Чужая. Часть 2. Мёртвый дом

«Некоторые люди работают без выходных. Некоторые люди никогда не берут отпусков. Некоторые люди не замечают праздников. Но работать в канун Рождества — это самое настоящее свинство», - так думал Ремус Люпин, трансгрессируя на площадь Гриммо. Да, он был членом Ордена Феникса и да, Дамблдор строго-настрого приказал Ремусу не покидать места дислокации стаи. И, конечно же, данное ему задание было сверхважным и сверхсекретным. Но... ведь надо же и совесть иметь, господин директор. Самого Люпина, вопреки обыкновению, никакая совесть не мучила и даже не пыталась. Разве не заслужил он после четырёх месяцев работы хотя бы одну ночь покоя? «Не только покоя, но и радости», - улыбаясь, поправил себя Рем. Ведь это было первое Рождество за много лет, которое он мог провести среди друзей... и с самым любимым человеком. Как будто ничего плохого в мире не происходит. Ради такого чуда стоило рискнуть — ведь должны же в Рождество случаться чудеса? Поэтому у Рема Люпина не возникло никаких сомнений, когда он, дождавшись, пока угомонится стая Сивого, пробирался сквозь лесную чащу на безопасное расстояние, с которого можно было бы трансгрессировать. И вот теперь Ремус Люпин задержался на площади на несколько минут, чтобы полной грудью вдохнуть свежий морозный воздух — а вместе с ним волшебство рождественской ночи. Весь мир будто замер в немом ожидании чуда. Странно, воздух в лесу был свежее, звёзды вдали от электрического света горели ярче, а снег был таким чистым и белым, что, казалось, светился сам по себе, но ощущение праздника возникло у Люпина только здесь, на этой городской площади, среди чужих освещённых окон, в компании каменной русалки. Украшенная ради праздника весело перемигивающимися разноцветными лампочками, она выглядела гораздо дружелюбнее, чем обычно. Ремус снова улыбнулся и зашагал по скрипучему снегу к тёмной подворотне между домами №11 и №13. Ведь именно там должно было находиться окно, которое горело только для него. В дом вошёл очень тихо, чтобы не потревожить миссис Блэк и чтобы не смущать своим видом остальных. А видок был тот ещё, ведь жизнь вдали от цивилизации не могла на нем не отразиться. Ремус Люпин точно знал, что напоминает сейчас скорее разбойника с большой дороги, чем добропорядочного оборотня. Отросла и торчала в разные стороны рыжеватая борода, - Ремус старался лишний раз не использовать магию, чтобы не вызывать у вожака ненужных подозрений. Не брился и по-магловски — по той же причине. Правила гигиены пришлось свести к минимуму, особенно зимой — ручей замерз. Пили растопленный снег, умывались им же. Одежда тоже соответствовала образу жизни. Очень тёплая и очень грубая куртка, лохматая меховая шапка, унты, рукавицы... А что вы думали? Это в Лондоне такой наряд — дикость, а в лесной землянке иначе, пожалуй, дуба дашь... Но в доме Сириуса было тепло, празднично и пахло пирогом. Откуда-то сверху доносились голоса, смех, шаги. Приглушённо играла музыка. Ремус почувствовал, что начинает согреваться не только телом, но и душой. Он живо представил себе, что через какие-нибудь несколько минут снова увидит Берту, обнимет, заглянет в её лицо, умытое радостью. И на несколько коротких мгновений мир снова станет таким, каким должен быть. Ремус трансгрессировал ещё раз — в ту комнату, которую занимал в доме Сириуса. Там он быстро привёл себя в порядок: вымылся, побрился, переоделся. Право же, очень удобно иметь при гостевой комнате маленькую ванную. Богачи-Блэки ни в чём не отказывали себе — как и собственным гостям. Что ж — теперь можно было и гостям показаться. Сейчас Люпин не стал трансгрессировать, предпочёл добраться пешком до гостиной, где, судя по звукам, и праздновали Рождество. По дороге ему попалась Джинни Уизли — воздушное платье цвета чайной розы, шёлковая лента в рыжих волосах, радостная улыбка на бледном, осунувшемся личике: - Счастливого Рождества, профессор Люпин! Он приветливо кивнул ей и ответил на поздравление. «Странно, столько времени прошло, а ребятишки всё ещё величают меня профессором», - пронеслась по краю сознания какая-то неуместная мысль. Он отметил про себя, что Джинни сильно изменилась с тех пор, как он видел её в последний раз. Подросла, похорошела... Сколько ей должно быть лет? Что-то около четырнадцати... От девочки пахло свежестью и цветочными духами... а ещё что-то с ней было не так. Несмотря на улыбку, в ярких карих глазах застыла тревога. - Что-то случилось, Джинни? - участливо спросил Люпин. - Вы разве не знаете? - удивилась девушка. - О чём? - Люпин напрягся. - Папа в больнице. На него напали. В Отделе Тайн, - Джинни внимательно смотрела на Ремуса. - Вы, правда, ничего не знали? Люпин почувствовал, что бледнеет. - Правда. Он сильно пострадал? Джинни слабо кивнула. - Могло быть хуже. Его успели спасти. Он поправится, - убеждённо сказала девочка, не отрывая взгляда от лица Люпина. Словно искала там подтверждения своим словам. Мог ли он её не обнадежить? - Конечно же, поправится. Но кто... кто мог напасть на него? Бледные, плотно сжатые губы девушки задрожали, будто она что-то хотела сказать, но не могла. - Это — Тот-Кого-Нельзя-Называть? - деликатно уточнил Люпин. Джинни закивала. «Интересно, чем его так заинтересовал Артур Уизли? Хотя если речь идёт об Отделе Тайн... Но ведь дежурства длятся уже более полугода, а никто из наших до сих пор не пострадал...» - тут же начал соображать Люпин. Джинни всё так же пристально и с какой-то надеждой продолжала смотреть на него. - Что ж... К сожалению, это война. Твой отец — воин Ордена Феникса, не забывай об этом. Он знал, на что шёл. Всё будет в порядке. Артур справится, - Рем ободряюще ей улыбнулся. - Выше нос, Джиневра Уизли. - Завтра мы пойдём к нему в больницу. Вы пойдёте с нами? «Что ж, возвращение в лес придётся отложить», - без особого сожаления подумал Люпин. - Конечно, - он ещё раз улыбнулся Джинни. «Тем более, что у меня появилась масса вопросов к Артуру. Если только он будет в состоянии на них ответить...» Рука его непроизвольно сжалась в кулак. Джинни чуть успокоенно кивнула и пошла дальше по коридору, оставив Люпина наедине с его мыслями. А мысли были такие, что вся его радость от предвкушения праздника как-то поувяла. ...Вот, значит, как. И дело не только в том, что Артур Уизли находился в смертельной опасности — все они привыкли к этому ещё с начала первой войны. Но на этот раз ситуация усугублялась тем, что ни одна собака не удосужилась сообщить о происшествии Люпину. Если бы не его самовольная отлучка, Рем ровным счётом ничего бы не узнал. Тут, пожалуй, весь Орден перебьют, а Дамблдор даже не дёрнется отозвать его с задания. Настроение было здорово испорчено. Тряхнув головой, Люпин всё же приблизился к дверям гостиной. Оттуда доносилась мелодия какой-то песни. Ремус даже смог разобрать слова: Bésame, bésame mucho Сomo si fuera esta noche la última vez Bésame, bésame mucho Que tengo miedo tenerte y perderte después. Quiero tenerte muy cerca, Mirarme en tus ojos, verte junto a mí. Piensa que tal vez mañana Yo ya estaré lejos, muy lejos de tí. Bésame, bésame mucho, Como si fuera esta noche la última vez. Bésame, bésame mucho, Que tengo miedo tenerte y perderte después. Медлительный ритм этой музыки успокаивал, словно убаюкивая, заставлял забыть о морозной ночи за окном, как будто переносил в какие-то далёкие тёплые края... И, подумаешь, в любом ведь деле случаются недоразумения. На сердце потеплело, а на лицо вернулась улыбка. ...Он увидел их сразу же, как только вошёл. В первые секунды Рему показалось, что это Мэгги Райс много лет спустя решила навестить бывшего жениха. Но что ей делать здесь и почему у неё тёмные волосы? Ремус никогда бы не подумал о сходстве Берты с бывшей невестой Сириуса, если бы не увидел этого сходства сейчас так ясно. Они были очень красивой парой — оба высокие, стройные, темноволосые. Лицо Сириуса было знакомо Рему до мельчайших чёрточек, он привык видеть его разным, но Берту он сейчас не узнавал. Непривычная высокая причёска, яркий макияж — даже чересчур для её небогатого красками лица — отчего-то он не казался вульгарным. Как и платье — очень короткое и очень открытое, тонкая чёрная ткань, прошитая блестящей серебристой нитью, обволакивала всю её стройную фигуру, подчеркивая каждое движение. И всё это было красиво: медленная музыка, медленные чувственные движения, долгие взгляды глаза-в глаза... Кажется, этот танец называется «румба». Рем и сам не понял, как под руку ему подвернулся полный стакан Огненного Виски. И отчего-то сразу позабылось, что оборотням следует быть поосторожнее с алкоголем. Дальнейшего он не мог вспомнить, как ни пытался. Осознание пришло от взгляда её глаз, почему-то оказавшихся очень близко от его лица — побелевших от ярости, со сжатыми до точек зрачками. Потом в полутьме коридора вдруг возникло её лицо — совсем не такое, каким он привык его видеть. Выбившаяся из причёски длинная прядь наискосок прилипла ко лбу, под глазами — тёмные потёки туши, на щеке — яркий коралловый след... Ожог? Удар? Да нет, просто размазанная помада... Дальше Рем увидел собственные руки на её полуоткрытых плечах, собственные пальцы, впившиеся в нежную кожу почти у самого горла. Почувствовал всё её тело, прижатое к нему — но не в счастливой истоме, как раньше, а нервное, дрожащее... Почувствовал весь её запах — страх, отвращение, ярость. И свой — только ярость, человек и зверь здесь были едины. Конечно, только слепая ярость и ещё... И вот тут недалеко стало до страшной догадки. Высоко задранный подол беспорядочно измятого и, наверное, разорванного платья и... Вся ярость, ревность, зависть, похоть, хмель схлынули с него разом, оставив место лютому отвращению к себе. Руки Ремуса бессильно опустились. Внезапно ослабели колени, он осел на пол и ткнулся лицом в её спущенный порванный чулок. Конечно, Берта пнула его. Не сильно и не больно, но брезгливо и презрительно. Рем принял это почти с благодарностью — несомненно, он был достоин худшей кары. И теперь он с покорностью приговорённого стал ждать, что она скажет. Ведь должна же Берта что-то сказать, верно? Но она промолчала. Молча же оттолкнула его и ушла. Слушая её удаляющиеся шаги, Рем наконец посмел поднять глаза. Берта шла по тёмному коридору — неровно, ощупью, пошатываясь. Впрочем, ни испуганной, ни сломленной она не выглядела. И глядя ей вслед, Ремус понял, что, если здесь и сейчас он её отпустит просто так, всё между ними будет кончено. Берта будет потеряна для него навсегда. Она уйдёт сразу и не задумываясь, как решала и делала в своей жизни всё. А он останется один с тяжелейшим грузом вины на сердце. Решение пришло мгновенно. Так и не поднявшись с колен, Ремус вынул волшебную палочку и, метя Берте в затылок, произнёс: - Обливиэйт! Она растерянно замерла на полушаге, а потом обернулась. И тут Ремуса настигло наказание. В первое мгновение Берта будто остолбенела, неверяще вглядываясь в лицо стоящего перед ней человека. А потом дикая, безумная радость вдруг выплеснулась слезами из её глаз и сдавленным криком — из горла. В следующую минуту Берта уже повисла у Рема на шее, бессвязно лепеча что-то неразборчивое. И как же он внутренне корчился от стыда и ненависти к себе, когда видел сейчас её перемазанное косметикой вперемешку со слезами личико — абсолютно, совершенно счастливое. Когда чувствовал слабые, бесконечно любящие руки, которые его обнимали, и всей кожей ощущал живую и чистую магию юной ведьмы, словно переливающуюся в его тело... А ведь с её собственной кожи ещё не сошли синяки от его рук, её тело ещё не остыло после того, что случилось несколько минут назад... И новая волна стыда и отвращения к себе накрыла Рема, потому что он вдруг ощутил, что ему всё ещё мало того, что он сделал, и от этого ненависть к самому себе вспыхнула в нем с новой силой. - Это надо же было так наклюкаться... - Я в обморок хлопнулась, да? - Точно, - хорошо, что в темноте не видно, как исказила его лицо кривая ухмылка. Подумать только, какая невероятная удача! Даже и придумывать ничего не пришлось — все объяснения неожиданному провалу в памяти Берта подобрала сама. - Как хорошо, что ты вернулся. Я с ума сошла, ожидая. - Я же не насовсем вернулся, Берта, - помрачнел Люпин. - Там всё плохо, да? - Не плохо, а тихо. Пока — тихо. - Ты уже смог кого-то уговорить присоединиться к Дамблдору? - настойчиво переспросила Берта. Оборотень помедлил с ответом. - Нет, - расписываться в собственном бессилии было мучительно. - Единственное, на что я пока способен, - это удерживать их от того, чтобы присоединиться к Волдеморту. - И такая игра стоит свеч? - Я нужен Дамблдору. - А мне? Он легонько сжал её плечо. - Пойми, что если мы не выиграем эту войну... - А мы её не выиграем, Рем. Я каждый день вижу вашу армию. Старики, дети... Ты всерьёз думаешь, что они смогут остановить Пожирателей? - Но это не значит, что мы не должны попытаться сделать это, - резко оборвал он девушку. - Есть вещи более важные, чем... - Чем что? Чем твоя жизнь? Жизнь можно отдать, если понимаешь, за что воюешь. Вот ты, Ремус, за что воюешь? Люпин с интересом посмотрел на Берту. - Я? За то, чтобы были живы те, кто мне дорог. Чтобы мир наш не был разрушен. - А ты никогда не задумывался, что для того, чтобы что-то в этом мире изменить, надо не бояться разрушать? Не озирайся ты на товарищей, у них своя жизнь. Для тебя лично в теперешнем мире что остаётся? Амбридж с её декретами? Страх с ненавистью и постоянная ложь? Нищета и существование в резервации? Ты всерьёз готов за это отдать свою жизнь? - Так-так-так... Это к чему ты ведешь? - Рем рассматривал Берту, как любопытное магическое создание. Она на миг задержала дыхание, будто перед прыжком. - Теперешняя власть нам отказывает в праве быть людьми и жить как люди. Может, при Волдеморте ещё и лучше будет... «Ого! Это интересно, откуда такой ветер дует?» - Жмётесь все к этому Дамблдору, будто он для вас единый свет в окошке. А ты хоть раз задумался: его идеи — это разве ваши идеи? - Ты как будто не знаешь, чем я обязан Дамблдору! - Знаю. Но отчего-то, выучив в Хогвартсе одного оборотня, поставив занятный эксперимент, он более к этому вопросу не возвращался. Я полагаю, ему просто было плевать. И думаю, победи вы сейчас каким-то чудом, для оборотней всё останется, как было. А я потеряю единственного человека, который дорог мне. - Тебе с такими настроениями только к Сивому в стаю... - протянул Люпин. Берта мотнула головой. - Сивый — маньяк. И зачем мне стая? Предпочитаю своей головой думать, - она недобро усмехнулась. - А вот тебе, Люпин, стая нужна, сколько бы ты от нас не открещивался. Я только сейчас поняла, что для тебя этот Орден — такая же стая. Я, конечно, уважаю твои чувства, но взгляни объективно: твой богоподобный Дамблдор никого из твоих близких не защитил. Даже наоборот: многие остались бы живы, если бы не ввязались в эту борьбу ради каких-то абстрактных маглорождённых... - Замолчи, - оборвал её Люпин. - Ты невыносима, - говорить отчего-то было трудно. - Всё-таки мы учились с тобой на разных факультетах. Она прищурилась. - Верно. Только я свой молитвами нашего Министерства так и не закончила. - Твое счастье... Несмотря на болезнь мистера Уизли, это Рождество на площади Гриммо прошло радостно. Конечно, многочисленное рыжее семейство слегка раздражало Берту, но ей достаточно было видеть, как оживился и помолодел Сириус. Он очень радовался тому, что Гарри проводит Рождество в его доме, что дом этот снова полон гостей, с которыми Сириуса связывает долгая дружба. Вместе с хозяином как-то посветлел и фамильный особняк Блэков. Прежнюю мрачную атмосферу разрядило и отсутствие старого сумасшедшего домовика. Кикимер куда-то исчез накануне праздника, да никто и не думал его искать. Да, это Рождество было счастливым. Шум, гости, детский смех... Вскоре из больницы имени Святого Мунго выписали Артура Уизли, и у орденцев явно отлегло от сердца — ещё на некоторое время от порогов их домов отступила война, ещё на некоторое время продлились мирные беззаботные дни. И всё же застывала иногда в воздухе неясная тревога. То есть, конечно, тревога эта была вполне объяснима — если живёшь постоянно в штаб-квартире Ордена Феникса, то поневоле находишься в курсе всех последних событий и истинного, а не загримированного «Пророком» положения вещей. Но... это было ещё не всё. Другая, бессознательная, не подчинённая никакой логике тревога, будто змея, вползла в дом на площади Гриммо глухой и тёмной зимней ночью незадолго до Рождества. И причиной её было не внезапное появление всего семейства Уизли с вестью о странном происшествии в Отделе Тайн. Тревога пришла в дом вместе с худеньким черноволосым мальчиком в очках, который был здесь самым желанным гостем. Берта почти наверняка знала, что никому из своих многочисленных друзей Сириус не радовался так, как Гарри. Неудивительно: крестник — это что-то отдалённо похожее на семью, которой у Сириуса так и не случилось. Но вот у самой Берты появление Гарри радости не вызывало. Более того — его присутствие было ей неприятно. Причём никакого разумного объяснения этому факту ей в голову не приходило. Объективно Берта не могла бы сказать о Гарри ничего плохого. И дело не в том, что Сириус перегрыз бы глотку любому, кто посмел бы даже подумать плохо о самом дорогом для него человеке. (То, что Блэк ни в любви, ни в ненависти не знает удержу, Берте приходилось наблюдать своими глазами. Один кухонный разговор со Снейпом чего стоил. О его сути Берта не догадывалась, но дело точно касалось Гарри — и чуть не кончилось дракой). Так вот, дело было, конечно, не в Блэке. Да и не в мальчике, если подумать. Как человек Берта признавала за ним хорошие человеческие качества. Ни злобы, ни подлости от него ждать не приходилось, в этом она была уверена. Доброта, благородство, великодушие — всё это было не притворно, по-настоящему. Но как волк она чуяла иное. Иногда казалось ей что-то — во взгляде ли, в улыбке — непонятное, чужое, явно этому человеку непринадлежащее... и страшное. Словно сквозь юное, почти детское лицо, его же глазами смотрел кто-то другой — взрослый, хладнокровный, невероятно сильный и столь же невероятно жестокий. Это было очень похоже на действие Оборотного зелья, от которого и взрослый мог стать ребёнком, и молодой — стариком. Но только внешне. Ну, и конечно, всё дело было в магии. Как ведьма Берта отлично чувствовала чужую магическую силу. В этом мальчике уровень силы просто зашкаливал. Но сама по себе магия не могла вызвать такой безудержной тревоги, какой бы сильной она ни была. В конце концов, все великие волшебники когда-то были детьми. Но в этом мальчике ощущался какой-то надлом. Недетский... да и вообще нечеловеческий. В общем, во всём этом довольно трудно было разобраться. Да Берта и не особенно старалась — собственных ощущений хватало ей с лихвой. Лицом к лицу встретиться с Гарри ей пришлось лишь однажды. Берта спускалась по лестнице, мальчик стоял у окна в пролёте между вторым и третьим этажом, смотрел, как весело бесятся за стеклом лёгкие пушистые снежинки. А вот на душе у подростка всё было не так легко и безмятежно. Это Берта поняла по резкому порывистому движению, каким Гарри обернулся, услышав её шаги. Да ещё по взгляду — испуганному, напряжённому, недоверчивому. Прищурился, узнавая. И сразу — будто опустилась между ними невидимая стена. Отторжение показалось Берте и человеческим, и магическим — и очень сильным. Словно не только от неё — слизеринки, помощницы ненавистного Снейпа (что ещё он о ней знал?) - от всего мира ему хотелось отгородиться. Тяжёлый, не пускающий внутрь взгляд зелёных глаз. После такого только развернуться в разные стороны и разойтись. Берта остановилась. Гарри не ушёл. - Говорят, ты избегаешь всех. Что-то случилось? - Кто говорит? - усмехнулся Гарри. Берта пожала плечами. - Сириус. Уизли вот второй день тебя по всему дому разыскивают. Молли боится, похудеешь, - пояснила девушка. Гарри улыбнулся, глаза его потеплели, и будто отпустило напряжение, буквально искрившее вокруг мальчика. - Они славные, Уизли. - Так, может, и не надо от них прятаться, а? - осторожно произнесла Берта. Мальчик посерьёзнел и отвёл глаза. - Ты ничего не знаешь... - Не знаю, - охотно согласилась Берта. - Но, может быть, если ты расскажешь... - Нельзя, - помотал головой Гарри. - Совсем нельзя, - и только по внезапно севшему голосу можно было понять, как сильно это «нельзя» его мучило. - Послушай, - твёрдо сказала Берта, - у тебя что-то произошло, и одному тебе с этим не справиться. Так что рассказать кому-то придётся всё равно. Расскажи Сириусу, - вдруг предложила она. - Нет, - испугался Гарри. - Он от меня откажется. - Кто? Сириус?! - изумилась Берта. Лучше других она знала, как тот любит крестника, как на всё готов ради него. - Не может такого быть, - твёрдо добавила девушка. - Ты не понимаешь, - вздохнул Гарри. - Я... я чудовище. «А я тогда кто?» - хмуро улыбнулась про себя Берта. Гарри замолчал, будто собираясь с духом. - Я напал... я пытался... я хотел убить человека, - выпалил он наконец. На этот раз улыбка была адресована Гарри. - Знаешь, - спокойно и рассудительно проговорила Берта, - каждому из нас рано или поздно хочется убить человека. Странно было бы предположить, что Блэк этого не поймёт, - прибавила Берта. Глаза у Гарри стали испуганными. - Ладно, ладно. Ну, хоть с Дамблдором поговори, что ли. Он-то должен понять, - последняя фраза выскочила на редкость неудачно. Свою неприязненную настороженность по отношению к старику можно было бы и не демонстрировать. - Да знает он, - Гарри отвернулся, спрятал глаза. - И что? - осторожно спросила Берта. - Дополнительные занятия назначил. У Снейпа, - мальчик посмотрел на Берту, и глаза его знакомо полыхнули ненавистью. Не шла ему эта вспышка, надо сказать. - Гарри, - помолчав, начала Берта, - профессор Снейп вовсе не так плох, как кажется. Как хочет казаться, - чуть улыбаясь, добавила девушка. - Тебе-то откуда знать? - буркнул Гарри. Берта дёрнула плечом. - Он очень помог мне когда-то. Да и тебе неоднократно помогал, насколько мне известно. - Он ненавидел моего отца, - безапелляционно, яростно, упрямо, совсем по-мальчишечьи высказался Гарри. - И спас жизнь его сыну. Тебе это не кажется странным? Словно в ответ на эту реплику Гарри вдруг болезненно поморщился. - Что? - встревоженно нахмурилась Берта, уже понимая, что к их разговору побледневшее лицо Гарри, его скованные дрожью руки и странно переменившийся взгляд не имели никакого отношения. Сильнее всего Берту поразил его взгляд — холодный, взрослый, насмешливый. Абсолютно, до жути, чужой. Перед ней стоял все тот же Гарри Поттер, её бывший однокашник, мальчик пятнадцати лет, слегка колючий, чуть замкнутый — нормальный подросток, в общем. И глаза у него были те же — ярко-зелёные, рассеянно-близорукие. Но смотрел, вернее, подглядывал из этих глаз кто-то другой. Волна ледяного озноба окатила Берту, и девушка едва удержалась от того, чтобы убежать с этой лестницы — прямо сейчас и без всяких объяснений. Звериное чутьё настойчиво требовало именно так и поступить. Оно же подсказывало, что сейчас перед девушкой промелькнула только тень настоящей опасности. Но если так неописуемо жутко всего лишь от тени, какова же сама опасность? «Кто же ты такой, Гарри Поттер? Что же ты скрываешь?» - лихорадочно думала Берта, медленно спускаясь вниз по лестнице, судорожно вцепившись в перила. Перед глазами всё плыло, и ноги подкашивались. Берта даже не помнила, что соврала Гарри — да и Гарри ли? - чтобы объяснить свой внезапный побег. «Я чудовище... я чудовище», - звенели у неё в ушах слова мальчика. Значит, он тоже понимал (и не понимал), что с ним происходит. И боялся этого не меньше окружающих. А значит — не был он, не мог быть тем, вторым существом, смотревшим только что из детских ещё глаз. Берта тряхнула головой, постепенно приходя в себя. А ведь Дамблдор наверняка знает больше, чем говорит. И Гарри наверняка вовсе не так опасен, как кажется — в первую очередь ему самому. Иначе старик бы уже принял меры... И все же молчит, молчит старый интриган, оставляя мальчишку мучиться неразрешимыми вопросами в одиночку. Ах, нет! Он к нему Снейпа приставил в качестве наставника. Мудро, что и говорить. Много бессонных ночей Берта посвятила размышлениям на эту тему. А потом пропал Ремус, и ей стало не до Гарри.