— Там, на Западном побережье, — произносит он, выдыхая сизый дым, — говорят: "Если не пьешь — не играешь". — Я вижу, ты воспринял эту пословицу слишком буквально. Алкоголизм не лечится, знаешь ли... — юноша тихо смеется, забирая из чужих длинных пальцев сигарету, обиженно ойкая, когда получает острым локтем под ребра. — Мы встретимся там, обязательно встретимся, — с твердой уверенностью шепчет, добавляя: — горы... Там так красиво, тебе понравится. — Конечно.
Здесь, на Лонг-Айленде, дышалось куда легче, чем в шумном, пропитанном выхлопными газами, городе. Можно было бы раствориться в тихом пении сверчков, шелесте волн, прохладе летней ночи. Дышалось бы легче, если бы не безудержное веселье в Уэст Эгге, где воздух звенел от смеха и болтовни, сплетен, завязывающихся знакомств, которые через час будут забыты и пылких приветствий тех, кто и имени друг друга не узнает. Дышалось бы легче, если бы не шлейфы надушенных девушек, что мелькали туда-сюда, словно мотыльки, окутанные тонкой, летящей тканью и сверкающими украшениями. Тонкие, легкие, заманчивые, легкомысленные, мерцающие. Они полны очарования, но стоит лишь поднять голову вверх и увидишь куда более благородное сияние: тысячи бриллиантов на темно-синем бархате. Фейерверки ослепляют, музыка, звонкий смех девушек и хлопки открывающихся одна за другой бутылок шампанского — оглушают. Сияние ламп, реки алкоголя и удушливые туманы сигаретного дыма — все это захватывает, притягивает к себе, манит затеряться в этом калейдоскопе, стать его частью, хотя бы мельчайшим стеклышком. И кем бы ты ни был — богачом, кинозвездой, шефом полиции, обыкновенным клерком или же бедным студентом — здесь тебе рады, здесь стираются все лица и статусы, превращаясь в одну яркую, сияющую карусель, на максимальной скорости. Главное — удержаться и не вылететь с этого праздника жизни, лицом во влажную, от фонтанов и пролитого алкоголя, землю. Маленькая вечеринка не убьет никого — так здесь говорят.19 июня, 1922 How did you get that way? I don’t know
Он, окруженный компанией юношей и девушек, едва ли знакомых, несется сквозь этот праздник, смеясь и щурясь от блеска драгоценных каменьев и дешевого глиттера, плавно огибая танцующие пары, и обменивающиеся новостями кружки гостей, перекидываясь парой слов с редкими знакомцами. Здесь, на улице, чем дальше от эпицентра веселья, тем спокойней — если подобное слово вообще можно использовать относительно этого места — в саду так же бурлила жизнь. Дазай, чуть пошатнувшись, резко оборвав смех и застыв с бокалом шампанского в руке, отставая от группки безумной молодежи, потупевшим от алкоголя взглядом пялится на бесконечное небо, великолепие которого не способно затмить даже сверкание огромного замка. И музыка, и смех, и сплетни, и звон бокалов отходят на второй план, пока его не пробуждает довольно сильный толчок в бок. Золотое шампанское, сверкая искрами фейерверков, проливается, намочив обмотанную бинтами руку и рукав пиджака. — Что за идиотские туфли, — ворчливо произносят откуда-то снизу, — каким кретином надо быть, чтобы носить такое. Осаму удивленно смотрит сперва на невысокого юношу — образ незнакомца, сложившийся по довольно грубому голосу, со звоном разбился, — что налетел на него и сейчас повис в руках своих товарищей, которые успели подхватить под локти, дабы споткнувшийся не разбил себе нос; после — на собственные туфли, черные с желтым, лакированные. И внутри назревает неоправданное чувство обиды: ведь он, сам не особо разбираясь в моде, выбрал их доверившись девушке-консультанту, заплатив непозволительно много для своего скромного бюджета. Неспешный поток затуманенных алкоголем мыслей прерывает тихое ворчание рыжеволосого незнакомца о том, что по вине некоторых придурков, вросших в землю словно дерево, он испоганил сорочку, пролив на нее свой мартини. И что-то еще, несомненно, безмерно оскорбительное, что тонет в громе зазвучавшей с новой силой музыки и салюта. Это оглушает, свет ламп ослепляет, раздается взрыв огромной хлопушки и с неба, под всеобщие овации, кружась и сверкая, падают блестки и серпантин. Незнакомец в шляпе пропадает так же внезапно, как появился, растворяясь во всем этом мерцающем безобразии. На секунду, Дазаю даже кажется, что то был лишь привидевшийся ему дух этого безумного места, столь же громкий и пьяный, сплетенный из смеха и сплетен, из бисера на легких девичьих платьях и блестящего конфетти, сигаретного дыма и неприличной роскоши. И он, это привидение пьяного разума, сразу вычислил чужого, лишнего, дефектного на этом празднике. Мутное стеклышко во всеобщем калейдоскопе веселья. Осаму едко усмехается этой мысли, выпуская пустой бокал из длинных пальцев и под звон бьющегося хрусталя шагает вперед, в бассейн, погружаясь в теплую воду, к приветствующим его заливистым смехом девушкам в купальных костюмах. Безудержное веселье. Сюда никто не ждал приглашения — сюда просто приезжали, и все. Садились в машину, ехали на Лонг-Айленд и в конце концов оказывались у Гэтсби.26 июня, 1922 You’re screwed up and brilliant You look like a million dollar man
И через неделю он снова там, смеясь, выхватывает коктейли просто из воздуха и беседует с какими-то людьми, которых видит впервые в жизни. Вечеринки Гэтсби, где можно было напиться и забыться, учитывая настоящее финансовое положение, стали едва ли не единственным развлечением. Всю неделю он либо сидел дома, пытаясь писать хоть что-то, либо же садился на поезд и шатался по улицам Нью-Йорка, и близкой дорогой не проходя мимо собственного университета. А на выходных же... Уже несколько минут милая девица спортивного телосложения с короткими, под мальчишку стриженными русыми волосами, явно убившая значительную часть своего скромного бюджета на вечернее платье и украшения, щебечет ему какие-то сплетни, которые сама же услышала полчаса назад от какой-то пьяной компании. Осаму слушает и легко флиртует, чаруя блеском пьяных глаз и бархатным тембром, заставляя свою случайную спутницу звонко смеяться, с ужасающей скоростью поглощая алкоголь. Ближе к полуночи, игристое вино разносили десятки лакеев, в бокалах с полоскательницу величиной. И очаровательная девица, пригубив свою полоскательницу шампанского уже чуть больше, чем на половину, вдруг восторженно взвизгивает, указывая загорелой рукой куда-то в толпу. — Глядите, глядите, это же Джордан Бейкер! — Дазай, не разделив ее радости, уточняет, кто это такая, и пока девица рассыпается в красочных описаниях того, на сколько известна и потрясающа эта, как оказалось, гольфистка, внимание юноши переключается на уже совершенно иную особу. Без угрызений совести растворяясь в танцующе-переговаривающейся толпе, он целенаправленно продвигается ближе к круглому бассейну, через который переброшены крест-накрест хлипкие, на вид, мостики, но это ничуть не смущало весело танцующих, проливающих в воду алкоголь и прыгающих на них. Рядом, с ленивой усмешкой наблюдая за выкрикивающими что-то пьяными девушками, с бокалом в руке, стоял невысокого роста молодой человек, чьи ярко-рыжие волосы скрывала шляпа, и на которого еще с прошлых выходных у Дазая накопилось раздражение и обида, что просто требовали отмщения. Тогда, слишком опьяненный, он не успел ответить наглому кретину, но сейчас... Рыжеволосый, отвернувшись от искрящегося бассейна, отвлекается на подошедшего к нему мужчину, прошептавшего что-то над плечом юноши, на что тот хмурится и кивает, кратко отвечая. Эта сцена немного притормаживает Осаму и возникает мысль, что возможно, его месть сейчас будет ой как не вовремя, но в самом деле, какое ему дело какие там планы поменяются у этого коротышки? Музыка резко затихает, воздух сотрясает грохот салютов и фейерверков, и именно в этот миг незнакомец в шляпе поскальзывается, спиной вперед падая в бассейн. Но его руку в черной перчатке перехватывает другая, прерывая полет, и удивленный взгляд голубых глаз — от ярких искр, заполонивших небо, Дазай видит их цвет предельно ясно, — задерживается сперва на забинтованном запястье, а после скользит к лицу шатена. Осаму едко усмехается, с хитрым, мстительным довольством смотря на юношу. — Подумать только, до чего же уродская шляпа, — бесцветно роняет он под звон чужого бокала, выскользнувшего из пальцев. И когда в голубых глазах появляется искра узнавания, Дазай легко выпускает тонкое запястье, с садистским удовольствием наблюдая за грандиозным погружением незнакомца в воду. Когда Чуя Накахара выныривает, зло отплевываясь от воды и липнущих к нему пьяных девиц в купальных костюмах, пытаясь поймать уплывающую от него чертову шляпу, он успевает заметить лишь удаляющиеся, растворяющиеся в блеске конфетти и бисера на босоножках дам, удивительно уродские туфли.2 июля, 1922 A little party never hurt no one, That's why it's alright.
По выходным "роллс-ройс" Гэтсби превращался в рейсовый автобус, с утра до глубокой ночи развозящий гостей по маршруту "из города - в город" и Осаму, который уже более года как обосновавшийся в небольшом домике на полпути от Нью-Йорка до Уэст Эгга, в опасной для душевного состояния близости от железной дороги и так называемой "Долины Шлака", попросту перехватывал этот "автобус", каким-то чудом умещаясь в забитый смеющимися и надушенными человеческими телами автомобиль и, в конце концов, оказываясь на вилле Гэтcби. По субботам, кажется, все здесь были еще не на столько пьяны, как по воскресеньям, хотя, быть может, Осаму лишь судил по самому себе. В любом случае, не в начале вечера о таком говорить. Пока людей еще было не так много, юноша поплелся к столу с коктейлями — единственному месту в саду, где одинокому гостю можно было приткнуться без риска выглядеть уж очень бесприютно и чуждо. — Я говорю вам, впервые появившись здесь, я искренне удивился, что все эти фрукты на столах не пустая пластмасса. Это всё — всего лишь фарс, хорошо спроектированное представление. А какая продуманность, какое внимание к деталям! Даже в библиотеке каждая книга — обыкновеннейшее печатное издание, а я, знаете ли, сперва посчитав, что это всего лишь декорации, пустые корешки, проверил каждую, — увлеченно вещал низенький, пузатый старичок в смокинге, с благородной сединой и закрученными к верху усами, то и дело беря со стола бокал и ставя его обратно, словно сравнивая коктейли и пытаясь понять, что намешано внутри. — И сам Гэтсби, и этот особняк — всё это лишь красивая сказка, поверьте мне, молодой человек! — И зачем же это всё? — скучающе, без особого энтузиазма спросил сидящий за соседним столиком рыжеволосый юноша, лениво гоняя шпажкой оливку по бокалу. — Да, действительно, зачем, — присоединяется к вопросу Дазай, с легкой усмешкой смотря в несколько удивленные глаза незнакомца в шляпе. Старик оживляется, отметив нового слушателя, и, выбрав, наконец, коктейль, поворачивается к тысячами ламп загорающемуся в сумерках замку, и, прежде чем удалиться, ухмыляется в бороду: — А вот это, молодые люди, и есть главный вопрос. Людей становится все больше, музыка звучит все громче, со стороны дома слышится звонкий смех, а из сада — тысячи сплетен. Вечер начался. Осаму берет со стола такой же водка-мартини, что у рыжеволосого, все с той же нагло-довольной усмешкой наблюдая, в красках вспоминая то, как красиво тот летел в воду неделю назад. — Выльете содержимое своего бокала мне на голову, или же сперва мы всё же уделим время знакомству, дабы знать, что выгравировать на могиле врага? — вздохнув, отразив усмешку собеседника, спрашивает юноша. — Осаму Дазай, — довольно хмыкнув, представляется шатен. — Чуя Накахара, — шутливо отсалютовав бокалом, отвечает юноша.***
When they all say "hello", You try to ignore them, 'Cause you want more
— В общем-то, никого здесь не слушай, все эти сплетни про Гэтсби — полнейший бред, — пробираясь через безумно пьяную танцующую толпу, громко, дабы было слышно сквозь музыку, говорит Накахара, и Дазай, уже и не помнящий, на каком бокале они оба перешли на "ты", успевает придержать того за локоть, когда прямо под ноги юноше в притворном обмороке падает девица в нежно-лавандовом, вышитом сверкающими пайетками, платье. Впрочем, девушку сразу же подхватывает двое мужчин и они протискиваются дальше, невольно и сами с каждым шагом пружиня на носках в такт музыке. Пару раз Чую тормозят какие-то люди, едва ли ему знакомые, на что тот их либо игнорирует либо отвечает парой коротких фраз, продолжая свой путь. Когда они наконец оказываются на мраморной лестнице в особняк, над всей этой хохочущей толпой, Накахара залпом опустошает содержимое своего бокала, тут же меняя его на новый у выплывшего из ниоткуда лакея. — А ты откуда знаешь? — скептически фыркает Осаму, облокотившись о белоснежные, широкие перила лестницы, удерживая в длинных пальцах бокал шампанского. — Я знаком с Гэтсби, — спокойно пожимает плечами Накахара, игнорируя то, как его собеседник закашлялся, подавившись алкоголем, — на самом деле, здесь достаточно людей, которые знают хозяина лично и даже приходят по приглашению, но среди всеобщего веселья найти подобных сложно. Но я точно могу сказать, что Гэтсби — реально существующий человек, немецким шпионом он не был и он не убийца, — юноша прерывается на глоток шампанского. — На войне, конечно, убивал, но ведь в обществе это убийцей не зовется, так ведь? — На этих словах Чуя как-то странно усмехнулся. — Ты ведь не воевал, так? — смотря на нового знакомого, Дазай практически уверен в своем суждении, но все же находит нужным уточнить. — Я? Нет конечно, мне весной только исполнилось двадцать два, так что во время войны я до призывного возраста немного не дотянул. — О, так мы ровесники. — Надо же, я думал, такая дылда будет постарше, — хмыкает Накахара, вновь отвлекаясь на бокал и едва успевает отскочить от Осаму, буквально повисая на перилах от смеха. Шампанское, что шатен собирался вылить на голову наглого, по его мнению, коротышки, сверкающей лужей расползается по дорогой плитке, выложенной на манер шахматной доски. — Ты просто придурок, — все еще не в состоянии остановить смех, выдавливает Чуя, обращая внимание вниз, где оркестр притих, а гомон голосов заполнил тишину, — боже мой, сейчас опять салют зарядит. И все же, действительно хотелось бы знать, зачем ему все это. Уже до полуночи в неспешных, пьяных разговорах и блуждании по особняку Гэтсби, выяснилось, что Дазай являлся выходцем из до безумия богатой семьи и бедным студентом одновременно. Он не особо вдавался в подробности, но в общем загвоздка состояла в том, что несколько лет назад Осаму завязал роман с одной девушкой, а его отец, узнав об этом и о том, что отношения прерывать сын не намерен, взбесился настолько, что юношу вычеркнули из семейного древа и теперь он был несколько оторван от семьи. Что правда, после смерти отца многочисленные братья все равно присылают ему деньги, надеясь, что тот прилежно учится в университете, который Дазай бесстыдно прогуливал. — А что не так-то было с той девушкой? — спросил Накахара, задумчиво перебирая книги, когда они засели в библиотеке. — Что-то с разницей в статусе, да? — Скажем так, она была из тех женщин, встречи с которыми требуют денег, — ответил Осаму со странной улыбкой. Хотелось узнать, что же случилось с той, ради отношений с которой студент так подпортил свою жизнь, но Чуя больше не спрашивал. Накахара же, как оказалось к удивлению Дазая, студентом не был: размыто ответил, что закончил финансовый колледж и сейчас работал на Уолл Стрит на какой-то дурацкой непостоянной должности. Он так же был из богатой семьи и после смерти родителей, унаследовав все состояние, переехал с Западного побережья в Нью-Йорк, купив небольшой особняк на Лонг-Айленде, в двадцати минутах езды от виллы Гэтсби. В отличие от Осаму, говорил рыжеволосый много и красочно, разбавляя шутками о том, что хорошо, что его состояние в разы меньше капитала Гэтсби и он особо не светится, а то о нем тоже слагались бы легенды и дурацкие сплетни. И всё это от чего-то казалось Осаму странным, словно заученным наизусть. Так свободно и много о себе говорят только ложь, и кому, как не Дазаю, это знать. Чуя Накахара говорил много, но в то же время толком не сказал ничего. — Как на счет покататься на лодке проливу? Завтра утром, например, — Накахара, закурив, идет неспешно, усиленно пытаясь сохранять равновесие и выглядеть как трезвый человек. — Оу, кажется, уехать отсюда будет проблематично. Если хочешь, могу подбросить до дома, я оставил машину чуть дальше. — Если не сложно, спасибо. А насчет завтра... Если я завтра проснусь, то не против. Эти вечеринки просто убийственны, — бессильно тянет юноша, тем не менее, расслабленно улыбаясь, когда они спускаются по ступенькам к бассейну, наблюдая, как гости пытаются разъехаться с виллы Гэтсби, но на выезде какое-то происшествие и слышны лишь недовольные пьяные крики и хохот. — Вечеринки никого не убивают, — пьяно смеется Накахара, — убивают последствия. Дазай присоединяется к его веселью, соглашаясь и, ойкнув, чуть не падает, вовремя ухватившись за один из столов. В этот момент мимо них проходит статный мужчина лет тридцати и приветствует Чую, пожав тому руку и, невероятно ободряюще улыбнувшись, спросил, как молодые люди провели время. Накахара, выдыхая сигаретный дым в сторону от подошедшего, фыркнул, что все как всегда замечательно и даже лучше. — Что же, рад это слышать, старина. Всегда рад видеть вас здесь. Спокойной ночи, — улыбается мужчина, легко похлопав студента по плечу и удалившись. Дазай провожает его внимательным взглядом, вопросительно поворачиваясь к Чуе. — Ну да, это был Гэтсби, — пожимает плечами рыжеволосый, поправляя шляпу, — пойдем, к машине можно выйти через парк, пока эти аварийные клуши здесь застыли. Молодые люди спокойно проходят мимо громкого столпотворения, где одна из машин, не вписавшись в поворот, потеряла переднее колесо, а ее убойно пьяный водитель пытался доказать всем, что у него просто кончился бензин. Убивают последствия. Им стоило бы об этом помнить.