Далеко и близко

Сердце колотилось как бешеное, меня трусило, будто школьника перед экзаменом. Я застыл перед зданием женского общежития. Небо было затянуто хмурыми тучами, ярко светили фонари во дворе. Пасмурный вечер, прямо под стать настроению. Я стоял в серьезном непонимании, в паталогической растерянности, пытался упорядочить ураган противоречивых мыслей. Что я ей скажу, когда увижу? Какими словами смогу описать то, что рвало, терзало душу с первой нашей встречи? Я, остроумный и симпатичный мистер Джефферсон, способный вспомнить реплику из фильма к большинству жизненных ситуаций. Какую реплику можно было подобрать теперь? Даже не знаю. Есть отличная цитата из Русского фильма «Жмурки», которая гласит: «Валить надо, пока за жопу не взяли». Да. Более подходящих слов было не найти. Но нет. Отступать поздно. Раз уж решился – при до конца. Потянул за ручку двери парадного входа – закрыто. Конечно, чего ты ожидал в девять вечера, придурок? – Мистер Джефферсон? – позади я услышал Самюэля, у меня чуть сердце из груди не выскочило. – Что вы здесь делаете? Вы…. Ну, вы, преподаватель, конечно. Но вам нельзя в женское общежитие. – Не волнуйся, Самюэль, – ответил я с привычной уверенностью, скрывая дрожь в голосе. – Дело не терпит отлагательств. Мне необходимо увидеть Максин Колфилд. Ты не знаешь, где она находится? – В ее комнате свет не горит. И я не видел, как она заходила, – ответил Самюэель. Конечно. Хотелось долбануть себя ладонью по лбу. Гений фотографии, профессор, а ума взглянуть на окно не хватило. Зато тревогу как рукой сняло, хотя я понимал, что отсутствие Макс лишь оттягивало неизбежное. Может, свалить, пока возможность подвернулась? Нет! Я собрался с силами. Собрался с духом. Преодолел себя, приложив колоссальные волевые усилия, и если я не сделаю задуманного сегодня, то не сделаю уже никогда. Даже к этой попытке мне пришлось готовить себя несколько месяцев. Слишком много для крутого фотографа, да? Я храбрый. Я молодец. Но где искать Макс? – Вы бы ехали домой, Мистер Джефферсон, – заботливо произнес Самюэль. – Скоро дождь пойдет. И то верно. Но нет. Домой я не собирался. К черту дом. Мне нужна Макс. Я ехал по дороге, в окна «Бентли» били тяжелые капли дождя, дворники елозили по лобовому стеклу. Мимо проносились фонарные столбы. Воткнул следующую передачу, мотор взревел, вместе с подскочившей на тахометре стрелкой оборотов усилилось отчаяние. Девять тысяч сжигаемых нервных клеток в минуту. Где ты, Макс? У Хлои? Может, в закусочной? Ага, в девять вечера. А может, оно и к лучшему? Поджилки тряслись от мысли, что мне придется озвучить весь вербальный бред, который я складывал в красивые предложения целый день. Увидев на обочине Макс, бредущую против завывающего ветра, промокшую насквозь, я ударил по тормозам и чуть не улетел в кювет. Зад машины водило из стороны в сторону, визжали шины, я с трудом стабилизировал положение автомобиля и остановился. Господи. Пусть это будет не она. Пусть это будет глюк. Я передумал! Я не хочу ничего говорить! Посигналил, глядя перед собой расширенными от испуга глазами. Чего боялся? Того, что едва не разбился, или того, что Макс сядет в машину? Глянул в окно с замиранием сердца и затаенным дыханием – она приближалась. Она не глюк. Нет. Уходи. Не садись. Сердце заколотилось так сильно, что едва не выламывало ребра. Но она села. Щелкнула замком двери, смущенно улыбнулась, закрыла за собой. Бедная Макс, промерзшая до костей, промокшая насквозь. – Спасибо, мистер Джефферсон, – сказала она с благодарностью. – Не могли бы вы.... – засмущалась она. Ей было неловко о чем-то меня просить. – Подвезти до города? – Куда угодно, – с улыбкой ответил я. Ее голос. Господи! Какой божественный у нее голос. Как пение ангелов, как звук идеально настроенного фортепиано, за которым играл искусный мастер, извлекая из инструмента великолепные, прекрасные сочетания звуков. У меня даже голова закружилась, я впал в ступор, как первоклассник при виде первой любви. – Мистер Джефферсон, вы в порядке? Ваше лицо…. Вы будто призрака увидели. – Я? Да? Что ты, Макс, – усмехнулся я. Давай. Лицо уверенного самца. Будь мужиком. Ты же бродил перед общежитием полчаса, звеня яйцами и доказывая себе, что можешь все. – Все в полном порядке, – я поправил очки. Давай, говори что-нибудь умное. А что говорить? Черт. Что мне было говорить? Я даже элементарные фразы едва озвучивал. Я молча нажал на педаль газа, направил машину в сторону общежития, но ехал нарочито медленно, растягивая время. – Мистер Джефферсон, а почему вы едите всего двадцать километров в час? – Я, ну, это.... – растерялся я. Не говорить же ей: "Извини, я просто собираюсь с духом, но мне нужно на это время". – Видела, как меня занесло? Опасно ехать быстро. – Ну, да, – согласилась Макс. Отлично, трусишка. Ты выиграл кучу времени. Давай, Джефферсон! Говори, что хотел, поделись с ней своими чувствами, черт возьми. Сколько бы ты не нахваливал ее фотографии, сколько бы ни восхищался ее талантами – она ничего не поймет, пока ты прямо ей обо всем не скажешь. Но стоило ли пытаться? Поймет ли она? Нас разделяло все. Абсолютно все. Возраст. Статус. Я был старше на порядок, что могло создать определенные трудности. Между мной и Макс зияла громадная социальная пропасть, пусть я знал, что она мной восхищалась. Ей просто будет неловко с кем-то, вроде меня. В ее представлениях я был Богом, высшим существом, до которого невозможно дотянуться, но я ведь…. Я ведь был рядом, меня можно коснуться, и я бы позволил. Я бы всё отдал за это прикосновение. Жизнь, машину, талант, камеры, состояние. Всё, черт возьми! Всё! Макс была невыносимо далеко в плане социальных представлений и предельно близко в физическом смысле, на уровне моей к ней страсти, на уровне моих пылающих чувств. Я был готов открыться, был готов отдаться ей полностью, подарить душу, но пойдет ли на это Макс? Она далеко и близко. Проклятие! Я вцепился в руль так сильно, что пальцы побелели. – Мистер Джефферсон, вы точно в порядке? Почему вы так напряжены? У вас что-то случилось? – обеспокоенно спросила Макс. Я чуть не растаял. Даже миллисекунда ее внимания поднимала в груди тепловое цунами, погружавшее мозг в состояние эйфории. В каждом ее слове слышалось участие и забота, искренность, в каждом движении чувствовалась простота и скромность. Этими качествами она отличалась от типичных Блэквэллских студенток-лицемерок, которых я сливал пачками, которые не заслуживали и минуты моего времени. Я не ответил. Макс дрожала от холода. Бедная моя девочка! Какой же я эгоистичный! Крутанул выключатель печки, задав полную мощность. Грейся, моя хорошая, грейся, а я пока буду искать в кармане потерянные яйца, которые во время планирования данного мероприятия считал стальными. Всего лишь студентка. Всего лишь обычная восемнадцатилетняя девчонка, которых полно, но было в ней что-то особенное. Что-то, от чего я дрожал, что-то, что заставляло сердце биться быстрее. Давай, тряпка, твою мать! Скажи хоть слово! Я вдыхал, собирался с мыслями, формулировал красивые фразы, но на деле даже звука не мог из себя выжать. Она сидела так близко, что можно было коснуться ее нежной кожи, вдохнуть головокружительный запах каштановых волос, но при этом находилась непомерно далеко от колодца моих кипящих чувств. Так позови ее, позови! Пусть подойдет! Пусть напьется эмоциями! Может, именно этого ей и хотелось. Откуда знать? Просто скажи, что любишь ее! Скажи, что любишь, пока вы живы! Пока вы рядом! Пока смерть или случай не разлучили вас раз и навсегда! Если не можешь выдать все, как есть, то начни издалека. Издалека. Да. Просто дай телу движение. Преврати потенциальную энергию в кинетическую. Тогда все пойдет своим чередом. Нужен старт, да. Если я скажу «А», то придется говорить и «Б». Это константа. Это мой собственный принцип. Я терпеть не мог недосказанности. – Макс, – я затаил дыхание, побледнел. Даже моргнуть страшно было. – Мне надо тебе кое-что сказать. – М-м, – с интересом и с легким напряжением отозвалась Макс. – Я слушаю, мистер Джефферсон. Вы.... Вы очень странно себя ведете. Это насчет экзамена, да? Честно, я очень стараюсь, и обещаю, что сдам. Вот! Вот! Ты выдавил первое слово! Сделал шаг! Толкнул снежок – осталось подождать, пока он превратится в снежный ком. Так. Время еще было. Мы ехали мимо фонарных столбов, а значит, до общежития оставалось несколько минут. Ближе к общежитию фонари светили желтым, а тут свет был белый. Надо было уложиться. Если я не смогу, если не успею до дедлайна, то больше не смогу никогда. Мне было точно известно, что если я не скажу сегодня, то потеряю Макс навсегда. Я был уверен в себе, я многого достиг в жизни, но Макс перевернула всё. Всё. Она сделала из меня застенчивого подростка. Заставила снова влюбиться в первый раз. А поймет ли она мою любовь? Поймет ли мою страсть? Разделит ли? Будет ли так же трепетать от счастья, как трепетал я, когда видел ее, фотографирующую неописуемо красивый закат? Такой же прекрасный, такой же яркий и теплый, как она. Такой же сказочный, как ее улыбка. Талант, блаженство, моя муза, моя любовь. Я представил, как она отвергла меня, как сказала «нет», как пренебрежительно отмахнулась, разбив мои надежды о скалы безразличия. Сердце защемило в груди. Стало нестерпимо грустно. Я едва сдержал слезы. – Мистер Джефферсон? Черт! Она же здесь! Она рядом и она ждет! Хватит витать в облаках, дебил! Но я не смог. Это был крах. Фиаско. Остаток пути мы провели в молчании. Макс с непониманием смотрела на меня блестящими, словно изумруды, прекрасными, будто чудное сияние далеких-далеких звезд, глазами. В Макс был мой космос. Только в него я мог вместить огромную звезду своих эмоций, которая вот-вот должна была стать сверхновой. Но примет ли она ее? Я остановил машину на парковке, скрипнули тормоза. Макс потянулась к ручке двери. Я ее потеряю? Она выйдет, и я больше никогда не смогу признаться ей в том, что терзало меня каждую секунду? Да, так и будет. Значит…. Значит, возьми себя в руки, проклятая тряпка! Если она сейчас выйдет, то ты никогда, повторяю, никогда не сможешь быть с ней! И тем более у тебя ничего не выйдет, если ты хотя бы не попытаешься сказать ей, что чувствуешь! – Макс! – я взял ее за руку. – Стой, подожди, подожди. Господи, какой приятной и нежной была ее кожа. Я сгорал от страсти, меня разрывало потоком теплых слов, которые с самой первой встречи рвались наружу. Я будто прикоснулся к неизведанному, к божественному, к тому, что больше никому было недоступно. – Мистер Джефферсон, почему вы дрожите? Мне страшно…. Скажите уже что-нибудь! Вы очень странный! Что с вами? – Макс, я люблю тебя! – выдал я без обиняков, и тут же захлопнул рот, желая разбить голову об руль. Но я смог. К черту социальную пропасть! С чего я должен бояться того, что там кто-то подумает о Макс? К черту возраст! Любви все возрасты покорны! Я это, черт возьми, сделал! Я до последнего сомневался, но я преодолел себя, и сделал! Мне даже верилось с трудом. У меня получилось! Да, мать твою! Кто мужик? Я мужик! Макс застыла, замерла, будто обледенев. Отвесила от удивления челюсть. Что она скажет? Что ответит? Ну же, Макс! Я жду. Я очень жду. Это самые важные слова в моей жизни. Порази меня ими, будто смертоносным мечом, или обогрей, как теплыми лучами ласкового заката, которые ты так любишь фотографировать. Убей, или оживи.