One love. Two mouths.

Если ты должен ждать, Жди их здесь, в моих руках, пока я дрожу. Если ты должен плакать, Плачь прямо здесь, в моей кровати, пока я сплю. Если ты должен скорбеть, любовь моя, Скорби вместе с луной и звёздами, что над нами. Если ты должен скорбеть, Не делай этого один. Если ты должен убежать, Беги так, словно огонь под твоими ногами, Если ты должен говорить, Произноси каждое слово, словно оно неповторимо. Если ты должен умереть, мой любимый, Умирая, знай, что твоя жизнь - это лучшая часть моей жизни. Если ты должен бороться, Борись с собой и своими мыслями в ночи. Если ты должен стремиться, Стремись оставить частичку себя на этой земле. Если ты должен жить, мой дорогой... Просто живи. Просто. Живи. keaton henson - you. Тэхён снова в песке зыбучем. Он людей вокруг себя не видит. Не чувствует, как его снова вниз тянет, как паника к горлу поднимается. Он смаргивает влажную пелену и вздыхает устало, взгляд, потухший к полу прибивает. Он холод ощущает, могильный словно. По ногам липкими ощущениями он поднимается, выше, желает за горло схватить, сжать, под песками навеки оставить. Холод этот больше не отпустит, никогда, своё всегда брать будет, на первое место станет. Холод отступает, когда горячая рука омеги сжимает его собственную. Тэхён голову поднимает медленно и ощущает, словно только что проснулся. Очнулся от марева, отмахнул его от себя. Он моргает пару раз, а после вздыхает снова. И дышать начинает загнанно, тяжело, долго. Ему словно всё это время кислород перекрывали. Он лишь головой мотает, но всё на своих местах остаётся. Чимин, сидящий рядом, ладонь его крепко сжимая. Хосок, с плечом окровавленным, матерящимся от боли, смотрящим на него нечитаемым взглядом. Юнги, стоящий с пистолетом в руке, пристрелить готовый. — Это реальность? — Спрашивает тихо, голос хриплый громче сказать не позволяет. — Да. — Отвечает Чимин, — ты вспомнил? Тэхён ладонь мягко убирает и прислоняет её к голове. Та пульсирует бешено, но вновь и вновь подкидывает подсказки прошлого, все сопоставления, события, которые упустить он мог. — Как такое возможно? — Снова задаёт вопрос Ким, продолжая в пол смотреть, да пытаясь понять свои чувства. У него пустота неожиданная в груди поселилась, он двигаться может, словно лёгкость обрёл в ту же минуту, когда всё понял. — Это посттравматический синдром, — со знанием дела, спокойно говорит Чимин. Юнги, вот прямо сейчас, в эту минуту, ничего не соображающий, взгляд на омег переводит, с альфы напротив уводит и бровь вскидывает. Они оба выглядят странно, говорят загадками, а он тут, похоже, единственный, кто не понимает всей сути этой ситуации сложившейся. — О чём речь, Чимин? — Спрашивает Мин, наконец, прищуриваясь. — Хосок — бывший муж Тэхёна. Это звучит ещё хуже, чем есть на самом деле. В голове, прокручивая эти мысли, Тэхён мог в это поверить. Но сейчас он, услышав это, головой в разные стороны машет, верить в такое не хочет. С ним такое точно не могло произойти. Всё это сон. Это сказка, явно не реальность. Хосок за спиной лишь зловеще усмехается, а после своим смехом прерывает тишину. Он на омегу смотрит, щурится недобро, да всё пальцы гнёт, задеть какими-нибудь словами хочет. — Ты меня забыл, малыш? Ах, какая жалость, — ничуть не сожалея произносит Хосок. Он пару шагов назад делает и на пол садится, выдыхая устало. — Малыш, не переживай, она больше беспокоить тебя не будет. — Обещает Хосок, пока живот округлившийся поглаживает. Он на колени становится перед сидящим на диване омегой, целует любовно живот, ладони, поглаживает и улыбнуться никак не может. — Прости, что так говорю, но твоя мама иногда слетает с катушек, — злится Тэхён. Он руки снова на живот кладёт и корит себя за то, что поругаться позволил. Что психанул и показал себя, как истеричка. Хосок теперь разочаруется в нём, точно любить перестанет, вещи соберёт и уйдёт. — Малыш, не переживай. Я люблю тебя, не хочу, чтобы ты волновался. Чон поднимается с колен, склоняется над омегой, в лоб целует и улыбается снова. — Помнишь, после рождения малыша с Америки обещал приехать Чонгук? Ты наконец-то сможешь увидеть моего брата и познакомиться с ним лицом к лицу. Я думаю, ты ему понравишься. Хосок поглаживает волосы светлые, позволяет омеге к своему животу прижаться. Он любит Тэхёна сердечно, оберегает, защищает даже от собственной матери. Он сказать хочет, что всё будет хорошо, тем более, скоро роды. Ему категорически противопоказано волноваться, переживать. Чон и сам волнуется, если его омегу что-то беспокоить будет. Он готов любой источник убрать, лишь бы всё было комфортно и приятно. Он для Тэхёна на всё пойдёт. Он его жизнь. Тэхён чувствует, как слёзы снова к уголкам глаз подбираются. Его ком удушает, в горле поперёк стоит. Его пальцы дрожат, душа кричит от боли. Он всё равно признавать это не хочет, сбежать хочет. Куда угодно: в свои мысли, подальше от этого места, далеко-далеко. Он бы утопился, повесился, застрелился. Он чувствовать больше не хочет, но, почему-то, плотину душевную прорывает так, что Чимин напротив тоже слёз сдержать не может. Что это? Жалость? Сожаление? Поддержка? Тэхён хочет голову себе пробить, лишь бы воспоминания ярким комом не наваливались на него. Он на плаву еле держится, еле вдохнуть может. Ещё немного — на кусочки разлетится. Он понимает всё, всё вспоминает. Ожидаемые часы боли адской и вот кроха маленькая на руках, плачет, ротик кривит маленький, глазки закрыты. Тэхён улыбается счастливо, чудо маленькое к груди прижимает, насмотреться не может. Склоняется ниже, носом по щеке проводит, впитывает в себя запах родной, любимый, самый лучший. Хосок тоже рядом, слёзы украдкой утирает, усмехается и руки протягивает. Малыша прижимает, поглаживает по лбу любовно. Его руки немного дрожат от волнения, но он счастлив сейчас. Тэхён подарил им обоим частичку себя, частичку Хосока. Та женщина снова рвётся, толкается грубо, оправдывается своим родственными связями с омегой. Она Чимина отталкивает, но тот смотрит лишь устало. Никто опасности не чувствует. Никто умирать не собирался. Не сегодня. — Ты лжёшь! — Кричит Тэхён. Он подняться порывается, да падает тут же, злится на свою беспомощность, на Хосока тоже, на самого себя. Он ругается, руку в кулак сжимает, бьёт о пол, от боли вскрикивает. — Я не лгу! — Взрывается Хосок, смотря раздражённо на омегу, — я говорю правду! Мы действительно развелись, только ты напрочь всех из головы выкинул. Мы все вместе переехали, я тебе дом купил. Я думал, ты меня вспомнишь. Ты даже Чимина забыл! А он, между прочим, пытался лечить тебя! Хосок губу кусает, пытаясь зверя внутри унять, что злиться на омегу начинает. Он рычит, когти точит, выжидает своего часа и выхода. Он готов хоть сейчас подняться с места, глотку Тэхёну разорвать, кулаки сжимать на шее белоснежной и тонкой, царапать и рычать, куски мяса отрывать. Тэхён пальцами в щёки вцепляется, ногтями проводит, головой снова мотает, рот от шока приоткрывает. Поднимает взгляд на Чимина, видит, что тот кивает. Слова его сейчас подтверждая. А не должен! Что за ерунду несёт Хосок сейчас? Поверить в такую реальность чертовски сложно, у Тэхёна в голове ещё сто вопросов крутятся. Но она болит сейчас, дико взрывается. Он губы дрожащие поджимает, переводит взгляд на Юнги. Тот к омегам подходит, опускается рядом. На Чимина посматривает, пытаясь понять всю серьёзность ситуации. Хотя и понимать ничего не нужно, сразу ясно, видно и чувствуется, как Ким себя приобретает, по кускам собирает. — Что ты делал тогда, там, в подворотне? Откуда ты знал, что я там был? — Тэхён злится, на свои слова же. Чимин дёргается заметно, голову низко опуская, переваривая полученную информацию. Ему тоже больно, ножом по сердцу — смертельный удар. Он Тэхёна не оставил одного после смерти малыша, он помогал ему, сеансы проводил. Он и не думал, что омега поступить так может. — Следил за тобой. — Отвечает просто альфа, плечами пожимая. — Чимин, знаешь, кто те люди были? Хосок улыбается. Он сейчас, как сама смерть, решает, кому и куда надавить, чтобы на боль смотреть, на раны открытые, ни капли не зажившие. Он словно пультом управляет, на кнопки лишь нажимает, но словами своими грудину на живую вскрывает, рёбра ломает, каждое любовно собирая. Он собирается всё вместе кидать, какая разница, будь то рёбра брата его или омеги. Он всё понимает, всё помнит, в отличие от Тэхёна. — Я Шугу попросил помочь. Он и не знал, представляешь? Не знал, что людей своих отправит для тебя, — смеётся громко Хосок, слёзы подступившие от веселья протирая. — Кто такой Шуга? — Спрашивает Чимин, на Хосока в упор смотря. Он голову поднимает, хмурится. Губы кусает, и боль до сих пор адскую из-за ступни ощущает. — Ты просто обернись назад, увидишь, — загадочно улыбается Чон, взглядом пронзая. — Сука, — шипит Юнги, поднимаясь. Он же всё это время позади Чимина сидел. Он зол сейчас на парня, что из-под контроля вышел. Пристрелить готов. Медлить не будет. Не стал бы, если бы его за край куртки Тэхён не потянул на себя. — Подожди. Пожалуйста, стой. Я, последний раз спросить хочу, — выговаривает Тэхён, прищуриваясь и вздыхая. Он чувствует от омеги ауру не самую приятную, чувствует его боль и переживания. Он и сам Шугу этого убить готов. О чём речь, если Юнги готов себя убить, лишь бы не видеть, как подрагивают плечи омеги той, что сердцу крылья подарила. Он к виску пистолет приставить готов, потому что Чимин сжимается, ногу больную подтягивает, ладони маленькие и аккуратные к лицу прижимая. Мин всё видит. Искаженные болью черты лица, излом бровей, изогнутый рот и поток слёз неудержимых. — Хосок, — проговаривает дрожащим голосом Тэхён, всё встать пытается, но так и продолжает сидеть ровно, не пошевелившись даже. — Почему я не могу вспомнить Чонгука? — Потому что ты его не видел. Он так и не успел вернуться с Америки, где жил и учился. Ответ получен. Цель есть. Тэхён всё ещё ошалело осматривает происходящее, злого и собранного Мина видит, голову отворачивает от Хосока. Боится, что закричит, когда выстрел услышит. Ему альфу этого не жалко совсем. Он смерти ему желает, ровно, как и матери их. Он ненавидит его, всеми фибрами души, настолько, что были бы силы подняться, стоять ровно, сам бы его пристрелил. Не пожалел бы о решении таком, он готов. Сейчас, понимая всё, что произошло и, осознавая всю ситуацию, ошибку, которую совершил, всё это понимает. Он к омеге ближе подползает и рукой до плеча дотрагивается, понимает, что тому страшно. Он потерян так же, как и сам разбитый напрочь Тэхён. Ким обнимает крепко, к груди прижимает, сам же слёзы глотает, вспоминая, как до последнего его защищал Чимин. Он, даже получивший ожог жуткий, не остановился. Он помочь ему хотел, спасти. Ким облизывает губы солёные, вздохнув, понимает, что сказать ничего не может. Не потому, что нечего. У него много слов, которые нужно омеге сказать. Он не знает, как. Как разговаривать с ним после всего этого, как обнять ещё крепче, позволить к себе прижаться, спасение на груди ища. Он слёзы все забрать хочет, потому что Чимину они не нужны. Не он плакать и умирать сейчас должен. Тэхён себя во всём винит, глаза прикрывает, дышит тяжело. Он шум слышит, вздрагивает, голову поднимает. На пороге Чонгук, смотрит с такой болью и одновременно любовью. Их взгляды пересекаются, в груди, словно все камни уходят, душу покидая и дышать, давая свободно. Тэхён бы улыбнулся сейчас, к груди альфы прижался. Но понимает, что недостоин этого. По крайней мере, не сейчас. Шуга не медлит, зол чертовски, на Хоупа смотрит. Тот сталь передаёт во взгляде, смерти не боится. Он по самое дно уже, и там завяз. Застрял, выбираться не собирается. Смотрит с усмешкой наглой, ожидает. Он и на пистолет не смотрит даже, лишь в глаза Мина. Хосок чувствует себя сейчас победителем. Он разбил хоть не Тэхёна до конца, потому что Чонгук тут, а он раны бережно залижет и цветок в груди посадит, выращивая и любовью называя. Он смог хотя бы брата разбить, насолить Мину. Мин прощать такое не собирается, в его взгляде ни капли жалости к Чону нет. — Если бы я знал, что ты это для Чимина сделал… я бы убил тебя там же, в ту же секунду, не медля. Ты своё уже отжил. Ты заставил всех страдать, Хосок. Не переживай, скорбеть не будем. — Мне это и не… Выстрел достигает цели, тело обездвиженное падает на спину, руки раскидывая. Он голову склоняет, глаза открыты остались. Во лбу дырка тёмная, из которой струйками кровь сочится на пол, окрашивая его. Полиция залетает, сразу же оружие выставляя. А Чонгук лишь морщится, предпочитая в сторону ту не смотреть. Он сразу почувствовал неладное, а потому от копов отстал, в одиночку искать побежал. Он не прогадал, когда вниз спустился, когда голоса слышал. Он дверь плечом выбивал, замирая на месте. Он не ожидал, что увиденное, сделает ему так больно. Альфа кулаки сжимать готов был от одного вида разбитого Тэхёна, от плачущего брата. Он сам едва ли не заплакал от картины увиденной. Он, альфа. Тот, кто силу должен даровать, кто обязан защищать. Он медленно к омегам прошёл, присел, в глаза заглядывая Тэхёна. Он понимание там видел, на дне зрачков. И вину дикую. С такой не живут. С такой на полу лежат и умирают, в агонии бьются, скребутся, ногти, сдирая, кричат до потери голоса. Такие умирают быстро, отрезая все пути к спасению. Чонгук руки протягивает, обнимает крепко, получается, что обнимает не одного Тэхёна, а двоих омег сразу. Он собирается сказать много чего, лишь бы поддержать, не дать рассыпаться, словно песку. Гук вздыхает глубоко, склоняется к брату, поцелуй на макушке оставляя, склоняется к Тэхёну, в щёку того целуя. Он море видит на дне его глаз, слёзы невыплаканные. Сколько их ещё будет? Когда эти слёзы закончатся? Когда боль закончится? Может, стоит помочь самому себе, короче её сделать, с жизнью счёты свести. Тэхён и потянуться хочет к лезвию, но не может, потому что руку его целую, ловят пальцы татуированные. Омега усмехается, чувствуя, как душа болит сильно, как слёзы снова по щекам бегут. Он некрасиво плачет, шмыгая носом, но не может взгляд оторвать от того, как бережно целует грязные и окровавленные руки Чонгук. Не брезгует ни капли, выцеловывает каждый палец, поглаживает бережно. Он взглядом даёт понять, что не отпустит никуда. Он сказать хочет, что всё закончилось. Он не успевает, потому что врачи приезжают и ориентируются куда быстрее, чем полиция. Омег забирают. Юнги же сумму крупную отдаёт полиции, говоря, что это была самооборона. Тело Хосока мёртвого забирают. Они сейчас каждый поодиночке остаются, но нити, связывающие души и сердца чувствуют. Тэхён же, перебинтованный, на обезболивающих, глаза прикрывает и клубок подлиннее и потолще берёт, он к Чонгуку всей душой обнажённой готов прижаться. Он его только принимает. Он Хосока отпускает. Он, едва взгляд Чонгука увидев, понимает, что умирать не хочет. Что жить хочется ради молодого парня. Плевать на возраст, на взгляды и осуждения людей. Он его нашёл. И полюбил крепко, не готовый отпускать. Он мечтает забыть обо всём лишь в его руках. Он в себя поверить готов. Тэхён себя не прощает, никогда простить не сможет. Он больно сделал не только себе, но и Чимину. Тот сейчас круги ада проходит, лёжа в палате. Чимин же, чувствуя толстую нитку, которая оплетает его сердце и сердце Юнги, он словно зверь обезумевший, разорвать её пытается. Он тянет её, кусает и грызёт, но та слишком эластичная, чтобы вот так легко порваться. Неужели, ему свыкнуться нужно лишь, да принять всё? Но как? Если боль душевная затмевает все остальные чувства? Как ему быть? Почему никто ответ дать не может, боль из груди забрать. У Юнги взгляд напрочь уставшего человека. Он словно сотню лет зря жил, да и жил ли? Существовал лишь. Им больно. И каждый хочет с болью справиться в одиночку. Чонгук Тэхёну не позволяет. Он рядом, кормит сам, подбадривает разговорами, хочет хоть намёк на улыбку увидеть. Вместо этого, самая большая награда для него — благодарность в глазах Тэхёна. — Полежи со мной, Гукки, — просит тихо Ким, двигается и позволяет альфе лечь на больничную койку. Он на грудь его ложится, прижимается ухом ближе, слыша биты сердца. Под звук этот и засыпает. Успокаивает свою душу терзающую. Чимин не подпускает Мина к себе, видеть его не хочет. Он понимает всё, слова Юнги, сказанные Хосоку, помнит. Он прощать не хочет, в котле один варится. Он всё время страдает, выхода боли не даёт. Он слёзы сдерживает, на ногу больную давит специально, желая увидеть кровь. Он на подушку откидывается, глаза закрывает, но волю слезам снова не даёт. Он душу свою сам терзает, боль безграничную ощущая. Ему и двигаться лень, и говорить. Он не хочет ни есть, ни спать. Он не живёт вовсе. Когда время проходит, а снег заваливает сугробами высокими, Рождество наступает. Они хоронят Хосока в гробу закрытом. Не разговаривают даже. Стараются друг на друга не смотреть. Тэхён сожаления не чувствует, жалости тоже. Ему абсолютно всё равно. Он лишь здесь для того, чтобы Чонгука поддержать, ладонь его крепко сжимая. Они мысли друг друга стараются не читать. Чимин не видит Юнги, но чувствует его взгляд на своей спине. Он его к земле приковывает. Они домой все едут, в машинах также молчат. На них костюмы чёрные. Чонгук останавливает Тэхёна, не давая дойти до кухни, к себе крепко прижимает, выдыхает так, словно всё закончилось для него. Ким ладонью проводит по спине альфы, в плечо целует, прижимается сам, ближе. Он спасение своё нашёл, пусть оно, оказывается, и было рядом. Ему плотину давным давно прорвало, а новую Чонгук построил. Он за короткое время смог фундамент построить, заставить почувствовать себя нужным. Тэхён лишь об одном сожалеет, когда на Чимина взгляд поднимает. Чимина он спасти не сможет. Ему стыдно за всё, что было, он чувствует, как жаль. И поэтому, когда раздаётся звонок, Чонгук дверь открывать уходит. Ким же доходит до кухни, останавливается. Смотрит с сочувствием, ждёт пару секунд. Чон бокалы расставляет, бутылку открывает, наливает. Пьёт залпом первый, в алкоголе желая хоть немного свои мысли потерять. Мин тоже рядом, на кухню заходит. Они все за стол садятся, также молча. Бокалы полные друг другу передают, распивают молча. Посматривают друг на друга, но чувствуют себя, словно чужие люди. Не знают, как разговор начать друг с другом. А потом не понимают, стоит ли его вообще начинать? Что в таких случаях говорить нужно? По хорошему, сейчас нужно про Хосока сказать, что, на самом деле, хоть и был он психом, но изначально он в любви сильной и крепкой признавался, как и все ранее, улыбался счастливо. Никому говорить про него не хочется. Тэхёну сказать нечего. Он бокал в руках крутит, жмётся ближе к боку Чонгука, чувствуя, как от альфы тепло идёт. Мин свой бокал не трогает, до этого выпив его залпом, как и Чимин до него. Чимин лишь поднимается из-за стола за новой бутылкой, бокал свой, задевая рукой. Тот на пол падает, разбивается. Осколки по полу разлетаются. Омега присаживается сразу, до этого вздрагивая от звука неожиданного. Ему осколки руки царапают, а кровь капает обильно. — Больно… — тихо проговаривает Чимин, на руки свои посматривая. От звука его голоса оживают все. Мин подскакивает, рядом садится, ладони его берёт, к себе разворачивая. — Глупенький, осколки же острые. Ты порезался, — хрипло Мин выдаёт, ладони поглаживая. — Чонгук, аптечку, быстро, — ориентируется Тэхён, также поднимаясь и быстро доходя до омеги. Он при его взгляде и виде тормозит. Подходить ближе не спешит пока, ждёт. Он чувствует. От него волнами отчаяние расходится, боль нескончаемая, терпение лопается. Оно ведь как бокал этот — разбилось. По кусочкам разлетелось. Вот и терпение омеги также, по кусочкам разлетелось. — Это так больно, — шепчет Чимин, чувствуя, как боль выплёскивается из груди. У него, кажется, плотину сейчас прорвёт. Всё то, что он сдерживать пытался, на похоронах даже не плакал, хотя хотелось сильно, сейчас, как только порезался, сдержать не может. — Юнги, — зовёт альфу тихо, взгляд поднимая. Он на лицо некогда любимое смотрит, в глаза заглядывает. Он там вину видит, любовь безграничную и щемящую нежность. — Можешь обнять меня? Пожалуйста. И никогда не отпускать больше… Просит тихо, ведь голос сковывают рыдания, которые теперь наружу выходят. Мин руки протягивает, в объятия заключает. Лицом в волосы притирается, целует безостановочно, шепчет что-то на ухо. Тэхён не слышит. Он спиной о тумбу облокачивается, выдыхает так, словно груз огромный свалился с плеч. Он слышит лишь одну единственную просьбу «только живи». Улыбнувшись, Ким прикрывает глаза. Его кошмар закончился. Чонгук на пороге застывает, смотрит шокировано на всех, чуть аптечку не роняет на пол. Он и улыбку Тэхёна видит, и брата, наконец, боль выплакивающего, и Юнги, что прижимает того к себе, как самую ценную драгоценность. Гук Киму подняться помогает, взглядом на дверь, кивая, желая их одних оставить на время. Они в любви не признаются, клятв никаких не дают. Они чувствуют всё, и слова им не нужны. Они счастливы? Вероятно, что нет. После такого восстанавливаться придётся долго. Вопрос в другом: станут ли они это делать? Все четверо уверены, что да. На этом их история заканчивается.