чуть не убил тебя… — Почти, — отвечает Стайлз, — но я кокнул его латунной трубкой, так что… — Ты только что сказал «кокнул». — Дерек свободной рукой проводит по глазам и тихо стонет. — И? — И… блядь, Стайлз, в следующий раз, когда ты поедешь в Индию на съемки, не знаю, убедись, что за тобой не последует ебучий злой дух? — Ты обвиняешь жертву, засранец, — упирается Стайлз. — Плюс, оно сказало, что не собиралось возвращаться, но потом увидело тебя, так что… — Стайлз по очевидным причинам замалчивает ту часть истории, в которой ракшас собирался сожрать его еще в Индии. — Ясно. — Дерек вздыхает и поднимается на ноги. Его форма в грязи и в крови, и, наверное, со Стайлзом что-то не так, если даже это его заводит. — Эй, — начинает Стайлз, прочищает горло и мысленно интересуется, из-за адреналина ли его голова кажется такой легкой. — Как думаешь, может, нам стоит… — Да, — говорит Дерек. — Ты даже не знаешь, о чем я собирался спросить, чувак. — Теперь черед Стайлза вздыхать и подниматься на ноги. — Я тут подумал, не захочешь ли ты… — Я согласен, — отвечает Дерек, проходя в ворота и жестом показывая Стайлзу следовать за собой. — Собаку, — продолжает Стайлз. — Нам нужно завести собаку. Кучу собак. — Ты хочешь завести собаку? — спрашивает Дерек, приподнимая бровь. — Ага, чувак, двух, — признается Стайлз, закрывая за собой ворота. — Больших. Громадных. А о чем, по-твоему, я спрашивал? — Я не… — Дерек прочищает горло, опускает взгляд, потом смотрит на дом. — Ничего, это все адреналин, это… Стайлз растерян, потому что да, действие адреналина ему знакомо, и, задумавшись, он каталогизирует выражения лица Дерека, то, как он почти не моргал. Он знает, что Дерек — черт, он знает его лучше многих — настолько в него влюблен, что это даже ужасает, и он практически уверен в том, что… — Ты… ты подумал, что я собираюсь сделать тебе предложение… хорошо, затыкаюсь. — Стайлз протягивает руки, когда Дерек бросает на него взгляд, сглатывает, потому что во рту внезапно пересыхает, а в груди чувствуется приятное волнение, под кожей гудит возбуждение. Он пару раз открывает рот, столько же закрывает, потом сдается и разочарованно почесывает затылок. — Это было бы… это было бы замечательно, — наконец произносит он дрожащим голосом. — То есть, если это то, о чем ты подумал. Я… бы это сделал, если бы ты захотел. Наверное, это и правда адреналин, я понял. Дерек только моргает в ответ на его речь, и это длится достаточно долго, чтобы Стайлз съежился, осознавая, насколько это примитивно. Как предсказуемо. Они не нуждаются в чем-то таком глупом, как свадьба. Черт, свадьба, скорее, прерогатива Скотта; безнадежно романтично, помпезно и торжественно. Но опять же, есть в этом что-то заманчивое. Что-то, из-за чего Стайлзу хочется убедить Дерека согласиться. Какое-то волнение от объединения с кем-то другим. Боже, убейте его кто-нибудь. Или… блядь, это все адреналин. Дерьмо. — Я бы сказал «да», — наконец медленно отвечает Дерек, глядя на дом и хмурясь, словно… ох, блядь, потому что их наверняка подслушивают. — Если бы ты спросил. — И я бы… — Стайлз прочищает горло, перекатываясь с носка на пятки. — Я бы тоже сказал «да», если бы ты, ну, попросил. Не то чтобы свадьба на самом деле необходима, но это хорошо… — Звучит неплохо, — говорит Дерек и вдруг улыбается, вставая прямо перед Стайлзом. — Это… — Смешно, да, знаю. Ты это через слово произносишь, — замечает Дерек, прислоняясь лбом ко лбу Стайлза. — Я хотел сказать «потрясающе», но да, и смешно тоже, — признается Стайлз и заключает лицо Дерека в свои ладони. — Тошнотворно романтично, конечно, тоже… — Я тебя люблю, — говорит — шепчет ему в губы — Дерек, и все, Стайлз теряет голову. — Ты ужасен, но я тебя люблю. Стайлз усмехается, продолжая ухмыляться, даже когда Дерек прижимается поцелуем к уголку его губ. Итак, его жизнь на девяносто три процента больше похожа на типичный фильм ужасов, чем у любого среднестатистического актера двадцати восьми лет; и он это понимает. Но ему плевать, потому что вот в чем соль, дамы и господа: Стайлз уверен, что парня из романтической комедии он напоминает больше. Стайлз целует Дерека до тех пор, пока они оба не задыхаются от недостатка воздуха, пока он не чувствует головокружение со множеством эмоций, которым он не может дать названия, но, если бы мог, это дохуя смутило бы их обоих. — Знаю, — отвечает он.