Иное чувство. 2 часть.

Когда Мэри уснула, я спустился на первый этаж к отцу и матери, которые безуспешно пытались привести Петра Мироновича в чувство. Для этого они даже привязали его к стулу и попытались заткнуть рот, но он продолжал вырываться и вопить. Его глаза бешено смотрели то на меня, то на моих родителей, то на бутылку водки, а руки безуспешно пытались освободиться от верёвок. — Папа! — Я был просто ошарашен. Этот взгляд… Он чертовски, просто безумно меня пугал. Такой взгляд я видел только однажды, в десять лет, когда одна из собак дяди Пети, укушенная бешеной лисой, набросилась на меня. Я гулял, как вдруг нечто тяжёлое прыгнуло на мою спину и повалило меня, затем острые клыки впились в моё плечо. Мой крик, должно быть, был слышен в другом конце страны. Повинуясь инстинктам, я прикрыл шею руками, которые тут же оказались покусанными. Потом вдруг стало легче, и я, повернувшись, увидел, что Пётр Миронович оттаскивает за ошейник свою любимую овчарку, а она смотрит на меня так дико, что кровь стынет в жилах. Затем был выстрел, и собака, обливаясь кровью, упала на землю. После этого меня несколько месяцев таскали по больницам и кололи всякими препаратами, чтобы я не заболел бешенством. К тому же, этот пёс своим прыжком сломал мне три ребра, не говоря уже о прокусанных плече и руках. С тех пор я безумно боялся этих грёбанных овчарок. Меня просто в дрожь бросало от этих псов.— Я могу помочь? — Вернись в комнату и позаботься о Мэри. — Она спит. Я останусь с вами. — Чёрт с тобой. Держи его ноги, пока мы их не свяжем. — Это так необходимо? — Но посмотрев на дядю Петю, я сам узнал ответ. Он вёл себя как настоящий демон. Напрягал мускулы, чтобы разорвать верёвки. Кусал платок, которым заткнули ему рот. Пока я привязывал ему ноги, он три или четыре раза больно ударил меня в грудь и живот.— Пётр Миронович, придите в себя! — Ммм! — Пап, он хочет что-то сказать. Убери этот кляп. — Уверен? — Более чем. Когда я потянулся к лицу дяди Пети, то краем глаза заметил, что мама взяла в руки скалку, а папа с серьёзным лицом потянулся к молотку на столе. Это вызвало у меня странное ощущение боли, но в то же время защищённости. — - Чёртовы вьетнамцы! Какого хрена вы заперли меня здесь?! Будьте уверены, поисковый отряд меня уже ищет! Он вас всех перебьёт! И ты! — Он дёрнулся ко мне, и я отпрыгнул.— Ты, грёбаный извращенец, который трахает собственную сестру! Тебя мы убьём первым! Такой, как ты, должен жрать собственные мозги на жарком кострище! — - Петр Миронович! — - Пятнадцатая арт бригада, бронебойными по этой лачуге! Огонь! Разнесите её к чёртовой матери вместе с этими чёртовыми вьетнамцами! Пли! Пли! Огонь! Ну, чёрт возьми, огонь! Он ещё раз напряг мышцы и разорвал верёвки. Я и подумать не успел, как он кинулся на меня, но родители сумели подхватить его под руки. Мама ударила его по голове, и он, издав несколько нечленораздельных звуков, осел на стул. — Саша, там, на псарне, крепкие верёвки! Принеси их! Быстрее! На псарне было очень темно, и я зажёг фонарик на мобильном. Собаки которых разбудил этот свет, зарычали и кинули на двери своих клеток. В последнее время дядя Петя очень сильно загорелся идеей вывести самую агрессивную, злобную и жестокую породу для охоты, и сейчас собирал самых злых псов со всего Подмосковья. Не знаю, чем он их кормил и кормил ли вообще, но оно выглядели так, будто несколько месяцев ничего не ели и считали, что я буду отличной наградой за столь долгий период голода. Слева кто-то завыл, и я невольно повернулся. Там, в самом тёмном углу горели чьи-то безумно яркие глаза. Повинуясь какому-то непонятному чувству, я подошёл ближе и замер. Пётр Миронович изловил настоящего волка! Серая шкура этого зверя была заляпана ссохшейся грязью, одно ухо прокушено, а второго вообще не было. Должно быть, он весил целых шестьдесят килограмм, если не больше, и при его виде у меня невольно заболела спина. Я подумал, что он на самом деле не заперт, а просто ждёт подходящего момента, чтобы вцепиться своими крепкими острыми клыками в мою шею. От одной мысли об этом страх в виде противных липких слизняков начал ползти по моему телу. На лбу выступил пот, а в горле, напротив, пересохло. Из лёгких неожиданно пропал весь воздух. «Шепс, чёрт возьми, не веди себя, как придурок! —выругался я.— Ты боишься какого-то запертого в клетке животного! Ну волк, и что? Он же там, под замком!». Эта мысль придала мне уверенности, и я, слегка посмеиваясь над собой за эту трусость, пошёл в самый конец сарая, где Пётр Миронович хранил верёвки, лопаты и тяпки. Как и ожидалось, они были просто сумбурно свалены в углу, без всякого плана и цели. Хотя канаты были новыми, видимо, их купили совсем недавно. Однако и на улице этот страх меня не оставил. Всюду мне чудились злые волчьи глаза и безумный, дикий оскал. Казалось, что они находились совсем рядом, может быть, даже перед домом затаилась целая свора этих диких зверей, которые только и хотят того, чтобы врезаться клыками в мою шею. Как испуганный мальчишка, я вбежал в дом и кинулся прямо к родителям, но вовремя понял, что не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии. Я вырос, и давно перестал быть ребёнком. — Вот верёвка.— Мой голос звучал жёстче, чем обычно.— И заткните ему рот, не хочется, чтобы он своими криками разбудил Мэрилин. — - Чёртовы вьетнамцы! — Да-да, Саша. Но тебе лучше уйти. Мы сами сможем с этим разобраться. — Как скажешь. Я поднялся в свою спальню и увидел, что Мэрилин уже не спит, а сидит на раскладушке и устало трёт глаза. Заметив меня, она вскочила и попыталась обнять, но я достаточно грубо её оттолкнул. — Спи! — Саш… — Спи, я сказал! — Но… Дальше слушать я не стал, а просто улёгся на соседнюю раскладушку и до носа укрылся одеялом. В голове за этот час заварилась такая каша, что кажется, мне придётся расхлёбывать её не один день. И Мэрилин… Зря я был с ней так жесток. Это не красит меня в её глазах. — Я знаю, ты зол, но… Чтобы не случилось, я буду рядом. Мы ведь с тобой брат и сестра, так? Я сжал зубы. Нет, не эту фразу я хочу от неё слышать. И не этой фразы я добивался от неё, когда в соседней комнате на коленях признавался ей в любви. — Не подумай, я люблю тебя, но если ты вдруг захочешь расстаться, я пойму и отпущу тебя. Главное, чтобы ты был счастлив. «Боже, как мило, я сейчас расплачусь.».— с сарказмом подумал я. Честно говоря, её хвалёный альтруизм уже начал меня бесить. На её фоне я кажусь просто монстром, и это, чёрт возьми, раздражает. Интересно, а если дядя Петя на неё кинется она его простит? Боже, ну есть в этом мире хоть что-то, способное вывести её из себя? — Спокойной ночи. Кажется, она потеряла надежду на то, что сможет до меня достучаться и решила лечь спать. Что ж, мне же лучше. Мне хочется побыть наедине со своими мыслями. Уснул я только в восемь утра, когда над лесом начало подниматься солнце.