Выход

Белый потолок. Первое, что я увидел, был белый потолок, похожий скорее на рыхлый первый снег из-за сгустившейся перед глазами пелены. Нервно заморгав, приподнимаюсь и невольно щурюсь от солнечных лучей, пробившихся из-за широких незанавешанных окон. Пентхаус в центре Нью-Йорка. Этаж примерно сороковой. И отель, кажется, – Плаза. Потянувшись к виску, тщетно пытаюсь вспомнить вчерашнее. Воспоминания накатывают холодной волной, когда сонный взгляд периферией цепляется за лежащее рядом тело. Светлые волосы разбросаны на подушке совсем как лучики, острые плечи едва заметно сверкают, выпирающие позвонки неподвижны, а отвернувшееся лицо тонет в мягкой перине. Но даже это не мешает признать знакомого незнакомца. – Юра, – выдаю я полушепотом и не узнаю собственный голос. Полуохрипший и низкий, он кажется совершенно чуждым, инородным. Горло дерет как от дешевых сигарет, купленных в соседнем ларьке в начале девяностых. Голова не гудит, а, значит, выпито было не так много: отсутствие бутылок поблизости только подтверждает это. Солнце продолжает слепить глаза, и я медленно поднимаюсь, оставляя обнаженного подростка. Не спеша подхожу к окнам и вглядываюсь вдаль, на раскинувшийся город, на высотки с примерно такими же окнами во всю стену. Собственная нагота ничуть не смущает. Никогда не смущала. Теперь, по-видимому, не смущает и самого Юру. Снова хватаюсь за висок, морщась от внезапной боли. Воспоминания пульсируют яркими картинками прошлой ночи, не давая и шанса на спасение. Смазанные улыбки, ошалелые глаза, туман, заполнивший сознание, и касания. Много касаний. Их всегда было мало. Похоже, что вчера оба дали волю собственным желаниям и, возможно, чувствам?

Чувства... Какое странное слово. И послевкусие на губах странное.

Мотаю головой от бессмысленных суждений. Какая глупость. И какое счастье. Медленно оборачиваюсь и гляжу на спящего. Чувствую, как предательски к горлу подкатывает комок. Совесть? Нет. Стыд? Снова мимо. Ничего из того, что должно волновать на утро. Только тяга, безумная и нечеловеческая, осевшая на сердце тяжким грузом. Незаметно для себя погружаюсь в воспоминания давно минувших лет. Первое знакомство, еще совсем крохотный блондин, усердно зашнуровывающий коньки, первое падение, забавные ругательства и детская злость на самого себя. Кажется, это было самое умилительное, что я видел в своей жизни. Столько лет бок о бок, один каток, одна раздевалка, один душ – и все на двоих.

Когда все это перестало быть просто дружбой?

Задаюсь этим вопросом каждый день, каждое утро. Стоит мне только открыть глаза, и первое, что проносится в голове – тот самый вопрос. Сегодня этого вопроса не возникло. Его просто не было. Был только белый потолок. И Юра рядом. Совершенно аморфный, он кажется неземным. Как расплывшееся пятно растекается перед взором и увлекает в пучину грез. В нем хочется тонуть, поглощая в себя ответные эмоции. И я тонул. Утопал. И, кажется, застрял в этом водовороте на всю оставшуюся жизнь. Вкус его малиновых губ все еще ощущается на моих собственных. Невероятно. Хочется попробовать их снова. Хочется дышать в шею и сжимать в объятиях, пробегая ладонями по всему телу. Хочется всего и сразу. Столько лет чахнуть над одним единственным человеком без шанса на взаимность, столько лет лелеять одно единственное чувство, столько лет скрывать его от того, кто стал центром вселенной, а теперь вот оно, бери. И я брал. Брал в ладони любимое лицо, осыпая поцелуями и признаниями. Брал за руки, нежно касаясь тонких запястий. Брал за душу, за сердце. И наконец сумел пробиться, поселившись в них навсегда. – Навсегда. Теперь голос узнаваем. Он прежний, родной. Снова улыбаюсь. Но все меняется, и в следующую же секунду разум рвет в клочья теплые воспоминания, замещая их другими, теми, что терзали нутро и убивали рассудок. Как часто одинокими вечерами я выл в подушку от собственного бессилия? Как часто проклинал себя за привязанность? Но ведь все кончилось, верно? Тихо смеюсь, запрокинув голову.

Нет. Все только начинается.

Это безумие не кончится. Ему нет ни конца, ни края. Да, наши чувства взаимны. Мы рядом, только руку протяни. Но отныне мы потеряем покой, нас будут тянуть, оттаскивая в разные стороны (и неважно кто, обстоятельства или люди), в нас будут тыкать собственными чувствами, глумиться и уничтожать. Это совсем не то, чего я хотел. Я хотел любви, твоей первой. Твоего первого поцелуя и первой ночи, окутанной твоими стонами. Я получил все это в одно мгновение, за последние двадцать четыре часа. И хочу получать до скончания своих дней.

А что потом?

От немого вопроса бросает в дрожь. Лихорадочно опускаюсь на пол, держась за голову. Окно за спиной неприятно холодит кожу, вдоль позвоночника пробегают мурашки, заставляя невольно вздрогнуть.

Он за моей спиной. Выход.

Медленно поворачиваю голову, разглядывая открывшийся вид. Мутный взгляд из-за подступившей влаги не дает сфокусироваться. Это даже к лучшему. Солнце, успевшее спрятаться за тучи, не обжигает и не останавливает. Какое счастье, что терраса на противоположной стороне. Какое счастье, что вода в бассейне и цветущая лоза с остальными растениями не станут невольными свидетелями. Какое счастье, что любимый человек будет рядом и останется в памяти последним воспоминанием. Какое счастье. Мы живы, пока живы наши чувства. Наша любовь – маяк. Она осветит наш путь. И неважно, где мы встретимся. Но мы встретимся. И «навсегда» теперь будет не просто словом. «Навсегда» станет ореолом нашего союза, нашей любви. «Навсегда» станет вечностью, нашей обителью. И мы погрузимся в нее без сожалений. Приподнимаюсь на месте, помогая себе локтями. Врезаюсь ими в стекло, как в лед. Поднимаюсь на вершину Эвереста. Окно послушно откидывается, и прохладный ветер тут же бьет в лицо. Закрываю глаза всего на пару секунд, ощущая свежесть утра, пусть и в таком шумном мегаполисе. Карабкаюсь дальше.

И кто придумал эти дурацкие двухъярусные окна?

Грузно приземляюсь на тонкий край стекла, неприятно режущий ступни. Сидеть на таком неудобно, удерживать мой вес – нереально. Кажется, еще немного и стекло треснет, или разломается, и тогда я полечу уже не один, а с осколками, которые будут обнимать весь полет, а потом вонзятся в тело и пригвоздят к асфальту, как когда-то Иисуса. Смотрю на город через плечо, крепко ухватившись за края. Резкая смена погоды удивляет: совсем недавно светило солнце, а теперь город утопает в тумане. Напоминает один из тех фильмов про апокалипсис, когда жизнь города останавливается, и каждый житель поднимает взор к небу в ожидании чего-то ужасного. Как иронично, ведь сейчас в городе станет на одну жизнь меньше.

Но город и его жители – последнее, что меня волнует.

Медленно перевожу взгляд на спящего подростка. И улыбаюсь. Да, точно улыбаюсь. Даже не чувствуя лица и не вполне владея атрофированными мышцами, ощущаю на лице ту самую, особенную улыбку, которую дарил только ему. Дарил все последние годы. И особенно вчера, когда оба наспех забронировали самый дорогой номер в отеле и ввалились в него (как в собственную обитель, подальше от чужих глаз), необузданно и остервенело отдаваясь друг другу всю ночь. В глазах слезы. Слезы счастья. А по-другому и быть не может. Я счастлив. Впервые за долгое время я по-настоящему счастлив. Мой дорогой Юра, я переполнен. Чувства льются по краям. А сам я покрываюсь трещинами. Я не хочу разбиться на твоих глазах. В голове раздается смех, язвительный и пугающий до мурашек.

Я разобьюсь. На твоих глазах.

Плечи нервно подрагивают, словно в такт безумным мыслям. И лишь единственный просвет – его образ, по-прежнему удерживает в реальности, не давая сойти с ума. Интересно, а выйдет ли солнце? Скользнут ли его лучи по моим раздробленным костям там, внизу? Или я останусь под холодным одеялом тумана? А что, если оно не даст мне разбиться? Подхватит и мягко обнимет, сожалея о том, что не может согреть.

Греть меня будешь только ты, Юра.

Этот мир не для меня. Не для нас. Наши чувства не приживутся здесь, как бы мы ни старались. Наша любовь необъятна. Ей тесно. Она плачет, свернувшись клубком, и жалобно скулит, отдаваясь болью в наших сердцах. Ты ведь тоже это чувствуешь, любимый? Не знаю, сколько пройдет времени, сколько будет выплакано слез по мне мертвому и тебе брошенному, но с этой самой секунды я буду ждать тебя. Только тебя. А ты, прошу, не торопись. Я буду ждать столько, сколько понадобится. А потом встречу тебя легким, почти невесомым касанием губ. И ты все вспомнишь. И наши чувства разольются реками, сойдясь в один большой океан, в котором мы будем бесконечно тонуть, ощущая абсолютное счастье.

Остается только оттолкнуться.

Медленно разжимаю пальцы, не сводя глаз со светлой макушки. В голове ни единой мысли. Губы вновь расплываются в улыбке. Сердце пропускает удар, но я не жмурюсь от боли. Я смотрю на тебя.

И падаю.

Уверен, что рассекал бы лицом воздух, если бы последним, что я хотел увидеть, был бы город, а не ты. Полет, пусть и такой недолгий. Кажется, я чувствовал то же самое, сжимая твою ладонь. Я бы соврал, сказав, что сделал шаг, а потом наступила темнота. Я сделал шаг. И наступила вечность.