Спасти

Спал он плохо, тревожно, вздрагивая от каждого шороха. В его сне заливались шакальим смехом хорваты, кричал Игорь, цвели на его теле кровавые цветы, уродуя светлую, девственно чистую кожу. Артём проснулся в поту, с застывшим на губах криком и мокрым от слез лицом. За окном только начало светлеть. Он поднял с тумбочки телефон: до завтрака еще целых два часа. Сквозь щель меж неплотно задернутых штор в комнату скользнул первый солнечный луч, робкой полоской еще не жаркого света пополз по полу, подбираясь к спящему Акинфееву. Артём тихонько встал, на цыпочках подошел к окну и запахнул занавески плотнее, не пуская настырное солнце к дивану, сберегая сон своего вратаря. Пусть спит, пока может, пусть хотя бы чуть-чуть отдохнет. Это спокойствие ведь ненадолго, скоро кошмары вернутся к нему, снова начнут терзать его, как терзали всю ночь. И вот как с ним быть? Дзюба нервно вертел телефон в руках. Он знал, что не оставит, знал, что будет с ним рядом, как и поклялся вчера себе. Он страшно хотел помочь, но не знал, как правильно, как, чтобы не сделать хуже. Игорь сейчас был - огромная открытая рана, тончайшее стекло. Одно неосторожное слово, неправильный жест, и лопнет со звоном, рассыплется, истечет кровью. Он поднес телефон к глазам, невидяще уставясь в экран, пожевал губу и решительно ткнул в иконку "Google поиск". Интернет охотно делился с ним знаниями, которых он предпочел бы не иметь никогда. Читать было трудно, неприятно, местами - до тошноты. Кровь стыла в жилах от описаний последствий сексуального насилия, того, что творится в головах у жертв, через какой ад им приходится проходить. Он хмурился и злился, кусал пальцы, сталкиваясь с очередным душераздирающим текстом, ежился от ужаса и понимания, насколько будет сложно. Три дня. Три, сука, дня, стучало в висках. Четвертое, пятое, шестое, а дальше пиздец, дальше матч, который Игорю придется отстоять. Внутри кипела ненависть. Хотелось сию минуту вылететь из номера, найти тех пятерых правда, знал он только Виду и убить. Не торопясь, по очереди. Ломая по одной все кости, превращая рожи в кровавую кашу, но даже так это будет лишь малая часть той боли, что выпала его любимому человеку. Он стиснул зубы, затряс головой, с усилием отогнал эти мысли от себя. Сейчас другое было важнее. Можно всю оставшуюся жизнь лить слезы на пепелище и проклинать тех,кто сжег твою мечту. Но можно ведь не опускать руки, бороться за то,что дорого, и тогда, он верил, жизнь обернется к лучшему, из пепла поднимется прекрасный феникс. Именно с этой верой - и упорством танка - Артём бороздил интернет. Добывал информацию, мотал на ус, выуживал все, что могло помочь. Акинфеев вдруг застонал во сне. Артём отшвырнул телефон, метнулся к нему. Игорь тяжело дышал, хмуря красивые густые брови, мотал головой по подушке, стискивал кулаки. Дзюба коснулся его влажного лба, аккуратно потряс за плечо, потрепал по щеке. - Игорь. Игорь! Просыпайся, Игорёш, хватит кошмары смотреть. Вот так, давай… Голкипер вздрогнул, вырываясь из тисков сна. По лицу пробежала тень испуга, но секунду спустя Игорь проморгался, рассмотрел склонившегося над ним, и страх отступил, не оставив в темных глазах никаких эмоций, кроме глубокой усталости. - Как ты? – мягко спросил форвард. - Хуёво, - предельно честно признался Игорь. Он жутко не выспался и чувствовал себя еще более жалким и разбитым, чем вчера. Пробуждение не принесло ничего, кроме вернувшейся боли во всем теле и острого желания сдохнуть. Пропотевшая простыня липла к коже. Было мерзко от самого себя. - Мне нужно в душ, - прохрипел он, пытаясь стянуть с себя простыню. Свел ноги, пытаясь сесть, и тут же застонал от резкой боли. - Ебать, - похолодел Артём. В секунду оказался рядом, помог сесть, осторожно придерживая, заглядывая в глаза. – Больно? Очень? – Терпимо, - неубедительно соврал Игорь, скрипя зубами и с мазохистским упрямством пытаясь встать самостоятельно. - Бля, надо было сразу тобой заняться, - посетовал Дзюба и аккуратно, стараясь не сделать больнее, стал поднимать его. – Да не дергайся ты. Вот так. Ох, дурак я. Вчера надо было начинать. - Что начинать? Не трогай, Тём, - буркнул Акинфеев, неуютно ведя плечом. - Что? Я больно сделал? – испугался нападающий, отдергивая руки. Игорь покачал головой, отмахнувшись, и скрылся в ванной. *** Прохладная вода била по телу, придавая временное подобие бодрости и трезвости мыслей. Игорь стоял в душевой Артёма и ругал себя на чем свет стоит. Чем он вообще вчера думал, когда соглашался на эту авантюру с «переездом»? Свалился, переломанный, как снег на голову доброму, славному Тёмке. А он ведь всегда такой, другим Акинфеев его никогда и не знал – отзывчивый, готовый помочь, никогда не пройдет мимо того, кому плохо. Со всеми такой, мгновенно и почему-то обидно кольнуло в уголке сознания. Вот и Игоря подобрал и притащил к себе, как сбитую машиной собаку с обочины. И не противно же было ему помогать, прикасаться, вообще смотреть на своего вратаря после того, что узнал от Виды. Кровь бросилась в лицо. Господи, он ведь еще и рассказывал ему об э т о м. Телом своим порченым перед ним светил. Переполошил среди ночи, а потом еще и рыдал у него на груди. Ебаный стыд. Так не может продолжаться. От этой мысли тоненько заныло где-то на месте сердца. Там же, где так нежно и мучительно сжималось вчера, когда его двадцать второй обнимал его. Рядом с Тёмой ему было тепло и спокойно. Так хотелось никуда не уходить, быть рядом с ним... Он резко оборвал эти мысли, тут же обозвав себя за них эгоистом. Артём не нянька для него и не плакательная жилетка. Он футболист, у которого скоро важная игра. И грош цена Игорю как капитану сборной, если он продолжит сбивать настрой своему лучшему игроку. ... Вода перестала шуметь, дверь ванной скрипнула, но в комнату никто не заходил. В прихожей послышалась возня. Артём пошел на звук и застал… - Игорь?! – …Акинфеева с сумкой на плече, шагающего к выходу. Кипер замер от оклика, напряженно вытягиваясь, но не отозвался и не обернулся. - Игорь, ты куда? – уже тише повторил Артём. И внутри вдруг все сжалось от его изменившегося, упавшего голоса. Тело обдало холодом. И почему-то стало стыдно. - Тём, - сглотнув, севшим голосом откликнулся Игорь. – Ты только не… - Он набрался смелости и развернулся, так и не договорив, что «только не». Артём стоял перед ним как обухом по голове огретый, хлопал глазами, с полнейшим замешательством на лице, только что руки к нему не протягивал. – Я-я к себе пойду, не всерьез же ты собрался меня тут до матча терпеть. - Он попытался улыбнуться, но губы словно одеревенели. - В смысле?! Всерьез, конечно, всерьез! – Дзюба широко распахнул глаза. – И что значит «терпеть»?! - То и значит. – Кипер сильнее стиснул лямку сумки на плече. – Артём, у нас скоро игра, я не могу тут торчать и мешать тебе. Это же действительно так, он же прав, он поступает правильно. Почему же так мерзко и тяжело? Почему он ощущает себя преступником? - Ты не мешаешь! – ошарашенно воскликнул Артём. – Игорь! Что за мысли вообще? – Он вдруг съежился и засверкал глазами, будто несправедливо обвиненный в чем-то. – Ты… Тебе плохо со мной? У него дрогнул голос, глаза беспокойно бегали по лицу товарища. В них столько было, в этих ясных голубых глазах: непонимание, и тревога, и страх, что сделал что-то не так, и мольба остаться рядом… Игорь хотел поддаться этой мольбе. Хотел защиты и заботы этого человека, рядом с которым почему-то так уместно было не прятать слабость. Эгоист! Акинфеев нахмурился, резко вскинул голову, злясь, провоцируя сам себя. - Дзю, ты придурок? Это тебе со мной плохо! Ты спать по ночам должен, а не со мной возиться. Вдевятером будем играть? Будет у нас к нулевому вратарю еще и нап нулевой. Ты этого хочешь? Он сердился, выпускал шипы, пряча за агрессией свою потребность в Артёме, свою запредельную сейчас хрупкость. Отбивался от всех своих слабостей в лице двадцать второго номера яростно, как при обороне ворот. Вот только не подозревал, как зорко любящее сердце. Тёма все чувствовал, все понимал. За этой бронебойной воинственной маской он видел другого Игоря, раненого, загнанного, безумно жаждущего заботы, ласки, поддержки. От этого становилось больно, больно смотреть, как горит, точно на костре, сжигает сам себя любимый человек, и быть не в силах успокоить его - так, как хотелось бы, как точно бы подействовало. - Дай-ка сюда, - вздохнул он, шагнув вперед, и стащил сумку с Игорева плеча. – Можно? Спросил и, не встретив сопротивления, совершил наибольшее, что мог сделать - обнял его, так, как было нужно, как Игорь не напугается. Мягко, тепло, но не слишком крепко, не давя, не пытаясь подчинять и доминировать. - Выдыхай, Игорёк, - услышал кипер у себя над ухом и - и правда, выдохнул. Как оказалось, впервые за последнюю минуту. Воздух застоялся в замерших на вдохе легких и теперь рвался наружу под напором, как из воздушного шарика; он еле успел сдержать его, растянуть выдох, не дав ему стать похожим на стон. - Никуда я тебя не пущу, - вполголоса сказал Артём, баюкая его в объятиях. Он прижимал его грудью к груди и чувствовал сквозь слои ткани, кожи и мышц, как бьется о ребра гулкое гордое сердце, так отвыкшее быть нежным и слабым. – Тебе же хуже будет, если закроешься сейчас в раковине. А если тебе плохо, то и мне плохо. Игорь прикрыл глаза, упираясь щекой ему в плечо. Эти руки поперек спины ощущались так тепло, так оберегающе правильно, что он соловел. Артёмов запах с кислородом проникал в грудь и вытеснял из нее всю напускную суровость, всю решимость, толкавшую его к двери. - Зачем тебе это, Тём? А команда? Саламыч напихает же за дисциплину, - он всухую проигрывал собственным желаниям и из последних сил пытался ухватиться за здравый смысл, при этом цепляясь за Тёмину спину, всем телом противореча своим словам. - Саламыч не узнает, – усмехнулся Дзюба. Он предпочел не делать себе слишком больно, как бы «не заметить» первый вопрос голкипера. С минуту они стояли молча, держась друг за друга. Игорь сконфуженно прятал лицо, признав свое поражение и окончательно заклеймив себя эгоистом. Удивительно, но стоило это сделать, как стало намного легче. - Прости, Тём, я такой слабак, - произнес он тихо, на выдохе. Неожиданно даже для самого себя. Артём помотал головой – звучно поелозив подбородком по его макушке. - Ты очень сильный. Очень, Игорь. Тебе просто помощь нужна сейчас. Пойдем-ка в комнату... *** - Где болит? Игорь нахмурился, удивляясь вопросу, и ничего не ответил. В устремленных на Артёма глазах ясно читалось раздраженное «Тебе перечислить?» - Ладно, - вздохнул Дзюба, - тогда по-другому. – Он обошел вратаря и встал у него за спиной, успокаивающе прикоснулся к руке, когда тот дернулся, не понимая. – Тут болит? – Он провел по обтянутой футболкой спине пальцем, чертя линию между плеч. - Болит, - буркнул Игорь, не понимая, к чему он клонит. - Угу, - кивнул нападающий больше самому себе, и прикоснулся вновь, чуть ниже. – А тут? - Да, - выдохнул Игорь, чувствуя движение чужих пальцев через футболку. - А тут? Артём задал этот вопрос несколько раз про разные части его тела, и всякий раз ответ был «да». Акинфеев уже почти начал раздражаться, смысл разговора был все еще ему непонятен. Дзюба же невесело усмехался сам себе, когда угадывал в очередной раз. Утренние копания в интернете не прошли даром. - Ладно, я понял все. – Он вновь встал перед Игорем и опустил руки тому на плечи, добиваясь взгляда на себя. – Знаешь что? - Набрал воздуха в грудь. - Давай я тебе массаж сделаю. Кипер опешил. - Ты серьезно? - А почему нет? Артём выглядел как человек, который все уже давно обдумал и намерен действовать. Игорь смотрел на него с искренним удивлением. - Настоящий лечебный массаж? Ты умеешь? – Он даже не думал, что этим умением, почти искусством, может владеть обычный спортсмен. Да и с чего ему было вообще задумываться о таком, когда в медштабе и сборной, и клуба всегда были самые высококлассные массажисты. - Умею, обучен, еще в «Томи», - покивал Дзюба, - ну, конечно, не в таком совершенстве, как наши мастера… Но ведь к ним ты не хочешь, как я понимаю, - насупился он. - Не хочу, - отрезал Игорь, мгновенно меняясь в лице. - А может… - Нет! – Акинфеев перебил его, почти срываясь на крик. – Я сказал, нет, - он сбавил голос, сжал кулаки. – Никто не узнает. Ни от меня, ни от тебя, - потемневшие глаза стрельнули исподлобья злым взглядом, над виском запульсировала вена. - Да хорошо, хорошо, не боись, - форвард упреждающе поднял руки, - от меня никто ничего не узнает. Я ж могила, вчера сказал тебе еще. – Он облизал губы и печально вздохнул. – Игорёк, я ведь волнуюсь за тебя. А если вдруг что серьезное? Тут массажем не помо… - Ничего серьезного нет, - морщась, выплюнул Игорь. - Ты уверен? - Я гуглил, - нехотя признался вратарь. Он полез в интернет, едва выбравшись в то злосчастное утро из ванной – Господи, чуть не сдох от омерзения, пока трясущимися пальцами вбивал запрос в поисковую строку. Начитался ужасов и понял, что еще очень легко отделался – в физическом плане. То ли везение, то ли разогрев на тренажерах за считанные минуты до… все же оказался полезен хоть в чем-то – но так или иначе, у него не было ни кровотечений, ни явных травм, сильнее всего пострадало левое плечо, которое ему передавили, пока стаскивали футболку. - Я тоже, - отозвался Артём скорее на автомате, заставив его вытаращить глаза. – Ну ладно, будем надеяться, что и правда ничего серьезного. А то бы ты с кровати не встал. - Подожди, ты… что делал? – Игорь потряс головой, все пытаясь осмыслить. - Гуглил, - повторил Дзюба как само собой разумеющееся. – Ну так что, будем тебя лечить? У нас времени не так много, давай начинать. Игорь скользнул взглядом по его рукам, массивным мышцам, широко развернутым плечам. Несколько секунд всматривался в глаза, а потом кивнул, решаясь. *** Диван был мягковат для массажной кушетки. Они расстелили пледы прямо на полу. Игорь раздевался торопливо, не давая себе шанса передумать и отступить, сдергивал одежду нервными рывками. Артём смотрел куда-то в сторону от него, упорно стараясь выглядеть невозмутимо. Только не пялиться. Только не залипнуть на это точеное тело, прекрасное вне всякой зависимости от раскиданных по нему синяков и ссадин. На рельефную грудь в редкой поросли нежных волосков, на бедра, которые мечтал целовать. Акинфеев почти со злостью отбросил одежду, душно закрасневшись лицом и шеей, и неуклюже опустился на живот, уронил голову на сложенные руки. Нападающий сел на пятки, неудобно складываясь над ним всеми своими двумя метрами. Растер в ладонях – вместо массажного масла – заживляющий крем, провел по пестрящей кровоподтеками спине, старательно глуша пульсирующую внутри едкую горечь. Не так он мечтал прикасаться к обнаженному Игорю. Кожа под руками – мягкий молочный бархат в следах грязных прикосновений. Он ласкал бы ее, покрыл бы поцелуями каждый сантиметр, он бы изрезал язык о лезвия изящных лопаток, вылизал, выгладил бы губами каждую царапину. Вот только права на такое не имел, и вряд ли получит его когда-нибудь. Игорь был напряжен. Всем телом. Сжимался, задерживая дыхание, от каждого прикосновения к себе. Мышцы под руками Артёма были не податливее камня. С таким же успехом можно было бы пытаться промассировать стену. - Расслабься, - просил Дзюба, не зная, что делает этим только хуже. Это безобидное слово, раздаваясь в Игоревой голове, рассыпалось в ней многократным эхом, закольцовывалось и выворачивалось в засевшее в памяти «расслабься, сучка, иначе порву». - Игорь, ну пожалуйста, - Артём не отступал, кружил теплыми ладонями по молочному бархату, пытаясь успокоить, отогреть. - Я же не враг тебе. – Уговаривал, увещевал, мягко оглаживая твердые, скованные спазмами мышцы. – Я помочь тебе хочу. Пожалуйста, доверься мне. И Игорь ведь доверял, доверял, вот только тело его подводило, натягивалось струной, ежесекундно ожидая боли. Но боли все не было. Зато было легкое тепло, начинающее разливаться по спине от методичных выглаживаний, и тихий голос Артёма. Тёмы. Бархатный. Не приказной. Отрезвляющий. - Дыши спокойно. Дыши. Молодец… Игорь расслаблялся медленно, перебарывая себя, понемногу, но все же обмякал под его руками. Поглаживания стали интенсивнее, чередуясь с легким давлением на кожу. Артём исследовал его тело, пробовал на ощупь, искал и находил больные, пострадавшие места. Растирал, разминал широкими движениями, задерживаясь там, где было надо, но пока не воздействуя точечно. Сейчас рано, сейчас еще нельзя. Акинфеев старался лежать смирно, не напрягать мускулы, но все же не мог сдержать страх - дрожал, чувствуя чужие руки на пояснице и ниже. - Так! Успокойся! - Артём схватил его за плечи и легонько потряс, приводя в чувство. – Успокойся, доверься мне. Как массажисту нашему доверяешь, слышишь? Он закивал, елозя лбом по скрещенным ладоням, и честно постарался отрешиться, представить себя на кушетке в медштабе. Ведь, в общем, его двадцать второй и правда действовал прямо как профи. Его руки двигались как у настоящего спортивного массажиста, по четким траекториям, очерчивая мышцы заученными движениями. Господи, кто бы знал, чего стоило ему это деловое спокойствие, каково было касаться б е с к р а й н е желанного человека вот так – по сухому алгоритму, не лаская, не с нежностью. - Перевернись, - тихо скомандовал Артём, не пуская в голос бередящие душу эмоции. Он выдавил на пальцы заживляющий крем, стараясь не смотреть на покорно перевернувшегося вратаря, не облизывать взглядом длинные ноги и рельефный живот, изящно перечеркнутый полоской темных волос. Акинфеев, повинуясь его просьбе, согнул ноги в коленях, откинул голову, цепляя взглядом белый потолок. Как ни старался он быть спокойным и расслабленным, как ни доверял Тёме, расставленные колени все равно дрожали. - Тихо, тихо, я не обижу, - пробормотал Артём, тяня к нему руку, как к неприрученному зверю. Белые от крема пальцы коснулись внутренней стороны бедра, двинулись вверх по подсохшей ссадине, и стройные ноги задрожали сильней. – Тише, Игорёк... Потерпи… Я только помажу, и все, закончим, - почти шептал он, мягко втирая заживляющее средство в горячую кожу, замирая внутренне от того, что делает. Как же жестоко шутит судьба. Он ведь не смел даже притронуться к Игорю, любовался всегда только издали. А сейчас - сейчас касается там, где прежде лишь в фантазиях мог. Но не потому, что осмелился наконец. Потому, что они посмели прежде. Сломали, разбили, изуродовали. Он постарался закончить побыстрее, глотая слезы и радуясь, что Игорь, уставившись в потолок, не видит его лица. *** На завтрак они, конечно же, опоздали. Акинфеев по дороге весь издергался, боялся, что после вчерашнего на него будут смотреть не иначе как с презрением. Но все оказалось наоборот. Ребята встретили своих припозднившихся лидеров гомоном искреннего облегчения, махали им со всех концов зала, жали руки, кто-то даже поднялся с места, чтобы приобнять. Игорь видел обращенные к себе добрые улыбки, ощущал поддержку, понемногу осознавал: никто не отвернулся от него. Ему радовались, к нему тянулись, за него переживали. От этого сами собой расправлялись плечи, теплели живым блеском потускневшие глаза, и впервые за последние два дня появлялась уверенность в себе. Капитан улыбался, и вслед за ним светился улыбкой его форвард, раздуваясь от гордости и любви к каждому из собравшихся в этой команде. Именно сейчас он ощутил во всей полноте: они действительно стали семьей. Такой, настоящей, где все горой друг за друга и нет равнодушных, где тебя любят и принимают любым. - Что ты сказал им про меня? – шепотом спросил Игорь, когда народ начал понемногу рассеиваться с завтрака и они остались за своим столом вдвоем. Форвард наклонился к его уху. - Что твои соседи за стенкой всю ночь врубали музыку, галдели, и ты не выспался, - кратко изложил он суть своего разговора с парнями вчера за ужином. – И что я перетащил тебя к себе, чтобы эти… чтобы они больше не мешали тебе. Акинфеев покосился на него, но ничего не успел ответить. - Давайте догоняйте, мужики! – кто-то, приблизившийся сзади, резко хлопнул их обоих по плечам и поспешил в тренажерку. Артём дернулся от неожиданности, подавился зевком и - буквально кожей ощутил прокатившуюся по Игореву телу испуганную дрожь. Вратарь побледнел в секунду, прямо у него на глазах. Взгляд остановился, нижняя челюсть мелко задрожала. - Все нормально, - тихо процедил он, прежде чем Тёма успел хоть что-либо сказать, - со мной все нормально. Резко поднялся с места - явно резче, чем следовало, лицо на долю секунды скривилось от боли – и понесся к выходу. Дзюба подорвался за ним, сшибая стул и матерясь про себя на чем свет стоит. - Не смей им говорить, чтобы хоть как-то меня щадили, - еле слышно прошипел Игорь, стоило Артёму догнать его. – Ты понял меня? – Он стрельнул в него остекленевшими глазами. – Не смей. Нападающий лишь обреченно кивнул. Материть ему хотелось уже не сокомандника, а сраную Игореву гордость. *** Тренировка сборной Хорватии продолжалась с утра почти до самого обеда. Златко Далич, заложив руки за спину, вышагивал по бровке, наблюдая за своими подопечными. С виду все было более чем в порядке: парни филигранно чеканили мяч, точно пасовались, выполняли все упражнения быстро и четко. Но что-то все же было не так. Что-то тревожило, не давало покоя. Уже второй день. Златко скользил взглядом по лицам своих футболистов. Он чувствовал в команде какую-то взведенность, невнятное напряжение, источник которого пока не мог себе уяснить. Сейчас все бегающие по полю были похожими, как братья, практически одинаковыми в выражении предельной концентрации и усталости на потных красных лицах. Но после тренировок, вне их, на некоторых из этих лиц, он видел, мелькало что-то не то. Что-то лишнее. То ли сомнение, то ли злость. Тени сдерживаемого эмоционального шквала. Он не понимал природы этой нервозности, не мог понять, смотря свысока, со своей позиции старшего. Но был уверен, что должен разобраться в происходящем. - Достаточно! – громко объявил он и свистнул в свисток. Игроки разразились единодушным воплем облегчения и тут же, кто где стоял, повалились на газон. – Все молодцы! Лука, ко мне на пару минут, - подумав с секунду, распорядился Далич и отвернулся, зашагал прочь с бровки поля. - Вы звали, тренер? – Капитан сборной Хорватии приблизился к присевшему на скамейку наставнику. - Звал. – Далич коротко зыркнул на подошедшего и встал с нагретой солнцем лавки. Невысокий, худощавый Модрич кривился от бьющего по глазам солнца, смотря на него чуть снизу вверх. Далич сложил руки на груди, хмуро сдвинул брови, всем своим видом показывая серьезность предстоящего разговора. – Я хочу знать, какого черта происходит в команде. Светлые брови на худом птичьем лице поползли вверх. Лука захлопал глазами, пятерней отводя с них длинную взмокшую челку. - Не понимаю, о чем вы, - нахмурился он. Судя по виду, Далич явно не одобрял его замешательство. Златко всегда был очень проницательным, когда дело касалось чужих эмоций, Модрич вполне усвоил это за время работы с ним. Назревающий конфликт, перелом настроения в команде он почти всегда чуял заранее и раздражался, когда капитан его ребят не видел того же, что и он. Полузащитник вздохнул. - Лука, у кого-то из команды головы заняты чем-то не тем. - Тренер сурово поджал губы. – Ты ведь понимаешь, что так не должно быть? Что у вас на уме не должно быть ничего, кроме тренировок? - Я… Да, - Лука вздохнул. Он хотел было возразить, что как раз он-то ровно так и поступает: живет этим чемпионатом, кроме предстоящей игры, не думает ни о чем, и ни о каких побочных интригах ни сном ни духом не ведает. Но он был капитаном, а значит, нес ответственность за настрой и дисциплину всей сборной. И в ответ на недовольство главного тренера мог лишь смиренно кивнуть. - Меня не интересуют личные дела парней, но думать они должны только об игре. Вправь им мозги, капитан. Я на тебя рассчитываю. – Да, тренер. Я разберусь. Постараюсь, - Лука кивнул и удалился, провожаемый испытующим взглядом Далича. В подтрибунке было мало света и прохладно, от контраста с напитанным сочинской жарой полем по спине поползли мурашки. Модрич шагал по длинному коридору, хмурясь и потирая нос. Больше всего на свете он ненавидел такие вот «побочные эффекты» капитанства. Мало того, что выслушивай нагоняй за всю банду, так еще и Шерлоком Холмсом работай, пытаясь вычислить, в чьей же голове так бушуют тараканы, что сам главный тренер почуял раздрай. Лука нервно скользнул пальцами за ухо, убирая со щеки слипшиеся от пота пряди. Может быть, Златко показалось? Ответ был известен заранее, выучен еще на первых сборах под его руководством. Нет. Далич – настоящий эмпат, если он что-то чувствует, значит, это есть. Поэтому Лука тер лоб, напрягая память, прокручивая в уме все, что за последние сутки могло показаться странным. В целом, ничего серьезного ему на ум не приходило. Вот разве что Йося Пиварич вчера ходил какой-то злой. Так ведь будешь тут злым, когда не забил послематчевый пенальти датчанам, а потом еще и сам себе заехал в лицо, пока набивал мяч (так Йосип объяснил всем свежий синяк у себя на челюсти). Господи, ну фигня же, ну? Что еще? Шиме с Деяном сегодня. Лука нахмурился. Да, вот за главную парочку сборной, пожалуй, было отчего тревожиться. Меж ними явно случился раздор - Модрич ненароком стал свидетелем, когда вышел с завтрака. Они забились в угол за одной из колонн, подавленный Врсалько что-то торопливо шептал хмурому, тревожному Ловрену, опуская глаза и все стискивая его руку. Ладно, хорошо, здесь и правда было не все в порядке. Но это же личные проблемы двух партнеров и больше ничьи, разве нет? Как они могут влиять на команду? И что Лука теперь – во исполнение приказов тренера должен идти этих голубков мирить? Потные волосы лезли в глаза, нахально игнорируя призванную держать их налобную повязку. Он раздраженно откинул их с лица, взвинчиваясь все сильнее. Божья матерь, ну почему именно он? Почему он должен быть мамочкой для этих двадцати с лишним взрослых остолопов? Нет, он любил этих ребят, любил свою команду, успел почти сродниться с ней за время подготовки к этому турниру. Но чёрт побери... Голова начинала ныть; он хмуро потер пальцами виски, предвкушая глотание таблеток и мучения до самого вечера. Не хочу разбираться во всем этом один, вертелось единственной немимолетной и четко осознанной мыслью в его голове. Мне нужен Ваня. Только с этим человеком Лука Модрич мог поделиться всем, не боясь за сохранность – своих ли, тренерских, никаких – секретов. Они ведь даже толком не говорили эти пару дней, тяжелых, безумных, вместивших слишком многое. И это было, вообще говоря, нечто противоестественное, потому что все последнее время без Ивана Ракитича - без своего Ракеты - Лука себя не мыслил вообще. Это уже стало жизненной необходимостью: обниматься с Ваней, трогать Ваню, гладить тонкое, опасно красивое лицо, зарываться пальцами в высветленные пряди на макушке и – говорить, говорить. В этом улыбчивом мужчине, что превращался на поле в безжалостного быстроногого хищника, капитан сборной Хорватии находил свет, покой и безоговорочную поддержку в эти важные и трудные дни. И искренне надеялся, что Иван находит в нем то же. Он должен рассказать Ване, что заявил ему тренер. Ракитич ведь тоже неплохо считывает людские эмоции – он, Лука, так не умеет. Они все обсудят, разберутся вместе, и все станет лучше, жизнь наладится. Модрич вздохнул, воодушевляясь, и ускорил шаг, чтобы скорее оказаться вместе со всеми, там, где найдет Ракету. *** Конечно, один недолгий сеанс массажа и очередная горсть обезболивающих таблеток не могли сотворить чудо. И на сегодняшней вечерней тренировке Игорь выглядел ненамного менее провально, чем вчера. Черчесов под конец их разговора обещал забыть про его демарш, если он будет сегодня в порядке. Но до «в порядке» Акинфееву сейчас было как до Луны, и мысль о том, чего же теперь ждать от Саламыча, нет-нет да принималась глодать его. Впрочем, пока главному тренеру, кажется, практически не было до него дела. Черчесов прохаживался на противоположном конце поля, наблюдал за беговыми упражнениями. Наблюдал – и сердито сопел себе в усы, ибо творилось черт-те что. Это что, блядь, заговор какой? По плюс одному недееспособному игроку в день? Сперва капитан команды превратился в сонную муху, а теперь еще и… - Дзюба! – гаркнул Черчесов, останавливая тренировку. Артём дернулся от окрика, повел замедленно головой, ища тренера мутными глазами, и чуть не упал, запутавшись в длинных ногах. – Ты что, мертвый? У тебя проблемы? – Наставник махнул головой, командуя ему подойти. – Только попробуй соврать, - пригрозил Черчесов приближающемуся футболисту, кинув короткий взгляд на мечущегося поодаль в воротах Акинфеева. Красный, отдувающийся от бега Артём надвигался на него, давя виноватую улыбку, хлопая добрыми синими глазами и… сдерживая мощный зевок. - Дзюба, я не понял! – У Черчесова глаза округлились от такой наглости. – Ты что, ночью не спал? - Да вот, понимаете, бессонница, Станислав Саламыч, – повинно прогундосил Дзюба. - Бессонница – иди к врачу, пусть выпишет что-нибудь, - отрезал Станислав и махнул рукой, отпуская нападающего. От сердца немного отлегло. С этим все будет нормально, когда выспится. Вот Игорь… Черчесов цепким взглядом ловил движения стройной фигуры в воротах. С Игорем творилось что-то сложное. Что-то, чего он не понимал. Неужели действительно психология? Они правда были под запредельным давлением в эти дни. Но в конце концов, это турнир. Мундиаль. Здесь нет времени бороться со своими внутренними демонами. Раньше надо было. Рулевой сборной России вздохнул и направился к воротам. Акинфеев увидел его и мысленно весь напрягся, ожидая получить от Саламыча по первое число. К его удивлению, наставник лишь коротко взглянул на него и велел идти отдыхать. Игорь отошел к трибунам, поднялся на несколько рядов, сел, переводя дух от тянущей боли в пояснице. На поле команда разбилась надвое и устроила двусторонку с «Лунтиком» и Володей. Запасные вратари сегодня тренировались много, наряду с ним, и это было единственное, чему номер первый сейчас радовался. Все же терять надежду совсем было для него настолько противоестественно, что мозг, кажется, сам собой изыскивал любой повод для оптимизма. Может, Стас все-таки одумается и у них будет другой вратарь? Может, шансы еще есть? - Я не понимаю. – За мыслями он не заметил, как Черчесов подошел к нему и сел рядом. – То есть нет, я понимаю, что ты уже года два заканчивать собираешься, но черт побери, - тренер не смотрел на него, в голосе сквозила усталость, - кто ж тебя просит херить международную карьеру ровно на домашнем чемпионате? - Это не от хорошей жизни. – Игорь уперся локтями в колени и сцепил руки перед собой, точно так же не поворачиваясь к нему. – Станислав Саламович, вы не все знаете. Есть обстоятельства, которые сильнее меня. - Обстоятельства? – Черчесов развернулся и теперь смотрел на него в упор. – Какие обстоятельства, Игорь? У тебя кто-то умер? Нет? Заболел? Случилось бедствие какое-то? Катастрофа? А? – он распалялся, давил, не со зла, лишь стремясь вскрыть проблему. Акинфеев отмалчивался, опустив глаза долу. – У тебя проблемы с кем-то из команды? – Черчесова осенило. В висках застучал резко подскочивший от нехорошей мысли пульс, но Игорь тут же встрепенулся, замахал головой, ошарашенно глядя на него. - Нет, что вы! – воскликнул он почти с негодованием. И Станислав незаметно выдохнул. - Тогда с кем? Со сторонними людьми? Игорь едва поджал губы и отвернулся, его ожившее было лицо превратилось в прежнюю маску. Он не ответил ничего, но от наставника не укрылось, как задрожала у него на виске выпуклая жилка. - То есть ты сам для себя, - тренер длинно вздохнул, подбирая слова и приводя в порядок мысли, - сам для себя решил, что какие-то левые, - он выделил это слово, - люди сильнее тебя? Так? И смирился с этим? Акинфеев упорно молчал. С поля донесся крик: в их сторону летел мяч. Черчесов молниеносно подскочил, поймал его, демонстрируя незабытый вратарский навык, и сильным броском вынес снаряд обратно на поле. Команда разразилась одобрительным свистом, аплодисментами и снова понеслась в розыгрыш. - На хорватов я по-прежнему в старте? – Игорь разлепил-таки губы, не отрывая застывшего взгляда от поля. Черчесов тяжело, сурово смотрел на него сверху вниз. - Естественно, - бросил тяжело, как камень. И ушел. Акинфеев протяжно выдохнул, сокрушенно опустил лицо. Он до последнего надеялся, что что-то поменяется, что тренер все же услышит его. Наивный. - Чего сидим? – Артём вырос подле него как из-под земли. Плюхнулся туда же, где несколько минут назад сидел Черчесов, и потянулся к нему, накрыл ладонью плечо, нежно сжал. – Что тебе Космос говорил? - Да, в общем-то, ничего нового, - и голкипер кратко пересказал товарищу свой разговор с наставником. Дзюба пожевал губу, прослушав его рассказ, нахмурился, как бы обдумывая что-то. - Ну а что, он прав. – Вратарь повернулся, воззрился на него. – Действительно, разве какой-то там Вида, - Артём поморщился, произнося фамилию, - сильнее тебя? Тебя! Акинфеев невесело хмыкнул и опять отвернулся. - Получается, что так. - Не говори глупостей! – у Дзюбы вырвался глухой рык, глаза сердито потемнели. – Вида – слабак! Все они! Всколькером они тебя крутили? – он понизил голос, по лицу заходили желваки. – Толпой на одного. Так гиены льва валят! – Артём выплюнул фразу с ненавистью, сжимал кулаки, сам сейчас как настоящий разъяренный лев. Игорь лишь устало покачал головой. - Не надо, Артём. Это все сейчас неважно уже. – И, не глядя на него, поднялся, собираясь восвояси. Дзюба подскочил следом, придержал кипера за плечо. - Так, стоп, ты… надеюсь, теперь без фокусов? Останешься со мной? У него приоткрылся рот, бегали глаза, и почему-то от этого взгляда стало вдруг тесно в груди. Тёма хотел, чтобы он, Игорь, оставался с ним рядом. Реально этого хотел… И Акинфеева едва не вело от этого ощущения, еще не до конца осознанного, взаимного чувства нужности ему. Ему, вот именно этому человеку. - Останусь, Тём, - кивнул он, смотря в поясневшие глаза. Артём улыбнулся, и если бы мог, Игорь улыбнулся бы ему в ответ. *** День и предшествовавшая ему почти бессонная ночь вымотали их до крайности, до какой-то нечеловеческой степени. Игорь устал до того, что подчинялся куклой, даже не трепыхнулся ни разу, пока Артём снова массировал его. Форвард был и сам готов заснуть на месте, так, что даже не залипал на любимого, мозг отключил все функции, кроме контроля за движениями рук. На второй раз массаж был глубже, уже причинял легкую боль. Акинфеев лежал киселём, беззвучно, когда пальцы Артёма прощупывали очередной болезненный участок, лишь сорвано вздыхал, на другую реакцию не было сил. Не было сил и у Дзюбы плести ему что-нибудь успокаивающее, на тему «потерпи, скоро пройдет». Тем более что завтра будет еще больнее. Он закончил массаж и распрямился, широко зевнул, проводя по лицу рукой прямо в креме. - Все, можно вставать и в кроватку. - Я не могу, - прошелестел в ответ Игорь. У него тело было налито теплым свинцом, язык почти не ворочался; он с трудом осознавал, что говорил ему Артём, и уж точно не ожидал того, что случилось дальше. Нападающий склонился к нему и мощным рывком поднял на руки, подхватив под спину и колени. - Ты что?! – кипер аж проснулся, вытаращив глаза, вцепился в Тёму, инстинктивно смыкая руки вокруг широких плеч. Дзюба с трудом распрямился, прижимая к себе тяжелое горячее тело, перешагнул плед и мягко, плавно, как мог, сгрузил мужчину на диван. ... - Игорь, – донеслось до ушей, и вратарь вздрогнул, вскинул взгляд, возвращаясь в реальность, из которой, похоже, ненадолго выпал. У него шумело в ушах, ладони еще горели теплом горячих, как печка, Тёминых плеч, а разум туманился ватной пустотой, не предпринимая даже попыток хоть как-то осмыслить, что произошло. - Выпей таблетку, - Артём стоял над ним с полным стаканом воды. – Мне Безуглов сегодня дал, - завел он в ответ на недоуменный взгляд Игоря, - я ходил к нему, Черчес с тренировки отправил. Сказал, что не выспался из-за кошмаров, и он дал… вот... – Он вложил в ладонь Акинфееву серебристый квадратик. Маленький блистер, явно вырезанный из большого, с одной-единственной таблеткой. - Это снотворное, чтоб спать без снов, - объяснил Артём. – Безуглов сказал так. Выпей. Тебе хоть одну ночь надо спокойно поспать. Вратарь нахмурился, вертя в пальцах блестящий квадратик. В данный конкретный момент ему спать хотелось так, что он бы мгновенно заснул и безо всякого снотворного. - Но… он же тебе его дал, - неуверенно произнес он, поднимая взгляд на Дзюбу, возвышавшегося над ним. – Зачем мне? А тебе… а ты как будешь…? Форвард невесело улыбнулся ему. - Да это ж не я с кошмарами сплю, а ты, Игорёк. - А-а, - да уж, суть дошла до него запоздало. Ну точно пора спать. Игорь вздохнул, еще раз опустив глаза на таблетку у себя в ладони, и решительно выпил лекарство. - Умница. – Тёма забрал у него стакан с водой, дал улечься, заботливо расправил простыню. – Ну, спокойной ночи? - Ночи, - сонно, непослушными губами отозвался Игорь. Артём блеснул на него глазами, коротко, со скрытой нежностью, и пошел прочь к своей кровати, гася попутно свет. - Тём, - тихий оклик вдруг раздался у него за спиной. Голкипер приподнялся на локте, вглядывался в него. В тусклом свете ночника, в слабых отблесках, слипающимся глазам Дзюба казался огромным, как скала. Неколебимая, защищающая, заслоняющая собой. Блики от лампы выхватывали его силуэт, блестели на открытой коже, на изгибах лица, и, не будь Игорь в бессознательном состоянии сейчас, он бы замер на миг от этой мощной, грубой, маскулинной красоты. Он бы почувствовал, как что-то вдруг задрожало, запульсировало в нем, там, где все выжжено, за ребрами, внутри. Но он уже отключался, клонился за грань от снотворного и от усталости, и остатков сознания ему хватило лишь на одно слово, самое главное: - Спасибо.