pick me up seven times

– …дория-кун!! Голова гудит. – Боже мой, кто-нибудь… Он чувствует отрешённость, кажется, словно его голова крепится к телу тонкой нитью, а сам он плавает в невесомости где-то в четвёртом измерении. – …жись, Изуку, мы… Ему не хочется цепляться за это чувство. – Изуку, пожалуйста… Боже, как же он устал. [леность] – Что ты тут делаешь, проблемный ребёнок? Знакомый раздражённый голос достигает его слуха, и Мидория открывает глаза. Его источником оказывается Айзава-сэнсэй. Они сидят в преподавательской только вдвоём, друг напротив друга, как когда Айзава отчитывал Мидорию за его, ну, в общем, безрассудство. Странно, думает Мидория, потому как он готов поклясться, что полчаса назад проглотил горсть таблеток снотворного, лёжа в своей кровати. Вернее, в кровати мотеля, но Мидория всё-таки заплатил за ночь, и это в любом случае не объясняло, почему он находился в Юэй. С Айзавой-сэнсэем, что не менее важно. – Я не думаю, что… – начинает Мидория, но слова застревают в горле, и он садится на место. Его учитель молча ждёт. Руки нервно комкают ткань школьной формы. – Вы… в-вы ушли в отставку, – в конце концов выдавливает Мидория. Айзава-сэнсэй смотрит в ответ, не меняясь в лице. – Неужели. Мидория с трудом борется с желанием вздрогнуть из-за сухого замечания. Не поднимая глаз, он продолжает: – Герой Сотриголова покинул должность преподавателя в Юэй через три года, после… – Мидория сильнее сжимает ткань на коленях, – в любом случае, вы уволились уже достаточно давно. Мужчина вздыхает. – В таком случае, ты решил поиграть в школьника сегодня? Его серая школьная форма. Та самая, с зелёными полосками на рукавах и двумя позолоченными пуговицами. Она сейчас на нём, осознаёт Мидория. И следом замечает ещё кое-что: – Она мне подходит… – говорит он скорее самому себе с долей неверия в голосе. Форма была ему мала уже годы. С тех пор, как он выпустился из Юэй. С тех пор, как он стал кем-то бо́льшим. – Мидория, – Айзава-сэнсэй говорит хрипло, но мягко. – Ты… не был ребёнком со времён старшей школы, ведь так? Учитель кладёт руку ему на плечо. Когда тепло распространяется по коже, что-то внутри Мидории с треском ломается. – Мне, – он вскакивает с места, не в силах смотреть в глаза бывшему учителю. – Мне пора идти. К тому времени, как Мидория, минуя коридоры Юэй, сбегает по пустым ступеням, он вдруг осознаёт, что не понимает, от чего бежит. Но то, как его ноги привычно двигаются вперёд, напоминает старого усталого друга. [зависть] – Я смотрю, ты всё-таки стал героем, Мидория. Ленивый голос заставляет его остановиться. Мидория поворачивается и встречается взглядом с Шинсо, который стоит позади него, облокотившись на мощные ворота главного входа Юэй. – Я… я не герой, Шинсо-кун, – он произносит это быстрее, чем успевает осмыслить свои слова. Шинсо приподнимает бровь. – Да? В таком случае, у тебя достаточно странные предпочтения в одежде. – А? И вдруг он снова в своём геройском костюме – его первоначальной версии, в которой он начал карьеру лицензированного героя. Ему также вернулся его теперешний рост. Губы Шинсо дёргаются в кривой улыбке: – Заблудился во время патруля и оказался здесь? Мидория не знает, что ему ответить, но замечает, что Шинсо одет в стандартный спортивный костюм Юэй. – Ты… в старшей школе? Возможно, Мидория уклоняется от вопроса Шинсо слишком очевидно, но его собеседник и не стремится копать глубже. Вместо этого он, спрятав руки в карманы, просто пожимает плечами. – Ты задаёшь не те вопросы, Мидория, – Шинсо выпрямляется; ещё в старшей школе Шинсо вымахал на добрые сто восемьдесят сантиметров, и Мидория едва ли достигает его роста сейчас. Подросток подходит к Мидории на расстояние вытянутой руки. – Ты должен спрашивать себя, почему ты видишь меня как школьника после стольких лет, – Шинсо всматривается в глаза Мидории, и хотя он знает, что Шинсо не активировал свою причуду, всё равно не может пошевелиться. – И почему ты вернулся в образе профессионального героя, когда мы находимся в Юэй. – Я… – Мидория отводит взгляд, – я не знаю. Подросток отступает на шаг назад, и Мидория шумно втягивает воздух, в жалкой попытке предотвратить надвигающуюся истерику. – Что бы ты ни искал, Мидория, – шепчет Шинсо, – ты можешь признаться, что хочешь этого. – Я не- Чувство, которое охватывает тело Мидории в следующее мгновение, отличается от того, что он испытал на первом спортивном фестивале, потому как его разум чист и ясен. Я не могу, молча протестует он. Хорошо, что причуда Шинсо держит его в своей хватке, потому как Мидория не уверен, что смог бы справиться с безысходностью, сжавшейся в тугой комок в горле. – Не ври себе, Мидория, – Шинсо касается рукой своей шеи – приятно осознавать, что некоторые вещи не меняются, думает Мидория. – Абсолютно нормально чувствовать это. Ты всего лишь человек, а не… божество. Как только Шинсо отпускает его, Мидория срывается на нетвёрдый бег в сторону выхода из школы. [чревоугодие] Может, это была сила привычки, что в конце концов привела его к порогу своего старого дома. Он долго стоит на крыльце, положив руку на дверной звонок не в силах нажать на кнопку, пока дверь не открывается сама. – И… Изуку? Его мама смотрит на него, и Мидория замирает в растерянности. У него не было возможности навестить маму с тех пор, как он стал частью индустрии профессиональных героев. Это небезопасно, говорили старшие, давать другим знать, где находится его семья. Особенно ему. Но сейчас, стоя прямо перед мамой, он может только слабо улыбнуться. – Эм. Д-давно не ви- Его мать молча заключает его в объятия. – М-мама! Руки бесцельно висят в воздухе пару секунд, но в конце концов, он опускает их ей на плечи и обнимает в ответ. Мидория чувствует её дрожь и приподнимает руку, чтобы утешающе погладить её по спине. Боже, думает он, она такая маленькая. Мидория не уверен, что делать с этим наблюдением, но прежде, чем он может это как следует обдумать, его живот урчит. Звук, кажется, выводит Мидорию Инко из оцепенения, потому как она отступает на шаг и вытирает наполненные слезами глаза тыльной стороной ладони. – Изуку, милый, тебе надо поесть, – мягкий приказ не оставляет места для протеста, хотя Мидория и сам не стал бы отказываться. Мама заводит его в дом и подталкивает в сторону ванной. – Я принесу тебе сменную одежду, так что прими пока горячую ванну, а я как раз приготовлю чего-нибудь поесть, хорошо? – она смотрит на него так, словно он растворится в воздухе, моргни она хоть раз. Мидория кивает, чувствуя вставший в горле ком. Примерно через полчаса он выходит из ванной, натягивая старый свитер своего отца (невероятно, мама до сих пор его хранит), и его встречает полный стол различных блюд. – Мам… Никудзяга. Тамагояки. Карашиментаико. Охиташи. Якизакана. Мама никоим образом не могла приготовить всё это, не зная о его приходе заранее. Мидория не сразу осознаёт, что произносит это вслух, но она только мягко отвечает: – Каждый день, Изуку, – Мидория Инко нервно перебирает руками, – я готовлю чуть больше, чем нужно, на случай, если ты решишь заглянуть домой. Мидория молча опускает голову, но его мать касается его ладони. – Изуку, – произносит она, – тебе всегда здесь рады. Ты ведь знаешь это, правда? [похоть] Обед с мамой оседает тяжестью в груди. Это давит особенно сильно после столь долгого времени, когда он не чувствовал вообще ничего. И он не знает, как справиться с этим грузом. Бежать, шепчет его разум. Бежать, так, как он делал всегда. Вперёд, вперёд. Без передышки. Нельзя останавливаться. Не сейчас. Его мама, должно быть, почувствовала, что он собирается уходить – на долгое время, возможно даже, навсегда – потому как у самой двери она вкладывает ему в руки небольшую коробочку бэнто, завернутую в фуросики. – Не забывай хорошо питаться, ладно? – её губы дрожат, колеблясь между улыбкой и всхлипом. – Ты так похудел... Мидория скованно кивает и выбегает через входную дверь, ускоряясь при помощи причуды. Перепрыгивая с одного здания на другое, он не хочет оборачиваться. Он уверен: мать оставит дверь открытой ещё какое-то время, и часть его не хочет об этом думать. Когда он приземляется около торгового квартала, то замечает одиноко сидящую у фонтана около молла женщину. Тут есть система, осознаёт он. – Конечно же она есть, – молодая женщина по приближении оказывается Очако. Она нежно улыбается ему со своего места. Мидория неловко ерошит волосы на затылке и приподнимает коробочку-бэнто. – Эм, я уже поел, но может ты...? Очако качает головой. – Дэку-кун, присядь, – она хлопает рядом с собой, и парень опускается на круглую скамейку. Сидя вот так, оба могут видеть огромный экран, расположенный на стене самого высокого универмага в Мусутафу. Это в некотором смысле забавно, потому как улица абсолютно пустая, но он все равно продолжает показывать новости. А в новостях... ну, он сам, примерно неделю назад, врывающийся в рушащееся здание. Камера фокусируется на лице героя Дэку, как только он появляется среди облака пыли и осколков, и Мидория замирает. Он не помнит, чтобы он выглядел таким... уставшим. Как если бы он не всецело находился там. – Тебя постоянно показывают в новостях, Дэку-кун, – Очако закидывает ноги на скамейку. – И у нас... никогда не было шанса спросить, как ты себя по-настоящему чувствуешь, хах? Губы Мидории дёргаются. – В этом нет ничьей вины, Урарака-сан. Очако задумчиво хмыкает в ответ. – Дэку-кун, – начинает она после секундной паузы, – ты помнишь наш вступительный экзамен? – Угу. – Ты всегда без колебаний рвался навстречу опасности, если от этого зависело спасение других, – Очако тихо смеётся. – Ты стал для меня вдохновением, тогда, в старшей школе. Я хотела быть той, кто мог защищать дорогих мне людей. В тебе было столько любви к этому миру и людям в нём, знаешь? Девушка чуть поворачивает голову к Мидории, накрывая его ладони своими. – Но мне кажется, что каким-то образом ты забыл, каково это – любить самого себя. [гордыня] – Э. Тяжёлый ботинок пинает его в подбородок. Забавно, что Мидории даже не нужно поднимать голову, чтобы узнать, кто это. Он покорно вздыхает. – Почему ты здесь, Каччан? Бакуго фыркает. – Не задавай тупых вопросов, мелочь. Блондин плюхается на пустые качели рядом с Мидорией. Тот не уверен, когда местность в очередной раз изменилась, но он уже слишком устал, чтобы действительно беспокоиться об этом. – Я теперь выше по росту, – Мидория не знает, почему упоминает это. Возможно, это совсем несерьёзно, особенно зная характер Бакуго. – Я уверен, что именно ты сейчас «мелочь». – Умник, – Бакуго пинает носком ботинка грязь под ногами. – Ты всё ещё ниже меня. Мидория криво усмехается. – Ничего нового, верно? Его друг детства неслышно ругается. – Какой же ты сейчас жалкий. Ты себя видел в последнее время? Не могу поверить, что ты должен быть наследником Всемогущего. – Ага, – Мидория занимает себя тем, что отсутствующе смотрит на маленькие круги на песке, которые он вывел своими красными ботинками. Бакуго оскаливается, вскакивая со своего места. – Ты сейчас даже хуже, чем тот кусок дерьма, каким ты был в средней школе, – взрывается он. – Так себе улучшение, в таком случае. – Хаах? – Я думал, ты хотел, чтобы я умер, – Мидория смеётся в ладони. Звук больше напоминает сухой хрип. – Знаешь, я всё думал. О том случае, на третьем году средней школы. Когда ты сказал мне спрыгнуть с крыши – я до сих пор иногда о нём вспоминаю. Бакуго молчит. – Прошли годы. В Юэй всё было иначе. У меня… У меня появились друзья, которые меня поддерживали. Учителя, которые меня вдохновляли. Люди, которым было не всё равно. Благодаря кому я вырос во множестве смыслов. Но это всё равно накатывает на меня, особенно после той ночи. Я действительно облажался, Каччан, – говорит Мидория, глядя на то, как дрожат его руки, лежащие на коленях. – Возможно, всё было бы лучше, если бы я тогда последовал твоему совету. Возможно, ничего из этого бы не произошло. Бакуго не отвечает ему на это. И как только Мидория думает, что эта конкретная иллюзия развеялась, тот выплёвывает: – Ты вообще, блять, слушаешь, что ты несёшь? – Что? Бакуго теперь стоит нос в нос к нему, и его колючие волосы находятся в паре дюймов от того, чтобы попасть в глаза Мидории. – Слушай внимательно, сраный задрот, потому как повторять я не собираюсь. Мидория моргает, сбитый с толку резкой сменой поведения Бакуго. – Это было пиздец как херово. То, что я сделал, – Бакуго хмурится. – То, что я сказал в средней школе, было, когда я думал, что был лучше других. В смысле я всё еще лучший, но… но не так. – Качч… – Я разве сказал, что закончил, чёртов задрот?? Блять! – Бакуго делает глубокий вдох, как если бы он пытался проглотить половину ругательств, которые готовы были сорваться у него с языка. – Я имею в виду, что ты чёртов Дэку. Ты перевернул значение сраной клички, что я дал тебе, когда мы были детьми. Использовал её как своё геройское имя. Так соответствуй этому. После этого, так же резко, как он вскочил, Бакуго плюхается обратно на пустые качели. – Каччан… – Мидория закрывает глаза. – Это была твоя попытка извиниться и подбодрить меня? Бакуго щетинится. – Отъебись! – Теперь я точно знаю, что это всё ненастоящее. Друг детства скалится рядом с ним. – Тогда сделай это настоящим, чёртов нытик. Это ведь то, чем занималась твоя упёртая задница всё это время. [гнев] – Я хотел отдохнуть, потому что чувствовал себя действительно уставшим в последнее время, понимаешь? Но, кажется, я действительно не могу позволить себе перерыв. Тодороки присаживается рядом с Мидорией на траве. Они сидят на холме около здания Академии Юэй; когда они, будучи ещё учениками, выходили на пробежку рано утром, их маршрут всегда проходил по этому склону. – Можешь. – Что? – Ты можешь позволить себе перерыв, – тихо отвечает Тодороки. Мидория откидывается назад и поднимает взгляд на небо. – Можно сказать, я прямо сейчас отдыхаю, если это считается. Его друг легко качает головой. – Здесь, – Тодороки наклоняется ближе и стучит пальцем по груди Мидории, прямо там, где находится сердце. – Ты не отдохнул здесь. Мидория смеётся, не ожидая этого. Он отводит руку Тодороки в сторону. – О чём ты вообще говоришь, Тодороки-кун. Мужчина изучающе смотрит в ответ. – То, как ты себя изводишь, не вернёт его. Кажется, словно из лёгких Мидории разом выбили воздух. Он не находит, что сказать, но Тодороки заполняет тишину за него. – Это было бы... лицемерно с моей стороны: сказать тебе перестать злиться. Двигаться дальше. Я знаю, это нелегко, – Тодороки поднимает руку, касаясь шрама на левом глазу. – Но злость и самобичевание – это огонь, который сжигает изнутри, пока ничего не останется. – И ты, конечно, знаешь об этом всё, – голос Мидории наполнен горечью, и его внутренне передёргивает, но Тодороки не обращает на это внимания. Вместо этого он облокачивается на Мидорию – его вес на плече приносит спокойствие. – Это может занять месяцы. Может, годы. Но ты мой друг, Изуку, – спокойно и ровно говорит Тодороки. – Тебе не нужно бороться с этим огнём в одиночку. [алчность] Он находится в Муниципальном пляжном парке Дагоба. И хотя в этом месте нет настоящего течения времени, солнце висит низко над горизонтом, окрашивая пляж в оттенки оранжевого и голубого. Возможно, это было подходящим пейзажем для того, что казалось концом очень долгого дня. Когда он проходит чуть дальше вдоль берега, то замечает фигуру на песке, от вида которой сердце делает кульбит. – Мидория, мальчик мой. Всемогущий одет в свою привычную белую майку и мешковатые брюки. Со спины Мидория видит, насколько маленьким выглядит его бывший наставник, и это отзывается глухим уколом в груди. Он не знает, что сказать. Уже поздно приветствовать Всемогущего, даже в этом полусне, да и сама задача кажется пугающей – такой же сложной, как битва с Шигараки Томурой несколько лет назад. – Ты вырос и стал хорошим героем. Мидория сжимает кулаки. – Мне не нужно ваше снисхождение, Всемогущий. Я больше не школьник. Его наставник печально смеётся. – Я... никогда не давал тебе причины верить мне, ни разу за все эти годы. Мои извинения сейчас не будут значить ничего, но я действительно сожалею, юный Мидория, – Всемогущий наклоняется навстречу. – Я подвёл тебя как учитель. – Нет, – выдавливает Мидория. Это просто смешно. – Это было... Это моя вина, и ничья больше. Вы не можете вот так взять её на себя, Всемогущий. Он снова впирает взгляд в землю, но Мидории и не нужно видеть Всемогущего, чтобы знать, что бывший герой встаёт со своего места. – Вы доверили мне секрет вашей причуды. Я знал, на что я иду. Я просто, я не мог… Горячие слёзы наполняют его глаза. – Я не смог быть героем там, где это требовалось больше всего. Годы сожаления каплями упали на землю, одна за одной, оставляя на песке тёмные пятна. Всемогущий кладёт руку на плечо Мидории. – Мидория, – начинает старший герой. – Я… уже говорил тебе об этом, не так ли? Есть предел тому, сколько может сделать один человек. На то множество людей, которых ты можешь спасти, приходится ещё больше тех, кого ты спасти не сможешь. Можно сделать гораздо больше, помогая другим, нежели врываясь в рушащиеся здания и спасая заложников. Мидория лопается, словно струна. Он чувствует, как стучит кровь в ушах, и как всё его существо кричит в агонии. – Ты знаешь, о чём я говорю, Всемогущий! – он отталкивает руку с плеча. – Я провалился, – он давит всхлип, – не спас тебя от Шигараки. Всемогущий опускает руку. – Мидория… – Это так, – Мидория вытирает слёзы тыльной стороной ладони. – Я признал это. И ты тоже можешь признать, что ты разочарован мной, что я подвёл тебя. Они молчат с минуту, пока вдруг Всемогущий не начинает хохотать, похлопывая Мидорию по спине. Мидория оступается, делая несколько шагов вперёд, из-за силы удара. – Ты – король несуразицы, это уж точно! – Прокашлявшись в свои ладони, Всемогущий продолжает с улыбкой: – Возможно, Шигараки подобрался ко мне немного быстрее, чем кто-либо другой. Но это началось ещё до того, как ты стал профессиональным героем, юный Мидория. Это будет немного самонадеянно даже для тебя, Мидория, мальчик мой, чтобы брать на себя ответственность за кого-то вроде Шигараки или Всех за Одного. – Но… – Никаких «но», – Всемогущий ерошит волосы Мидории, и он чувствует себя так, словно ему снова 15 лет, и он смотрит на своего главного идола. Бывший герой застенчиво чешет в затылке. – Ох, я не умею подбирать слова так же, как Айзава, но… я хочу сказать, что даже если ты и… провалился в чём-либо, это не значит, что ты не заслуживаешь хорошего в жизни. Всемогущий улыбается, и может это из-за того, что он в своей истинной форме, но Мидория чувствует тепло, исходящее от его уставших глаз. – Ты научил меня этому, мальчик мой. Что… это не порок, иметь… другие важные вещи в жизни. Есть те, кому ты нужен, и иногда этого достаточно, чтобы продолжать двигаться дальше. Он улыбается. – Мидория, мальчик мой, – мягко говорит Всемогущий, растворяясь вместе с закатным солнцем. – Иногда можно побыть немного эгоистичным. [мидория] Свет в больнице режет глаза. Мидория моргает, пытаясь привыкнуть к освещению. Тело налито свинцом, как если бы он без остановки пробежал марафон, а затем лишился всего содержимого своих внутренностей, и, может, еще чего-нибудь. Который сейчас час? Как… как долго я был без сознания? Он не успевает выяснить это самостоятельно, потому как дверь в палату распахивается, и сквозь неё вбегает Очако. – Ох, – всхлипывает она, её слова состоят из смеси облегчённого смеха и слёз, – ох, ты наконец очнулся! – У-Урарака-сан… – Дэку-кун, ты огромный тупица! – брюнетка крепко сжимает его руки, как будто она боится, что Мидория вот-вот растает в воздухе, словно мираж. – Больше никогда нас так не пугай! Тодороки неслышно входит следом и кладёт руку Очако на плечо в успокаивающем жесте. – Я позвонил остальным. Они скоро будут здесь, – он кивает в сторону Мидории и говорит: – я рад, что ты вернулся. В этом нет ничего грандиозного. Мидория не уверен, почему горячие слёзы начинают стекать по его щекам; может, он ведёт себя более эмоционально, потому что только что получил новый шанс в жизни. Возможно в будущем ему будет стыдно от того, как он глотал воздух, словно выброшенный на песок кит – словно где-то глубоко внутри него наконец лопнула плотина, и всё, что она сдерживала, беспрестанно выплёскивалось на свободу – но друзья только крепко держали его за руки, словно непоколебимые маяки, противостоящие шторму. – Думаю, – говорит Мидория, закрывая глаза. – думаю, мне нужна помощь.