Заунывненский шлак

Как-то раз Тлену Безысходнову послали в магазин за булочками. Тлена быстро купила булочек, но возвращаться домой сразу ей не хотелось. И Тлена свернула в старый облезлый парк. День был выходной, в парке гуляли мамаши с крикливыми детьми. На разбитой дорожке прямо под ноги Тлене выкатился грязный игрушечный лимузин. Напевая про себя какую-то песенку из репертуара популярной певицы Ани Сиськиной, Тлена машинально толкнула лимузин ногой, и он покатился на три шага впереди. Песенка была длинная, и Тлена пела её про себя, мирно попинывая игрушечный лимузин и не слыша возмущённого детского ора где-то за далеко за спиной. Так Тлена углубилась в парк. Дав особенно резкий пинок по игрушке, Тлена потеряла её из виду, а потом свернула с аллеи в сторону толстой теплотрассы, изгибавшейся буквой «П». Там Тлена увидела престранного парня. Сидя на трубе верхом, в одной руке он сжимал длинную кривую папиросу, источавшую непривычный сладковато-гнусный дым, а в другой держал игрушечный лимузин. Лицо парня трудно было назвать лицом: это были сплошные спутанные заросли. Из зарослей выглядывали острый, как шило, нос и пара туманно-карих гляделок. На парне были грязные залатанные джинсы, растянутый свитер и килограмма полтора бисерных фенечек. Подобных людей Тлене видеть ещё не доводилось. — Теперь отдайте мне, — молвила Тлена, обалдевая от собственной дерзости. — Вы уже поиграли. Парень оторвался от созерцания лимузина и повернулся на голос. Перед ним стояло небольшое кривоногое существо в серой куртке не по росту. Из-под сиротской вязаной шапочки торчала бесцветная мышиная косичка, стянутая розовой резинкой. Каждая черта Тлены была невыразительно мутной, как движение осенней мухи по грязному стеклу. А в глазах стояли уныние, мольба и безысходность. — Клянусь Берроузом, Лири и Томпсоном, это что-то феерическое, — промямлил парень, глядя то на Тлену, то на лимузин. — Слушай-ка, ты, растение! Это твоя приблуда? — Ну, считайте, что моя. Она была тут? — У самых моих ног. ДТП причиной того, что я в качестве мародёра-эвакуатора могу вручить тебе этот бонус. Транспортное средство, потерявшее управление, было выброшено на обочину после столкновения с пивной банкой... Как тебя зовут, маленький овощ? — Тлена, — сказала Тлена, робко взяв чужую игрушку и спрятав её в карман. — Это хорошо, — невнятно пробормотал парень, затянувшись своей загадочно-вонючей самокруткой. — Мне, собственно, нафиг не впёрлось твоё имя, и зачем я его спросил — хрен знает. Люди часто задают вопросы, которые нет никакого резону задавать. Инстинктивное стремление обмять неизвестность вокруг себя, сделать её более обжитой, привычной… Ха-ха, смешно! Можно подумать, если ты налепишь на окружающие предметы звуковые ярлыки, от этого станут ближе фундаментальные тайны бытия… К чему вся эта схоластическая ерундистика? Все мы сдохнем в том же неведении, в каком же и припёрлись на этот свет… Я сидел на данной трубе, занимался сравнительным изучением старинных тамбовских романсов и песен из репертуара радио «Шансон», как вдруг мне под шузы выкатился этот стрёмный кар, а затем явилась ты. Такая, какая есть. Я, бла-бла-бла, поэт в душе и всё такое… Слушай, насекомое, а что у тебя в мешке? — Булочки, — сказала Тлена, смущённо встряхивая пакетом. — Отлично! Тебя послали в магаз. По дороге ты занялась всякой девочковой фигнёй — вместо того, чтобы поскорее вернуться в дом, где с нетерпением ожидают хавчика и где тебя уже сто лет потеряли. Так, простейшее? — А вы откуда знаете? Вам кто-то сказал? Или вы угадали? — Я это знал. — А как это? Вы вообще кто? — Ыгль, — представился незнакомец (а может, просто икнул). — Я по жизни самый главный волшебник. Если ты дашь мне булочку, я дам тебе одно волшебное откровение. Ну? Что ты мнёшься? Меня тут на дикий свин пробило, так что давай мне скорее свою дурацкую булку, а лучше не одну. Незнакомец был странным и диким, он не на шутку пугал. Кто знает, чего от него можно было ожидать? Поэтому Тлена предпочла откупиться от него хлебо-булочным изделием за пять рублей. — Держите, — сказала она и протянула хлебо-булочное изделие странному уроду. Тот схватил его жадной лапой, унизанной бисером, и тут же проглотил. — Вот. Теперь тебе нечего меня бояться. Скушав булку, я передумал кушать тебя. Я вообще не очень люблю кушать маленьких девочек, ибо в них костей больше, чем в мойве… Блин, что же в тебе такого особенного? Был бы я писатель, я настряпал бы про тебя кучу мелких противных сказок и развесил бы их у себя в жэжэ. Но у меня нету жэжэ. У меня даже странички «В Контакте» нету, потому что я презираю соцсети за их уныние и безблагодатность. А с некоторых пор я презираю этот ваш Заунывненск-сити. Я тут недавно, автостопом залетел. С самого с ранья, как пришёл с трассы, я ошиваюсь по вашему имбецильному городку, где люди похожи на предрассветный мусор, от которого физически тошнит молодых дворников с филологическим образованием. Первым делом я завис в придорожной забегаловке, рассчитывая услышать то, что никогда не слышал. Но у вас не рассказывают ничего стоящего или хотя бы забавного. Мне нечего было записать в свой блокнотик. Вся эта, знаешь ли, предсказуемая попса, которую передают по местному радио; весь этот, знаешь ли, идиотский бабий трёп по сотовому с выговорами неверным мужьям-алкашам и детям-двоечникам… Ваш городок похож на бесконечный русский рэп под заунывный коуб-долбёж сродни бурчанию в животе после килограмма пельменей из кенгурятины… Упс, я про что? А! Точняк. Дай-ка мне ещё булку. Так я вспомню, чего хотел сказать. Тлена протянула страшному волосатику ещё одну булочку — в надежде, что он больше не попросит. Ага, как же. Уничтожив вторую булочку, волосатик бесцеремонно и фамильярно потянул Тленин пакет к себе и, чавкая, забормотал своё волшебное откровение. Трудно было сказать, чего ему хотелось больше — есть булки или молоть всякую чушь. — Короче, так. — давясь и сопя, забубнил Ыгль. — Не знаю, сколько пройдёт лет, но только в Заунывненске прорастёт один леденцовый сюжетик, памятный надолго. Ты будешь большой и толстой, Тлена. У тебя будет паспорт и аттестат зрелости (с тройками, конечно, ну, да не суть). И вот однажды под вечер в дали твоей постылой пятиэтажной улицы блеснёт под солнцем белый бок лимузина. Сияющий белоснежный кузов двинется, рассекая вонючий уличный воздух, прямо к твоему дому. Тихо будет катиться этот чудесный автомобиль, без шуму и выхлопов. По обочинам много соберётся народу, фигея и беспомощно матерясь, и ты будешь стоять там. Лимузин подойдёт величественно к твоему подъезду под прекрасные звуки музыки из мегаваттных колонок. Нарядный, весь в смокинге, золотых запонках и часах от Брегета с турбийоном, выйдет из лимузина прекрасный молодой олигарх. Он будет стоять и протягивать к тебе руки. «Какого… вы приехали? Вам кого?» — спросят люди на обочинах. А молодой прекрасный олигарх скажет: «Далеко-далеко отсюда я увидел во сне девушку Тлену и приехал в Заунывненск, чтобы навсегда увезти её в своё буржуинское царство. Тлена, у тебя будет всё, что ты только пожелаешь. Жить с тобой мы будем так жирно и прикольно, что никогда твоя душа не узнает уныния и безблагодатности». Он посадит тебя в лимузин, и ты навсегда уедешь в блистательную заграницу, где садится солнце и где поп-звёзды спустятся с вершин Беверли-хиллс, чтобы поздравить тебя с приездом. — И это всё мне? — тихо спросила Тлена, и её мышиное личико обезобразилось кривозубой кариозной улыбкой. — А… может быть, он уже пришёл… тот лимузин? — Не гони лошадок, — возразил Ыгль. — Сначала ты должна вырасти. Потом… Что тут долго трепаться? Это БУДЕТ, и кончено. Что бы ты тогда сделала? — Я? — Тлена с тоской посмотрела на опустевший пакет. — Я бы ЕГО любила. Если он не дерётся, как мой папа дрался с моей мамой. — Нет, не будет драться, — сказал волшебник и подмигнул. — А теперь иди домой, инфузория, и не забудь того, что я сказал тебе меж двух нехилых затяжек и размышлениями о песнях уголовников. Иди. И да минуют мамины кулаки бесцветную твою голову… Когда Тлена подходила к дому, ей навстречу попалась мать — растрёпанная, запыхавшаяся, красная от страха и гнева. — Ах, вот она где! И где тебя носит, паршивка?! Я уже с ног сбилась, жду её, погань бесполезную, волнуюсь, нервничаю! Под машину, что ли, она попала?! А ну иди сюда, гадина!!! Мать отвесила Тлене подзатыльник, больно схватила за руку и потащила за собой. — Булок-то хоть купила? Купила? Так где же они?!! Дрожа и всхлипывая, Тлена рассказала, что булочки ей пришлось скормить прожорливому волшебнику, который сидит в парке. В ответ мать отвесила ей призовой подзатыльник за глупость и неосторожность: маленьким девочкам не стоит заговаривать с незнакомыми взрослыми, тем более в безлюдном парке! А Тлена в каком-то исступлении откровенности поведала историю о Белом Лимузине. Она, конечно, не могла знать, что этот рассказ слышит не только мать, но и её одноклассник и по совместительству главный школьный мучитель — Уколя Козлищев. Уколя сидел на корточках на своём балконе, скрытый от всеобщих глаз, и неумело курил украденную у отца сигарету. Так, невидимый и неслышимый никем, Уколя выслушал всю Тленину историю от первого до последнего слова. Поганец едва сдерживался, чтобы подскочить и запрыгать в припадке толстого злорадного смеха — самого искреннего смеха на свете. Естественно, уже на следующий день история про волшебниковый автомобиль стала известна всей школе. И на несколько лет вперёд к Тлене прилипли прозвище «Тлена-Лимузин» и репутация шизанутой. Потом Тлена выросла и окончила школу. На свете стало меньше одной стрёмной затравленной девочкой и больше одной некрасивой, серокожей девушкой с икрами, похожими на кособокие кегли. И вот однажды Тлена сидела возле подъезда, листая потрёпаный журнал «Бедная Лиза». Ей хотелось найти там какое-нибудь средство от прыщей — несложное и недорогое, потому что на сложные и дорогие средства денег у Тлены не было. Вдруг послышался мелодичный шорох, и во двор легко и плавно вплыл белоснежный «линкольн» — длинн…нн…нный, величественный, ослепительный в своей почти корабельной красе. Он остановился метрах в десяти от Тлены. Бесшумно распахнулась жемчужная дверца и, легко коснувшись грязного асфальта изящным дорогим ботинком, из «линкольна» вышел человек. Он не был ни сиятельно молод, ни избыточно хорош собою — просто очень ухоженный мужчина лет тридцати пяти, с безупречной стрижкой, в душистой наглаженной сорочке и с безумно дорогими зубами, которыми хотелось улыбаться и улыбаться. Мужчина осмотрелся по сторонам — не то припоминая что-то, не то ища кого-то. У Тлены коротко взвыло под диафрагмой. Тлена подскочила, бросила журнал и побежала к незнакомцу, едва сдерживая безумный крик «Я здесь!!!». Незнакомец корректно попятился. Некоторое удивление, смешанное с брезгливостью, на миг оттопырило его мужественную челюсть. Но он быстро взял себя в руки, рефлекторно осклабился и заговорил со странной некрасивой девушкой, на всякий случай слегка отстраняясь рукою: — Барышня, вы обознались? Понимаю, бывает-бывает. Даже со мной. А не подскажите ли кстати, где здесь улица Тупиковая, дом тринадцать дробь шесть? Наверное, стоит рассказать, в чём тут было всё дело. Незнакомец из лимузина был городской предприниматель небольшой руки, владелец грязноватого магазинчика резинотехнических изделий. У предпринимателя была жена — пожилая тридцатитрёхлетняя женщина, некрасиво растолстевшая после вторых родов. Несмотря на это — а может, и по причине того — предприниматель увлёкся Дёшей Повидловой — вчерашней школьницей, чьи ноги оканчивались на земле беспощадно-тонкими каблучками, а где начинались — не всякому было ведомо. Возможно, где-то в стратосфере, в районе ключиц, начинались те проклятые ноги. Во всяком случае, тридцатипятилетний предприниматель не относился к легиону тех, кто доподлинно знал, в каком именно атмосферном слое начинались нижние конечности Дёши Повидловой. С целью доподлинно установить это он и прикатил нынче на лимузине, вооружённый снопом голландских роз, бутылкой аутентичного «Абрау-Дюрсо» и чем-то там ещё по мелочи, сладким и блескучим. — Так где здесь улица Тупиковая, дом тринадцать дробь шесть? — повторил свой вопрос незнакомец, респектабельно скаля калифорнийские свои зубы. Тлена знала, где находится тот заветный дом. Ей ничего не стоило протянуть руку влево и сказать что-то про расстояние в два квартала. Но Тлена не сказала. Может, ей не хотелось принижать своим ответом географическую смекалку прекрасного незнакомца. А может, Тлена хотела ему отомстить за все сто двадцать километров земной атмосферы и ключичные кости, не имевшие к собственным ногам Тлены никакого отношения. В общем, Тлена лишь неопределённо передёрнула плечами и туповато-горестно промолчала. Незнакомец погасил улыбку, сел в свой «линкольн» и поехал в смутную даль, оставляя Тлене лишь пялиться вслед, на заднее стекло с белой наклейкой «ПРОКАТ ЛИМУЗИНОВ» и телефонными цифрами под нею. Тоскливо-предсказуемый вечер опускался на город Заунывненск. Высоко над сальной макушкой Тлены, в далёкой сомнительной выси, ползли облака — обильные, закатно-красные и свински-пухлые. Призрачные алые порося — безучастные, бессмертные и бездушные. Они были ничем иным, как сгустками поднявшегося над землёй пара. Они предвещали назавтра ветреный пасмурный день — и ничего более. То есть совершенно НИЧЕГО.