***
Дни сменялись неделями, потихоньку лето вступило в свои права. Первая корзина с треском рассыпалась в двух метрах от каменной площадки как раз накануне Солнцеворота. Выяснилось, что портьеры не очень-то годятся для купола, и придется его перешивать из одних только парусов. Юта научилась выбираться из замка — правда, только в хорошую погоду. Выбрасывала с нижнего окошка веревочную лестницу и закупоренную пустую бочку, на бочке доплывала до пляжа. В деревне в ней не признали принцессу, и поделом. Юта расплачивалась старыми Армановыми монетами за молоко и масло, подозревала, что ее бессовестно обманывают, но все равно драконьей сокровищницы хватило бы на девять жизней. Сложнее всего было плыть обратно с корзиной на голове, а после затягивать наверх тяжелую, набрякшую бочку. Рыцарь-освободитель не сильно торопился. Зеркало показало ей как-то Верту, бранящую модистку за морщинку на корсаже белоснежного платья. Юта прильнула к стеклу так, что расшибла кончик носа; зеркало недовольно моргнуло и больше не просыпалось. Она выучилась читать на каком-то древнем наречии. Зря; в той книге не было ничего про воздушные шары. Только про звезды. Юта все расстраивалась: жаль, нет обложки, и я даже не знаю, сказки это или астрономический атлас. Похоже, что ее даже не искали. Ее никто не ждал. Юта иногда ходила к ящику с блокнотом и бокалом, прижималась виском к оковке сундука, и тогда ей думалось: а что, если он тоже жив? Только далеко где-то. А она получается тогда… отступница, погоревала и живет себе дальше. Как другие, те, что носили по ней черные ленточки через грудь… Мы остались где-то вне, на обочине жизни, к которой привыкли, и даже не знаем, вернемся ли к ней когда-то… и стоит ли оно того. Лучшее средство от хандры — работа. Юта почти сошла с ума от восторга, когда перелетела на своем воздушном шаре на соседнюю башню. Оставался открытым вопрос, как быть, когда наступит осень, похолодеет море и небо станет единственным сообщением с сушей. Править шаром удавалось, только когда воздух иссыхал до предела, от малейшего бриза Юту мотыляло во все стороны. Она старалась не думать о ливнях и теперь, на всякий случай, покупала в деревне закрутки.***
— …Слушай, а это шпинель или корунд? — Это рубеллит, — снисходительно ответила Хозяйка, едва взглянув. — Да ну, — усомнился Арман, прищуриваясь. — Ты еще со мной спорить бу… По стенам ударило взрывной волной. Затейливая хрустальная люстра тоненько перезвякнула и рухнула на пол, разлетевшись россыпью искр. Хозяйка потеряла равновесие, почти упала, не схватись вовремя за край фонтана. — Какого лешего, — рассвирепела она, с силой ахнув рукой по стене. Сию секунду на ней возник задымленный грот с раскрошенными краями, а к забою продирались копатели, еле волоча по осколкам камней тележку с инструментом. — Ну, я вам покажу. Ящерицы! — хлопнула она в ладоши. — Хотя, подождите. Хозяйка медленно повернулась к нему, оценивающе оглядела с головы до ног. — Нет, ты. Ты обернешься драконом и пойдешь к этим… — она указала на стену, — и прогонишь их. Сейчас же! Тебе ясно? Арман открыл рот, но вдруг махнул рукой и пошел прочь. Он шагал по пещерам, точно зная, куда сворачивать на развилках, и все сильнее вгонял в камень набойки на сапогах. Он уступил ей в первый и последний раз; он ей не слуга, она не может помыкать им, как ей вздумается. Он не сказал ей это сразу только потому, что в ярости она все равно бы не поняла, о чем речь; он все ей объяснит, когда вернется. Такими мыслями он добрался до разрушенного грота. Перекинулся в дракона, прислушался. Парни, вчерашние дети, шустро махали кирками и делили будущую поживу. Двум из них хватило того, как Арман поревел чуть поодаль. Остальным четырем он показал из-за угла хвост, и они бежали так, словно за ними гонятся. Арман возвращался к Хозяйке на трудный разговор. Больше всего он опасался, что поговорить не удастся — она и слушать его не станет, ведь если что не по ней идет — тает прямо в воздухе, ищи ветра в поле. Он постоял на пороге спальни, прислонившись лбом к ледяному камню, потом тихо отворил дверь. — Ты здесь? — позвал он, не находя ее взглядом. Прибежавшая на звук красная ящерка вцепилась зубами в край его штанины и потащила к кровати. Хозяйка обнаружилась там же, за сетчатым пологом. Лицо ее сливалось по цвету с белоснежными простынями, губы посерели и обсохли. Черные волосы, матовые, распущенные, змеились во все стороны. Одна рука лежала на соседней подушке. Ящерица вскарабкалась к ней, жалобно понюхала запястье и улеглась в ладонь. — Ты… пришел, — попыталась улыбнуться Хозяйка, едва-едва приподняв веки. — А я вот, видишь… У Армана не укладывалось в голове, как она может болеть. Как вообще ей может быть худо, она же каменная? Или все-таки нет… — Что с тобой… Нет, не трать силы, неважно. Лучше ответь, почему так случилось? — Ты верно сказал, гора — это и есть я. Те люди… — она перевела дух, — ранили меня. Здесь, — она выпростала из-под одеяла голую руку и указала пальцем под ребра. Только сейчас он заметил, что Хозяйка, по всей видимости, не одета: над краем покрывала виднелись ее обнаженные плечи и ключицы. — Давай я взгляну, что можно сделать, — спокойным голосом предложил Арман, старательно пряча от нее страх и волнение. Хозяйка погладила пальцем лобик красной ящерки. Та резво припустила по кровати и отвернула одеяло до пояса. Арман потрясенно поднес руку, и она зависла в миллиметре от глубокой, вспоротой раны, обвившей тело наискось: правая ключица, между грудей, левое подреберье. По краю плоть опухла и шелушилась, вывернутая, вздернутая кожа покрылась рубиновой коркой. — Кажется, ты не верил, будто во мне есть кровь… — даже теперь она изобразила бледное подобие своей обычной насмешки. — Послушай, — судорожно зачастил Арман, хватаясь за обломки мыслей в голове, — давай я принесу воды, ты сделаешь ее живой, я тебя оболью… По ее лицу он понял, что мелет чушь, и осекся. — Ты ничего не понимаешь, — она с усилием подняла руку и потрепала его по щеке. Он прижал ее ладонь, подтянув к голове плечо. — Ну мне же это помогло… Как же ты тогда выздоровеешь? — спросил он, похолодев от мысли, что она сейчас с этой же тусклой улыбкой скажет ему: «Никак». — Я не вылечусь, пока гора не восстановит свои силы. Мне больно, потому что гора ранена, не наоборот. Арман осторожно взял ее запястье, устроил поудобнее на постели и укрыл ее одеялом, как было. — Тебе нужно что-нибудь? Может, пить? — Нет. — Тогда поспи. Я зайду позже, — он вымучил на прощание ободряющую улыбку. Ему мерещилось, будто красная ящерка смотрит на него с надеждой. Арман беззвучно закрыл за собой дверь. Постоял, упираясь лопатками в стену, позволяя спасть с лица наносной всесильности. Притронулся открытой ладонью к шершавой стене. — Проведи меня к взорванному гроту. Там все еще пахло порохом и горячим железом. Арман работал по наитию: вынес брошенные кайла, лопаты и тросы из горы и утопил в речке. Вернулся, взял ведра, натаскал воды. Как смог, отмыл от гари стены и потолки. Он не понимал, как от этого станет легче белой худой женщине, вязнущей в своей боли, но ему и не надо было этого понимать. Надо было что-то делать. Арман намешал из глины, песка и каменного крошева непонятную неоднородную массу, залепил ею ямы на месте вывороченных плит, заложил проломы в стенах крупными валунами, обернулся драконом, чтобы сдвинуть огромные, неподъемные глыбы, перегородившие путанку ходов. Нахлынувшее вдруг море ящериц застало его врасплох; приглядевшись, он заметил, что каждая принесла во рту по драгоценному камню. Они взлетели по стенам, затопив тишину шелестом лап и хвостов. Еще миг — все вспыхнуло, засияло и тут же померкло, будто впитавшись в каменную глубину. Ящерицы тем временем открыто ждали его. Арман не привык, чтобы за ним пристально следило столько глаз. — Идти надо, что ли? — и вздрогнул, когда все маленькие головы синхронно кивнули. Так, ведомый конвоем, он дошел до галереи. Его давняя подруга, фиолетовая ящерица, взобралась на кольцо, заменявшее дверную ручку. — Она там? — спросил он, замерев у высоких фигурных врат. Ящерка совсем по-людски прикрыла глаза. Арман ощутил, как жилка на шее неприятно подергивается. — Я надеюсь, не в… — гробу. Нет, это слово даже вслух произносить нельзя. Нет, нет. Точно не в гробу. Ящерицы потекли вперед, обходя его ноги. Под их напором распахнулись двери, и Арман увидел ее. Все еще бледную, но одетую, аккуратно причесанную, даже с короной на голове. Она стояла на ступенях трона, тяжело опираясь на высокий посох. Арман шел, словно не мог не идти, влекомый ее взглядом. — Ты сотворил невозможное, молодой дракон. Моя рана зарубцевалась. Ему следовало, наверное, что-то ответить, городить подобающую случаю ритуальную околесицу. Но это все будет когда-нибудь потом, после, а сейчас… Арман, не сбавляя шага, поднялся к ней по ступеням. Он взял ее лицо в ладони, склонился к нему, смотря ей прямо в глаза. — Пока я жив — к этой горе. Никто. Никогда. Не подойдет. — Да, — прошептала она, почти всхлипнула. — Я верю. Ее голова удобно и даже как будто привычно улеглась в ямку между плечом и шеей. Арман поцеловал ее в висок и мерно покачивал в руках, как ребенка. Стало тихо-тихо. Вдруг ящерицы бросились врассыпную. — У нас гости, — встрепенулась Хозяйка. — Снова? Те же? — Арман против воли стиснул зубы. — Нет, Арман, — поморщилась она, как будто он помешал ей слушать. — Я сказала «гости», а не грабители. Точнее, один. Гость. Полоз. Видимо, прослышал об искателях. — Она на мгновение закрыла глаза. — Идет к нам, здесь почти. Арман вопросительно посмотрел на нее, но она не разомкнула объятия. Полоз вошел так, будто знал, что его ждали. Он и Хозяйка переглянулись исподлобья, между ними словно до предела натянулся корабельный трос, что держит у причала лодку. — Здравствуй, Хозяйка. Вижу, ты жива. Цела. — Здравствуй, Полоз. Уже цела почти. Полоз кивнул и поднял глаза повыше. — Знаешь ли ты, брат, что я — Великий Полоз, владыка всего золота гор и равнин? — Знаю, — «брат», надо же, как интересно складывается. Все это напоминало какое-то таинство, обряд. Арман чувствовал ладонью, как трепещет Хозяйка под своим платьем. На его глазах вершилась история, прямо сейчас происходило что-то очень важное, а он даже не мог уловить что. — Ты спас Хозяйку Медной горы от верной смерти, и этот бесценный дар — твой по праву. Полоз выдержал значительную паузу. — Хозяйка, разрешишь ли ты мне? — церемонно спросил он и было ясно, что все зависит от ее ответа. — Да. Сделай это, Полоз, я давно жду тебя, — когда надо, она умела говорить царственно и раскатисто, всезнающим голосом земли. Полоз позволил себе усмешку, когда снова посмотрел на Армана. — Стар я стал, слаб; сам подойди ко мне. Слышал я уже эту присказку, подумал Арман, спускаясь к нему. — Молодые горы всегда высокие. Наклонись чутка, — тем же тоном продолжал Полоз, вынимая что-то из-за пазухи. Арман почувствовал, как тот положил обруч на его голову, потом, распрямившись, увидел себя в стеклянной облицовке стен: увенчанного короной, парной… …к ее. Далеко за его спиной Хозяйка величаво села на трон, глядя ему в глаза через зеркало.***
Вот с тех самых времен и пошли легенды о драконе, что сторожит гору, якобы прячет там несметные богатства. А может, так оно и было, только богатство это пело и смеялось, танцевало в зале с узорчатым полом и раз в год, Купальской ночью, спускалось на праздник в деревню.