Оберег

      — Вот здесь рудознатцы верили, что отыщут змеевик, — Хозяйка обвела пальцем извилистую щель в стене. — А тут они его все-таки нашли. Пойдем поближе к тому краю, — поманила она Армана. Они вышли на крутой уступ, Арман с интересом глянул вниз — ничего не видно.       Хозяйка стукнула посохом, и на стенах карьера тускло засветились какие-то минералы.       — Там вода стоит испокон веков, — Хозяйка поморщилась. — Это плохой забой, ничего не добудешь. Туда ссылали… — она беспомощно оглянулась на него, — одни люди других людей. Ты понимаешь, о чем я говорю?       — Да, — задумчиво ответил Арман.       — Я один раз пожалела их и сыпанула, что попроще: мрамор, порфир, гранит. Зря. Они ведь поверили, что найдут что-то еще, и смертей стало больше.       — Пошли отсюда, — попросил он, обнимая ее за плечи.       — О, я тебе сейчас покажу, где малахита на колонны достать пытались. Он там есть, честно говоря, но поднять они его все равно бы не смогли. Я оставила им на откуп малый камешек, пудов на сто, — деловито рассказывала она, не замечая, как вытянулось Арманово лицо, — а от большого глаза отвела. Он вооон там, на бочок прилег, — и Хозяйка ласково улыбнулась, как будто и впрямь смотрела на живое существо.       — Сейчас к жадеитовой штольне выйдем. Ну, то есть как: жадеитовой. Пришли какие-то воры, как те, с порохом, давай рыть. Радости-то сколько было, целая тележка жадеита! А из горы вышли с обычным камнем, так-то. А вот еще случай: как у меня Полоз погостит — находят золото. Ну, оно ясно, как так получается. Здесь вот трое пришли, вроде бы друзья, — она указала мыском туфли на углубление вдоль тропы, — а ушел один, да недалеко ушел, до того обвала. — Она прищурилась и простерла посох куда-то ввысь. — Слушай, устала я что-то. Давай завтра доскажу?       Арман кивнул. Она научила его растворяться в стенах: это оказалось очень просто. Главное, не помнить, что там есть преграда, идти себе, и все. Проходишь насквозь именно туда, куда шел. Но все равно, когда он делал это с ней рядом, получалось куда легче.       В спальне Хозяйка прислонила посох к стене и уселась перед зеркалом.       — В этой горе… — осторожно начал Арман, наблюдая, как она снимает украшения, — очень много разработок.       — Так и пройдох всяких хватает. — Он улыбнулся: она никогда не лезет за словом в карман.       Арман взял со стола гребень и принялся аккуратно распускать ее косу.       — Я хотел бы посмотреть… — он замолчал, собираясь с мыслями.       — Все, что угодно, — промурлыкала она, запрокидывая голову.       — Нет, подожди. Я твоего слова не беру, — быстро возразил он, досадуя то ли на нее, то ли на себя.       — Что-то серьезное? — обернулась она, вынимая, вытягивая волосы из его рук.       Он прочертил пальцем длинную, знакомую линию: правая ключица, между грудей, левое подреберье.       — Здесь остался след?       — Да. Рубец, — настороженно подтвердила она, силясь понять, что он от нее хочет.       — Я хочу увидеть их все, Хозяйка. Все шрамы, которые остались.       — Ну, знаешь ли, — вскочила она и скользнула в сторону, толкнув его плечом. — Я тогда болела, не особо что соображала…       Арман предупреждающе вскинул ладонь.       — Просто скажи «нет». Твоего слова хватит.       Он видел ее смятение, как свое. Она колебалась, а Арман продолжал бархатным, лишающим воли голосом:       — Это же так легко, такое короткое слово — «нет».       — Напомни, кого там надо вспоминать, когда сердишься? — выдохнула она, сдвинув брови.       — Горгулий.       — Ах да, точно. Горгулий. Ну, хорошо, — частила она, нервно покручивая перстень. — Да, правда, хорошо. Я согласна. Но ты сам возьмешь то, чего просишь. Хочешь посмотреть — раздевай меня.       — Если ты рассчитываешь, что я откажусь, — предполагал он вслух, неслышными шагами подбираясь ближе, — то ты ошибаешься.       — Лучше бы ты заткнулся, — беззлобно отбрила Хозяйка.       Он аккуратно поддел ее мантию за плечи, очень обстоятельно и спокойно поднял ткань, не задевая Хозяйкино лицо. Потом обошел ее, ослабил шнуровку на корсаже. Теперь достаточно было спустить с плеч широкие лямки, чтобы снять верхнее платье.       Арман не удержался и подул все-таки ей в шею. На коже отчетливо проступили мурашки. Он вынул ее руки из пройм, присел на корточки, спуская вниз платье. Оно не липло к сорочке, опадая само под тяжестью богатой отделки.       — Ногу подними.       Хозяйка сделала шаг из платья.       — Вторую.       Подспудно ее выводило, как бережно он сворачивает одежду, не давая ей ни малейшего повода для ссоры.       — Хозяйка?       — Да. — Надо же, всего один звук, а натянут, как струна.       — Я ухожу, спокойной ночи.       Он успел дойти до двери, пока она опомнилась.       — Ну-ка стой!       — Давай только без этого, — поморщился Арман, оборачиваясь.       — Ты куда собрался?       — К себе в спальню.       — С чего вдруг?       — Потому что я не хочу тебя пытать. Мое любопытство того не стоит, — ему хотелось развернуться и уйти, а не объяснять ей очевидные вещи.       — Я от своего слова никогда не отказывалась.       — А я никого не принуждал, — Арман не повысил голоса, но появилось в нем что-то из мира льда и стали, и Хозяйка даже немного опешила.       Он вздохнул. Примирительно кивнул, постарался посмотреть на нее по-доброму.       — Я отказался. Я попросил того, на что не имею права; все верно.       — Так дело не пойдет, — вскипела она, переминаясь по ковру босыми ногами.       — Просто ложись спать, а завтра все будет по-старому, — втолковывал Арман, у порога особенно остро чувствуя себя дураком.       — Пожалуйста, обними меня, — у нее стало детское, обиженное лицо, словно она вот-вот расплачется.       — Нет, я не могу. Я правда не сержусь, для этого не надо, чтобы я тебя трогал. Спи.       Он дошел до своей комнаты, умылся, переоделся. Поломал голову, довел он Хозяйку до слез или все-таки нет. Понял, что ни за что не уснет, вышел на гору, полетал над лесом. Вроде бы полегчало. Вернулся к себе, не зажигая света лег в постель. Рывком сел.       — Ты какого лешего здесь делаешь?       — Тебя жду.       — Ты заболела? — ошалело спросил он, промаргиваясь.       — Нет.       — Так, ясно все с тобой. — Арман, игнорируя все протестующие звуки, сгреб ее в охапку и понес к ней, пинками распахивая двери.       — У меня такое чувство, — высказывал он ей по дороге, — что эта ночь никогда не кончится.       Хозяйка подозрительно затаилась. Это, как и всегда, не сулило ничего хорошего.       И конечно же, когда он укладывал ее в кровать, она по-змеиному вывернулась, опрокидывая его рядом.       — Я тебе напоминаю: ты не сильнее, — бодро известил Арман, сбрасывая на пол одну ногу.       — Я хочу, чтобы ты видел, — выпалила она. — Хочу, чтобы ты все знал.       Арман сел по-турецки и чутко погладил ее по щеке.       — Пойми, ты не должна ничего делать, что тебе не нравится.       — Арман, пожалей меня, — всхлипнула она. — Я извелась. Я устала, я вся на иголках. Мне плохо, больно, меня теперь все гнетет. Мне дышать нечем, даже стены мешают. Я сама на себя смотреть боюсь. Я привыкла об этом не помнить, а ты меня растревожил. Я так больше не могу.       Арман уронил голову ей на плечо, машинально потрепал ее по руке выше локтя. Когда он выпрямился, лицо у него было серьезное и внимательное.       — Пусть все будет по-твоему, — ответил он напрямик.       Хозяйка как-то выдохнула, неловко слезла с кровати. Арман спокойно, но неотрывно следил за каждым ее движением. Она засветила от тройного канделябра еще несколько свечей, постояла, потом стянула через голову рубашку. Какое-то время прижимала ее к себе, потом все-таки отложила в сторону. Арман из соображений деликатности не выказывал никакого удивления, даже удерживал на лице бесстрастное выражение.       На нее действительно трудно было смотреть без слез. Полосы, растяжки, ожоги и отметины, уродливые вспухшие рубцы, целые куски изувеченной больной кожи.       — Пожалуйста, сядь ко мне, — попросил Арман, видя, как ее трясет. Он осторожно, не касаясь, накрыл ее плечи краем покрывала — только плечи, не одевая, чтобы она ни в коем случае не подумала, будто ему противно ее видеть. — Расскажи мне о каждом шраме.       Она поджала губы, запястьем вытерла сухие глаза.       — Начни вот с этого, — он положил руку чуть выше колена, накрывая ладонью бело-розовый морщинистый порез.       Это было похоже, как если бы прорвало плотину. Она не могла остановиться, когда начала говорить. Здесь искали золото, здесь — малахит; тут просчитались с количеством динамита и разнесло полгоры. Тут пригнали заключенных махать кайлами, а они искали все наощупь, без рудознатца. А был еще человек давно, ему я сама обещала с уроками помогать, и эти следы остались мне на память…       Сначала хватало того, чтобы он касался ее, гладил, убирал руки, когда она пыталась прикрыть темные пятна. Она не сразу давалась, особенно если шрамы лежали на ней, как жгуты. Он убеждал ее, как мог, призвал свое поэтическое мышление, чтобы обрисовывать все иначе: эти следы похожи на морскую пену, эти — на созвездие Горящий Гребень, эти — на полярное сияние. Как, ты никогда не видела полярное сияние? Наступит зима, ты оденешься потеплее, и мы слетаем с тобой туда, где его хорошо заметно…       Он сам не понял, как стал целовать ее, распростертую на постели. Сначала по следам, потом — по узким, извилистым полоскам неповрежденной чувствительной кожи. Она лишь податливо изгибалась, охрипшая от слез и исповедей.       — Через сотни ночей… — быстро зашептала она, вдруг вспомнив, — к последнему утру… ааах!       — Тише, тише, все хорошо.       — …тянусь…       Когда он проснулся, был уже день. Или вечер. Арман так и не научился определять время без окон.       — Доброе утро, — сказал он наугад, заметив, что она не спит.       — Доброе. Только сейчас заполдень, — улыбнулась она, приподнявшись на локте. — Не пожалел, что…       — Знаешь, я заведу записную книжку и составлю опись всего этого. Не дай бог на тебе появится что-то новое — я убью этого человека, — смешил он ее с темными, решительными глазами.       — Можешь жить спокойно, ты всех уже отвадил, — протянула она, зевая. — Я люблю тебя, Арман. Арман, ну не надо, я же боюсь щекотки!