Трое

Они провели в охотничьем домике неделю. Братья по очереди отлучались на охоту, чтоб немного сэкономить припасы, захваченные из магазина. Мишель, освоив наконец плиту, готовила еду, немного прибиралась, училась стрельбе из арбалета (безуспешно, она его даже поднять, для того чтоб прицелиться нормально, не могла) и работе с ножом. Здесь она делала успехи. Не сказать, что значительные, но удар ей все-таки поставили. Стрелять из огнестрельного оружия ее не учили. Во-первых, в наличии был только обрез Мерла, тяжелый и неудобный, во-вторых, патронов к нему было немного. Ну, и в-третьих, несмотря на удаленность от другого жилья, опасались привлечь мертвецов. Пока что, за неделю, до них никто не добредал: ни живые, ни мертвые. Братья обсуждали эту ситуацию и без конца спорили, что делать дальше. С одной стороны, здесь было тихо, спокойно. Еду можно было найти: охота, рыбалка, орехи, грибы, ягоды — все, что мог дать лес. Братья знали толк в выживании в диких условиях. С другой стороны, на носу была зима. Домик не отапливался, только печка, был довольно хлипким и вообще мало подходил для постоянного проживания. К тому же, связи не было никакой. Радио в пикапе не ловило, сотовые — тоже. Было невозможно понять, что творится в мире. Может там уже все хорошо, болезнь побеждена, жизнь вернулась на круги своя, и только они не в курсе. Необходимо было возвращаться. В любом случае, даже если в мире все плохо, надо было искать убежище понадежнее. У Мишель были двойственные чувства: она понимала, что вечно эти каникулы продолжаться не могут, неопределенность ситуации в мире угнетала. В то же время, несмотря ни на что, она чувствовала спокойствие и даже умиротворение. С братьями было именно спокойно. Надежно. Все-таки психика девушки серьезно пошатнулась, после того, как она увидела папу и маму мертвыми, тянущими к ней руки, желающими ее крови. У Мишель было счастливое детство: обеспеченные родители, папа — военный, делающий все для своей единственной дочки, мама — творческая личность, художница, открывшая ей мир прекрасного и утонченного искусства. Девочку, а потом и девушку, все любили, выполняли каждый каприз, окружающий мир был добр к ней. И в один момент все рухнуло. Страшно рухнуло. Мишель понимала: не встреть она так быстро братьев Диксон, скорее всего, прожила бы пару дней от силы. Испуганная, слабая, не умеющая противостоять жестокости, никогда не встречавшая на своем пути злых людей. Наверно, смерть была бы для нее благом. Эта неделя, наполненная эмоциями, спокойствием, смехом, алкоголем, сексом была для нее как излечение от жесткой психологической травмы. Братья были не ангелами, далеко не ангелами, но они были тем, что доктор прописал. Без излишней жалости, не залезая в душу, особо не разговаривая, им все-таки удалось вытянуть Мишель из бездны отчаяния, куда она непременно погрузилась бы, если б осталась одна или присоединилась к компании других выживших. Братья просто не давали ей задуматься о ситуации, постоянно находясь рядом, по-своему, грубовато, заботясь, отвлекая шутками, объятьями, обучением работе с ножом и арбалетом, требованиями еды. И, конечно, сексом. Столько секса, разного: грубого и нетерпеливого, страстного и долгого, нежного и ленивого, но всегда невероятного, в жизни Мишель не было никогда. Чаще всего они занимались этим втроем, иногда кто-то из братьев улучал момент, пока другой был на охоте. Мишель очень быстро вошла во вкус, привыкла к тому, что ее постоянно хотят, и сама, разглядывая крепкие фигуры братьев, их такие разные лица с одинаково четкими чертами лица и жестким выражением глаз, понимала, что хочет их не меньше. Причем обоих сразу. Несмотря на то, что и поодиночке они были отличными любовниками, вместе они творили с ней такое, что она буквально улетала из тела и потом долго не могла прийти в себя, ловя непослушными зацелованными губами воздух, и успокаивая бешено стучащее сердце. Иногда, когда она все же ненадолго оставалась наедине с собой, девушка задумывалась, почему она так легко приняла то, что произошло между ней и братьями. Они были совершенно разными, и, останься в мире все, как прежде, никогда бы не пересеклись и не посмотрели друг на друга. Подающая надежды, начинающая художница, любимая дочь, у которой впереди только светлое будущее, и парочка отбросов, белой швали, реднеков, как их тут, в Америке называли, с темным прошлым, криминальным настоящим и сомнительным будущим. Даже сейчас, в этом свихнувшемся мире, подобное соседство было невероятным. И уж тем более невероятным было подобное сближение. Для братьев секс втроем был, очевидно, не в новинку. (Хотя Мишель об этой стороне жизни их не спрашивала). Слишком уж слаженно они действовали, слишком спокойными были после, не борясь бесконечно за ее внимание, прекрасно зная, что каждый получит свою часть ласки в любом случае. А вот Мишель о таком никогда не думала, хотя, конечно же, знала, что такое возможно, Жозе иногда любил включать порно для настроения, да и в школе девочки чего только не рассказывали. Не то, чтобы Мишель воспитывали в строгости, все-таки мама-художница и некоторая богемность среды, в которой взрослела девушка, накладывали отпечаток, но ей прививали стандартные семейные ценности. Когда-нибудь в будущем Мишель хотела бы семью, мужа, детей… Это было до того, как мир сошел с ума. Мир сошел с ума. И она, наверно, тоже. Вот и все. Ей не казалось странным и неправильным то, что она спит с двумя мужчинами. Вот не казалось — и все. Как будто она переняла у Диксонов их пофигизм: они не парились, просто наслаждаясь ситуацией, и она тоже. Что будет дальше — и будет ли оно — это дальше, никто не знал. Все трое — они жили одним днем, наслаждались временным спокойствием и не задумывались о будущем.