Stories of Marvel

Половина Земли опустела. Неправда. Была стерта половина Вселенной. Кто-то лишился семьи и друзей, кто-то потерял любовь всей своей жизни, кто-то утратил всякое желание жить, но продолжал, все еще призрачно надеясь на что-то. Какое-то сраное чудо, которое все исправит. К примеру, Мстители. Они ведь — супергерои, которые облажались и смогли это все допустить. Пускай теперь подчищают... Ожидание разливается в воздухе запахом серы. Ожидание звенит тревожно в умах обезумевших от горя людей. Последняя надежда для этого мира, который уже никогда... Слышите, блять, никогда не вернется?! На исходе первого месяца ранней зимы самого первого года Клинт поднимается в горы, оставив стрелы и лук копить паутину и пыль в гараже. Опустевшего дома, в который он никогда не вернется. Снег весело хрустит под рифленой подошвой, а воздух — прозрачный и звенит чистотой, вливается в легкие свежим потоком. Выжигает изнутри кислотой. Как будто природа радуется избавлению от лишнего бремени — три с половиной миллиарда долой. В два раза меньше машин, отравляющих воздух и воду, остановились загрязняющие океаны суда, не работают производства. Кажется, даже шахты закрыты. Земля потихоньку рубцует нанесенные раньше раны и залечивает глубокие язвы. Земля ненавидит их всех. Земле было бы лучше, исчезни они до единого все. Клинт был бы лишь рад. Не быть и не помнить, как она рассыпалась у него на руках, развеялась по ветру пригоршней пепла. Еще секунду назад журчал звонкий смех, и огненные пружинки волос подпрыгивали весело над плечами, когда она, чуть откинув корпус назад, из лука целилась в красное яблоко, что он водрузил себе на макушку и банально развел ее на слабо. Она так легко заводится каждый раз... заводилась. Наташа. Снег скрипит на зубах, когда он стискивает их так сильно [или это крошится эмаль], сжимает пальцы в кулак. Опускает ресницы и дышит. Морозный воздух его пронзает насквозь, как тонкие стрелы, что смазаны ядом. Достаточно и царапины, после которой сразу — конец. Но каждая — точно навылет через позвоночник и грудь. Вот только он как будто бессмертный. Почему продолжает дышать? Почему не закончит все это? Почему не отправится к ней? Ведь Тони четко сказал — не осталось надежды. Они нашли Таноса слишком поздно, и Камней Бесконечности больше нет, а голова великана, снесенная каким-то осунувшимся без вредного Локи, раздавленным Тором, гниет где-то в полях второго Титана. Быть может, местные вороны все еще клюют жирных червей, что копошатся в давно опустевших глазницах... На что ты надеешься, Клинт? Надтреснутый смех ломает грудную клетку, и осколки костей втыкаются в легкие. Он давно не чувствует боли. Там, внутри, ничего не болит. С того проклятого дня, разделившего жизнь на "до" и на "после". Ноги одеревенели от холода, но несут его ближе к вершине. Там, чуть не доходя до конца, в густых соснах спрятался домик. Он не возвращался сюда чертову гору впустую потраченных лет. Он хотел привести ее сюда уже этой зимою. Им оставалось всего-то лишь победить... Хрясь... Где-то слева под неосторожной ногой ломается ветка, и тело вспоминает рефлексы быстрее, чем мозг. Подсечка, и неудачник-шпион летит на лопатки. Вскидывает руки в защитном жесте и тут же трет отросшую щетину. — Клинт! Это же я, успокойся... Он и не помнит толком этого паренька, надо сказать. Та заварушка в Лейпциге была очень жаркой, и времени не хватало не то что на знакомство, а даже подумать. Кажется, они сражались на одной стороне. А вот Наташа... впрочем, Наташа всегда выбирала его, несмотря на оболочки и маски. — Скотт. Помнишь? Я — Скотт Лэнг. Человек-муравей... Бартон припоминает гиганта, руками разводящего облака и головою достающего до самого неба, не прекращающего как-то странно и непрерывно шутить. Впрочем с юмором у него, Клинта, всегда было туго. — Да. Ты как здесь?.. ...оказался. — Я даже не знаю. Наверное, просто гулял. Так далеко от людей? Впрочем, не имеет значения. — Ты тоже? — Здесь хижина... у меня была когда-то. Решил посмотреть, вдруг еще цела, — это больше, чем он произнес за последние пару недель. Горло начинает першить, как от простуды. Или это протестуют отвыкшие связки. — Можно мне прогуляться с тобой? — Почему бы и нет? В конце концов, всегда можно пустить стрелу ему точно в затылок, если будет слишком уж много болтать. Впрочем, лук ведь остался там, позади. Неважно, он сделает новый прямо из веток. Через тридцать восемь бесконечных минут, в которые Скотт трещит без умолку, а у Клинта начинает болеть голова, за деревьями показывается бревенчатый домик с огромными окнами на втором этаже. Там должны быть кровати, кое-какие припасы, генератор в подвале, может быть, даже остался бензин. Наверняка хватит, чтоб поиграть в Робинзона. Хотя этого болтливого Пятницу он себе не просил. Хотя... он ведь очень давно не играет. — Вау... чувак, это круто. — Чувствуй себя, как дома. Ладно, почему бы и нет. В одиночестве он совсем одичает. * Через пару недель они выбираются в крошечный городок у подножия, чтобы пополнить припасы. На обратном пути к ним присоединяется пес и во время привала съедает половину разогретой на костре консервы с бобами и мясом. Клинт думает, в следующий раз надо взять собачьего корма. Впрочем, может быть, хватит белок и зайцев, что как-то совсем обнаглели и вокруг их жилища ходят едва ли не табунами. Природа оживает. Природа непременно отвоюет свое. * Скотт кличет их нового друга Маркизом и пускает спать в гостиной к камину, не слушая ворчания Клинта на вонь от свалявшейся, вымокшей шерсти и грязные отпечатки совсем не маленьких лап, на слюни, заливающие диван и светлый ковер. Вечерами они смотрят фильмы по DVD все втроем и слушают завывание ветра в трубах камина. Порой целыми днями молчат. Как будто болтливость Скотта куда-то пропала. Или во время пути тот исчерпал последний ресурс. Перегорел, как и Клинт? Черт знает. Он об этом просто не думал. Где-то через месяц Клинт замечает, что глаза у Скотта будто потухли. Они как стекло, за которым кто-то задул огонек, распахнул настежь в стужу все окна, и покрылся внутри плотной и жесткой коркой острого льда, что с каждым вдохом врезается глубже. Он ведь ни разу его ни о чем не спросил. Совесть вздрагивает, но тут же с ворчанием заползает поглубже. Оставим скелеты на местах, по шкафам. * Зима в этом году почему-то лютует. Они все чаще не выходят за порог, где просто по грудь навалило сугробов. Небогатая коллекция дисков засмотрена до царапин, а местами — до дыр. Лэнг рассказывает сам через три с половиной недели. На исходе этого безумного года, кажется, в самый Сочельник они напиваются, как две безобразных свиньи. Мешают виски со льдом [снаружи его — сколько хочешь], запивая красным вином, после переходят на скотч, потом — зачем-то на темное пиво, которое, наверное, все-таки эль, который так любят ирландцы. Алкоголь [и когда Скотт успел натаскать?] вначале кажется не крепче воды. Только во рту как-то неприятно и сушит. Опьянение накатывает, как медленный, ленивый прилив, когда ты уснул на жарком песке и совсем не понимаешь, что происходит снаружи, когда тебя накрывает волна, поднимаясь все выше, и вот уже захлестывает подбородок и льется в глаза... Бежать бесполезно, да и путь к отступлению отрезан. Он и сам не успевает понять, почему вдруг держит Скотта за руку, а тот рассказывает, перебивая себя. Про маленькую Кэсси и распавшийся брак, про хитроумного Пима и прекрасную Хоуп, про тюрьму и новую жизнь, что пошла прахом в одну лишь секунду. Собственно, как и у Клинта. — Мне жаль, что это случилось с тобой. — Случилось с нами. Знаешь, я думаю постоянно, останься отец Хоуп в живых, он что-нибудь бы непременно придумал. Открытый им квантовый мир... это нечто... ты становишься меньше молекул. Представь? Там даже время ведет себя совершенно иначе. Ты можешь плавать в нем, будто в реке... туда и обратно — против законов природы и против течения... — Что ты сказал? У Клинта проясняется в голове. Ирония — как по щелчку. Весь хмель, взвившись облачком пара, уносится в приоткрытые двери. — Время... Наверное, рубильник переключается и у него в голове. Скотт поднимается с пола рывком и зачем-то хватает Клинта за ворот рубахи. — Время и квантовый мир... и есть установка. Нужно только все просчитать. Здесь справится только гений, но такие ведь есть... — с мольбой, с такой безумной, почти истеричной надеждой. Клинт может разглядеть каждую пору на коже и каждый его волосок. Клинт видит, как раздуваются ноздри и как сжимаются побелевшие губы. Тебе нужен гений? Что может быть проще, дружок? — Старк! Или, если он вдруг откажется — это ведь Тони, то Халк, то есть, Брюс согласится без каких-то вопросов. Собирайся, до Нью-Йорка с неделю пути, если мы не достанем машину. Впрочем, если надо, можно просто угнать... Хватает бутылку и осушает одним гигантским глотком. В груди о ребра колотится ожившее сердце: "Я здесь, все еще здесь. Я стучу". Конечно же, это ни при каких обстоятельствах не дастся легко и не получится за секунду. Быть может, им еще предстоит отчаяться пару десятков раз и разбить в отчаянии руки о стены. Быть может.... будет еще много всего. Клинт дышит глубоко-глубоко. Он вспоминает этот запах. Надежды.