!! TRIGGER WARNING: глава содержит сцену сексуального насилия. Пожалуйста, воздержитесь от чтения, если это может нанести вам травму.
Сломать вратаря психологически очень просто... (цитата с сайта sport-express.ru от 21.08.2018)
- Нет, я не понимаю. Как они могли обыграть Испанию с двадцатью процентами владения мячом? – Ловрен всплеснул руками, смотря на экран, где по зеленому полю метались фигурки в красном и белом. Часть его сокомандников промолчала, другие ответили согласным хмыканьем. Они собрались у Марио, чтобы посмотреть матчи русских и обсудить тактику на четвертьфинал. Впрочем, сам хозяин номера определенно считал, что обсуждать нечего. - О чем ты, Деян, какое «обыграть»? Разве это игра? Да они играть ни черта не умеют! – раздраженно воскликнул Манджукич. Остальные согласно загудели вразнобой. - Сами себе забили, тоже мне игроки! - Тупо выставили испанцам «автобус» и тянули до пенальти! - Ну да, потому что при всем уважении к Де Хеа, Акинфеев круче и опытнее, - пожал плечами Лука, разрывая очередную пачку «Лейз». – Это был их единственный шанс, и они его использовали. Он высыпал чипсы в общую миску. Несколько минут все молчали, уставившись в телевизор и сосредоточенно хрустя. На экране мелькание красных и белых маек сменилось статичным ракурсом ворот. Началась серия послематчевых пенальти. - Охх, ничего себе, - не сдержался Деян после финального сейва русского голкипера, и даже Даниэль, смотря повтор, одобрительно присвистнул. - Да, классно тащит. - Единственный нормальный игрок среди этих бревен! - Не просто единственный нормальный, он - лидер, - подал голос Ведран, и все повернулись к нему. Чорлука играл в российской лиге и знал, о чем говорил. – Акинфеев – бог в русском футболе, железный капитан, его все уважают, даже соперники. Марио вскинул брови, уясняя что-то для себя, и многозначительно переглянулся с Домагоем. Видеозапись матча пошла по второму кругу. Хорватские футболисты стали потихоньку растекаться из номера своего нападающего, прощаясь с друзьями до ужина. Когда из комнаты вышел Лука, Марио Манджукич внимательно, оценивающе оглядел оставшихся: Ракитича, Пиварича, Врсалько и Виду. Слегка пожевал губу, что-то обдумывая. А затем нажал кнопку на пульте, останавливая видео. - Есть у меня мысль, ребята, - негромко, отчетливо в наступившей тишине произнес он. *** Уговаривать их не пришлось. Все четверо моментально согласились, что лучшего игрока, да еще и капитана вражеской сборной необходимо «вынести». - Они без него никто, сломаем его - нагнем всех! Марио довольно ухмыльнулся: как минимум с выбором сообщников он не прогадал. - У него «кресты» рваные на левой ноге, причем дважды рваные. Ведран рассказывал, - начал Врсалько. – Один удачный подкат в левое колено – и все, играть он точно не сможет. - Отлично, Шиме, классный план! Один вопрос: ты с кем, с вратарем собрался в подкаты играть? Это ж не полевой игрок, - хохотнул Домагой Вида. - Ну… Блин, - под общий гогот Врсалько слегка смутился. – Можно дождаться, пока на выходе сыграет… - Да не пойдет он играть на выходе, - подал голос Иван Ракитич, - я смотрел его матчи, он не любит. - Мда, не вариант. - Пожалуй, нет… На последней реплике Ракитича Домагой как-то слишком внимательно уставился на товарища, прослеживая его взгляд: глаза хавбека были прикованы к экрану телевизора с поставленным на паузу матчем. На стоп-кадре русский вратарь занес ногу для удара по мячу, готовясь вынести его далеко за пределы штрафной. Вида окинул цепким взглядом вытянутую в струну, стройную фигуру голкипера, его изящно сведенные лопатки, раскинутые, как в полете, мускулистые руки, красивый и мощный замах ударной ноги… прикусил губу, соотнося это все у себя в мыслях со взглядом Ивана и с тем, как тот беспокойно облизывал губы… и, наконец, расцвел коварной улыбкой. - Люблю я вас, соколики вы мои, но ох, вы и придурки, - звонко объявил он и подмигнул друзьям. – Зачем на поле нарываться на штрафы, когда можно подсуетиться заранее и сломать его психологически? - У нашей блондиночки уже созрел гениальный план? – прищурился Манджукич. - На лету схватываешь, детка, - Вида поиграл бровями. – Значит, так! Главное, ни слова Луке, - он понизил голос, обводя строгим взглядом всех присутствующих. – Он, если узнает, всех убьет. Это первое и главное. Теперь слушайте... *** После ужина футболисты сборной России почти сразу разбрелись по номерам. Одни еще не отошли от напряженной игры и перелета, другие просто хотели побыть в уединении перед завтрашней тренировкой. Лишь один Артем на правах души компании предпринял попытку зазвать всех к себе в номер, но на отказы лишь понимающе улыбался и желал в ответ спокойной ночи. Явно тоже очень устал. - Ладно, я пошел, - Игорь встал из-за стола и пожал руки немногим оставшимся. - Всем доброй ночи. - Доброй... Игорь, а... а ты-то в каком номере живешь? - зевнув, осведомился Дзага. Услышав ответ, парни переглянулись с долей удивления. - Хуйня какая-то получается. Мы все здесь, а ты один рядом с ними? - нахмурился Дзюба. Акинфеев пожал плечами. - Ну вот так, Тём, чего поделаешь-то? - Да ну, как-то не... не по-людски, - пробубнил форвард, мрачнея и поджимая губы. На самом деле, он хотел сказать "неспокойно". Узнав, что капитан живет один в окружении противников, он ощутил какую-то странную, еле различимую тревогу. И крохотным, неприметным мотыльком, мелким, как моль, где-то в мозге заметалось смутное и дерзкое, почти неосознанное желание - перетащить Игоря в свой номер, да можно даже не в свой, хоть к Черчесову, но только бы в "наше" крыло, подальше от соперников, нехуй там с ними рядом делать. Но, глядя на хладнокровного вратаря, Тёма в последний момент придержал язык за зубами. Еще не хватало, чтобы его кэп считал своего двадцать второго паникером. - Ты хоть видел их, хорватов-то? - в разговор вклинился Саша Самедов. - Как они? - Видел, - неохотно отозвался Игорь. - Хорваты как хорваты. Ног две, голова одна, самомнения выше крыши. Самедов с Дзагоевым хихикнули. - Ладно, ребят, все. До утра, - и вратарь зашагал в сторону двери. Вдогонку ему донеслись нестройные пожелания "спокойной ночи", но на боковую Акинфеев пока не собирался. *** Южная ночь наступает быстро. За огненным великолепием заката без переходов и полутонов приходит чернильная тьма, до капли поглощая последние брызги солнечного света и оставляя взамен лишь крохотные огоньки звезд. После ярких прожекторов, освещавших спортплощадку, бархатная темнота казалась кромешной. Игорь неспешно шагал к отелю, глубоко вдыхая душистый ночной воздух и ловя краем уха стрекотание цикад. Все мышцы утомленно ныли после второй ударной тренировки за сутки, но это и было сейчас нужно. Изнурительная физическая нагрузка - действенный способ отвлечься, когда что-то гложет. Когда он выкладывался на тренажерах сегодня днем, неприятный осадок, оставшийся от встречи с хорватами, казалось, рассосался. Но сейчас вопрос от Саши вернул мысли на несколько часов назад, и беспокойство вновь засосало под ложечкой. Игорь сам не понимал, с чего так взвелся. Он раз за разом прокручивал ту стычку в голове, вспоминал все, что видел и слышал, и не находил ничего действительно угрожающего. Не брать же в расчет дебильные шуточки соперников – такую ерунду после пятнадцати лет в большом спорте и замечать-то стыдно. И тем сильнее не давало покоя то, что он почувствовал тогда, удаляясь по коридору. Враждебность. Тревога. Страх, смешанный с животным желанием бежать, чтобы спастись. Почему? Игорь не находил объяснения. Он не привык верить предчувствиям, ему всегда требовались факты. Тут их не было. И это злило. Он пнул попавший под ногу камешек, досадуя на себя. С каких пор над ним стало так легко одержать психологическую победу? Впрочем, самообладанию мешали не только хорваты. Был еще один русский, и звали его Артём Дзюба. Кристальные серо-голубые озера его глаз бередили капитанскую душу уже не первый день. Но сегодня, встречаясь с Артёмом взглядом, Игорь каждый раз ловил в них отблески того света, которым они горели после вчерашней игры, и тогда сердце ёкало в груди, тело на миг становилось ватным, вспоминая чувство полета в сильных объятиях. Ему хотелось, нет, он мечтал испытать это еще раз. Но не собирался признаваться в этом даже самому себе. И уж точно не собирался сейчас об этом думать. *** Свет в холле был приглушен, в коридоре в поздний час ни души. Игорь подошел к своей двери, выуживая из кармана шорт ключ-карту. Щелкнул магнитный замок... Он не понял, что произошло. В него с маху врезалось тяжелое тело, вдавило в открывшуюся дверь и вместе с ним рухнуло вперед. Раздался топот ног, кто-то схватил Игоря за шкирку и протащил внутрь номера. Дверь хлопнула, закрывшись. Его держали в десять рук, прижимая к полу, выкручивая суставы. Он бился, как тигр, но силы были неравны. Загнав себя на тренажерах, он сам вырыл себе яму. С очередным рывком (кому-то из напавших прилетело, вроде, в челюсть) измученные мышцы от плеча до локтя свело судорогой, и это стало последней каплей. Он взвыл от боли в руке, обмякнув в лапах противников всего на миг, которого им хватило. Его подняли, цепко держа, привели в вертикальное положение. Игоря бросило в пот, когда он, покрутив головой, узнал в своих обидчиках игроков хорватской команды. Его держали трое, а напротив, сложив руки на груди, застыли с довольными рожами Марио Манджукич и Домагой Вида. - Какого черта? - прорычал Игорь, переводя взгляд с одного лица на другое. – Вы, нахуй, совсем рехнулись? - Фу, какой ты грубый, - протянул Вида, раздраженно цокнув языком. – Мог бы и поуважительнее быть с будущими полуфиналистами чемпионата мира. Игорь словно в тумане смотрел, как двадцать первый номер сборной Хорватии тянет руку к его лицу. Все происходящее доходило как-то туго. Осознание, что Вида трогает его нижнюю губу, оттягивает ее большим пальцем, заставило взвиться, махнуть головой, яростно стряхивая неприятное прикосновение. Лицо запылало гневом. Что за блядские игры?! - Ха, какой суровый, - блондин с хохотком обернулся на Манджукича. Остальные, державшие Игоря, захмыкали вслед за ним. - Вида, ты больной, - отрезал Акинфеев, стараясь не выдавать, что напуган. – Прекратите этот цирк, здесь все взрослые люди. Отношения будем на поле выяснять, слышишь? Белобрысый хорват тянул губы в кривой усмешке, впившись взглядом в стоящего перед ним мужчину. Даже сейчас русский капитан умудрялся держаться с достоинством. Плечи расправлены и опущены (даром что заломленные за спину руки держат двое), голова гордо поднята. Гребаный русский терминатор. Лицо суровое, брови сдвинуты, в глазах возмущение, злость, но почти нет страха. Он в очередной раз с силой дернул плечами, пытаясь стряхнуть с себя висящих на нем сокомандников Виды. И Домагою нестерпимо захотелось втащить по этой блядской, надменно прекрасной физиономии кулаком, сорвать с нее маску самообладания, расплющить сраную гордость русского в кровавую кляксу. Ненависть вскипела в горле, отметая всякое желание тянуть дальше. - Не переживай, на поле мы тебя тоже выебем, - прошипел Вида, двумя руками хватая пленника за ворот футболки. Тот отшатнулся, вскрикнув от неожиданности, но увернуться не смог. Домагой рванул с силой, ткань тихо затрещала, неровными половинами распадаясь на плечи голкипера. На секунду показалось, что вслед за Игорем остолбенели все, следя взглядами, как белый хлопок скользит вниз по его бицепсам. Ракитич сдернул несчастный лоскут с руки, за которую держал русского, сглотнул, ощупывая взглядом его оголившиеся плечи. И щелкнул спусковой крючок. Они вцепились в него все разом, как по свистку, буквально по клочкам сдирая с сопротивляющегося мужчины одежду. Акинфеев не понимал, какого хрена происходит, зачем этим мудакам понадобилось раздевать его, чтобы избить. У него и мысли не возникало, что пятеро мужиков могут сделать с шестым нечто другое. И лишь когда чьи-то ногти оцарапали бедро в попытке сорвать трусы, сердце ощутило первый укол ужаса. Что?! Какого черта?! Все зашло слишком далеко. Это были уже не разборки команд, в которые западло втягивать посторонних. Это была бойня, угрожавшая жизни. И он закричал, спасая свою жизнь. - Помогите! Help! – На каком языке орать, чтоб услышали здесь, в Сочи, в отеле международного, блядь, класса?! Его швырнули на кровать, вдавили в матрас тяжестью нескольких тел. Из последних сил он рвался из вражеских рук, тянущих его в разные стороны, распластывающих по постели. И орал, орал во всю глотку, отчаянно зовя на помощь. Но это было тщетно. Он подавился криком, когда с него рывком стащили трусы. Вместе с колебаниями воздуха обнажившейся кожи коснулся настоящий страх. Липкий холод пополз по телу, щеки вспыхнули стыдом, когда он осознал, что растянут на постели в позе морской звезды, совершенно голый, а в ногах стоит Домагой Вида и гадко лыбится, пялясь на него. - Отпустите! – кричал Игорь, безуспешно – на каждой конечности висело по хорвату - дергаясь. - Что вы делаете?! Домагой на правах режиссера любовался этой картиной. Наконец страх в голосе жертвы. Отлично. Хорватский защитник довольно осклабился, отмечая в то же время, что пленник до сих пор в силах сопротивляться. Ребятам было явно нелегко удерживать его в одной позе. Гребаный, сука, блядь, русский терминатор. Красивый, помимо всего прочего. В паху стало горячо, пока Вида пожирал глазами распятое перед ним тело. Мощное, но не перекачанное, с широкими ровными плечами и тонкой талией, крепкими бедрами, безукоризненным рельефом пресса. Красивое лицо искажено гневом, ноздри грозно раздуваются, под лоснящейся от пота кожей играют филигранно обточенные спортом мышцы. Настоящая машина из плоти и крови, которую будет так приятно сломать. При этой мысли Домагой аж облизнулся. Член напрягся и ныл под тканью одежды, требовал внимания. Гипнотизируя русского взглядом, он опустил руку, слегка сжал себя прямо через шорты, провел ладонью по стояку, смотря, как расширяются от испуга глаза жертвы. - Черт, блондиночка, ну долго ты там играться будешь?! Мы все уже хотим! – окрикнул его взмокший, раскрасневшийся Марио. Акинфеев дернулся на голос, с трудом догоняя, что происходит. Он все не мог осознать, что его нагое распростертое тело вызывает желание, и не у одного Виды. Хорваты плотоядно рассматривали своего пленника, часто меняли хватку, чтобы лишний раз облапать бедра и плечи, но он все не понимал этого, разум отказывался сложить два и два. - Ну вот, Йося, видишь, а ты всё «мы не педики», «мы не педики», - Вида подмигнул Йосипу Пиваричу, который дольше всех не мог решиться пойти на дело. Сейчас он выкручивал российскому вратарю правую руку и жадно залипал на игру мускулов и синих вен под светлой кожей. – Тут у любого натурала встанет, скажи, а? – он облизнул губы, рванул молнию на шортах и приспустил белье, выпуская наружу крепко стоящий член. Игорь дернулся так, что державшие его едва не отлетели. В глазах у него вспыхнул ужас. Дошло наконец. Только все еще не верилось. НетнетнетнетнетнетНЕТ!!! - На живот его, - скомандовал Вида по-хорватски. Иссякшие силы и севший голос вернулись на адреналине. Он отбивался с яростью берсерка, но это длилось недолго. Силы кончились так же резко, как и пришли. Увы, так бывает всегда, когда человеком управляет страх. Остался только голос. И он кричал. Кричал, срывая горло, пока его ставили на колени, хватали за волосы, утыкая в подушку лбом. Звал на помощь, обдирая легкие, слыша, как за спиной одежда Виды плюхается на пол. Помогите!! - Эй, Акинфеев, не хочу тебя расстраивать, но… - тоном киношного злодея процедил у него над ухом блондин, - за этой стеной – мой номер, а за ним – номер Шиме. За той - холл, в котором ни души. Твои друзья в другом крыле, а стены тут толстые. Ты точно уверен, что тебе имеет смысл так орать? И что-то оборвалось внутри. Глаза обожгло отчаянием. Чужие пальцы оцарапали девственное кольцо анального сфинктера, и Игорь взвизгнул, дернулся вперед. Вида взбешенно зарычал на очередное исступленное "нет!!", впиваясь ногтями в чужую поясницу. - Расслабься, сучка. Для твоего же блага, иначе я тебя порву. Не помогло, Акинфеев лишь еще сильнее сжался, прохрипев что-то русским матом. Домагой выругался, понимая, что так ничего не выйдет. На помощь пришел Марио: вцепился в волосы на затылке вратаря и с точно рассчитанной силой приложил его головой о спинку кровати. Русский вырубился с тихим стоном, его тело непроизвольно расслабилось. Вида поспешил действовать, плюя на пальцы и вталкивая в тесное тело два сразу, другой рукой быстро надрачивая себе. Непривычные мышцы медленно, с трудом, но все же раскрывались от грубых движений... Домагой за бедра подтянул полуживое тело к себе. Член дернулся, ища разрядки, от соприкосновения с горячей кожей меж ягодиц вратаря. - Не… Не надо! – Очнувшись и осознав происходящее, Игорь заметался, как рыба на песке. Под ребра лезвием вонзилась паника. Голова кружилась, тошнота подкатила к горлу. Стало трудно дышать. - Н-не надо, прошу… - мольба. Голос ломается. Он сдался. Вида только рассмеялся, плюя себе на руку. Твердое и горячее уперлось в ноющий, растянутый вход. - Не надо, - всхлипнул Игорь. – Пожалуйста, нет… Домагой рывком толкнулся в него, и по комнате разнесся отчаянный крик. *** Больно. Адски. Каждый новый толчок пронзает насквозь, продирает до глотки, до костей. Тело сотрясает дрожь, зубы стучат, слезы градом катятся в подушку, она же милосердно поглощает крики, которые невозможно удержать в груди. Невозможно не кричать от такой боли. Это словно пытка каленым железом, господи, уж лучше бы правда было железо, чем вот так – мерзко, грязно, с тошнотворным влажным чавканьем и тяжелым пыхтением сзади. Хотелось молить, чтобы это кончилось, но Игорь до скрежета челюстей сжимал зубы на мокрой подушке всякий раз, когда это желание становилось нестерпимым. Раз уж его криков о помощи никто не слышит, не услышат их и эти уроды. Они сломали его, втоптали в грязь, но хотя бы этого удовольствия они не получат. Может быть, ему бы стало чуть-чуть легче, если бы он знал, что как раз удовольствия Вида особо и не испытывал. В Акинфееве было слишком узко, девственные мышцы от боли сжимались, как тиски, причиняя страдания уже самому насильнику. Он втискивался внутрь мелкими, рваными движениями, бесясь и шипя от неприятных ощущений, и почти обрадовался, когда его оттолкнул Манджукич («Дом, бля, давай быстрей, я тоже хочу!») Они сменяли друг друга, грубо хохоча и меряясь членами, бросались пошлостями на ломаном английском, старались кто во что горазд, продлевая мучения жертвы. В какой-то момент Шиме настолько раздухарился, что подскочил к изголовью постели и схватил голову лежащего, потянул за челюсть к своему члену, пытаясь заставить открыть рот. Игорь не узнал его лица, но запомнил, как оно побледнело, когда они встретились взглядами, как расширились от ужаса глаза хорвата и как он отскочил, словно ошпаренный его ненавистью, держась за свое достоинство так, как будто мог лишиться его. Повторить за Врсалько никто не решился, и все повторялось раз за разом в неизменном виде. Игорь уже потерял голос и мог лишь хрипеть в промокшую насквозь подушку, снова чувствуя шлепки, щипки, следы от ногтей, грубые пальцы внутри, выслушивая сальные гадости про разные части своего тела. Он просто хотел, чтобы все прекратилось. Больше в душе не осталось ничего, гордость, самоуважение, все до единого чувства выжгло каленое железо, оставив на месте сердца огромную обугленную дыру. Блаженно застонал, достигая финиша, четвертый из хорватов. По бедрам вместе со спермой, кажется, текла кровь. Иван Ракитич неуверенно провел ладонью по члену, немного медленно подходя к кровати. Вид простертого на ней тела вызывал у него какую-то сложную смесь чувств, в которой преобладало сожаление. Соглашаясь с планом, который предложил сегодня Домагой, он представлял себе… черт знает, что именно он себе представлял, но явно не это. Иван нервно сглотнул, расширенными глазами смотря на лежащего. Он столько раз искал этого мужчину взглядом на записях чужих матчей, не задумываясь, просто получая эстетическое удовольствие от наблюдения за ним. Он не думал, что когда-нибудь увидит это атлетичное тело вот так – нагим, раздавленным, использованным, но все равно красивым. Ракитич переступил с ноги на ногу, склоняясь над постелью. Ощупал взглядом дрожащие плечи, красивую ровную спину, попорченную царапинами и красными пятнами, задержался на безупречных ягодицах, с отвращением замечая на них следы чужой спермы. Зрелище провоцировало жалость, но в то же время и дикое возбуждение. Иван протянул руку и со всей нежностью, на какую был способен, коснулся поясницы вратаря. В ответ раздался звериный рык, Акинфеев дернулся в сторону, сбрасывая чужую ладонь. Ракитич отдернул руку, бесясь от собственной глупости. Каждая клетка этого тела излучала ненависть. И никакой нежности быть не могло. Иван стиснул зубы, вмиг оказываясь на постели, и, схватив русского за шею, с силой ворвался в беззащитное тело. Когда он кончил и отстранился, Игорь беззвучно обмяк, уронив голову. Хорваты разом засуетились, подхватывая с пола одежду, быстро, воровато приводили себя в порядок. - Слышишь, русский? – Йосип Пиварич поднял его за волосы, вгляделся в бескровное заплаканное лицо. Дышит, и ладно. – В субботу вместо твоей задницы будут твои ворота! Раздался взрыв хохота. За ним тихие шаги, стук двери, и все стихло. Игорь повел головой, чувствуя полнейшую неспособность подняться, и тихо простонал от боли – впервые за эту ночь. Черт знает, сколько он пролежал, не двигаясь, но, когда он все-таки собрался с силами и встал с разгромленной кровати, небо за легкими шторами уже начинало светлеть. Каждый шаг отзывался жгучей болью. Шатаясь, вратарь добрел до ванной, выкрутил воду погорячее, направил струю душа себе между ног. Рассаженную кожу обожгло и дико защипало, стекавшая с бедер вода была окрашена в красный цвет. Голкипер выронил душ, сполз по стенке, трясясь, как от холода, и схватился за голову, открывая рот в беззвучном крике.