Фаталити

Она привыкла просыпаться рано, поэтому в выходные тоже не валяется в кровати подолгу. Умывшись и выпив чашку горячего чая, она любуется тем, как за окном расцветают краски нового дня. Розовым окрашено небо – розовым окрашивается утро и все чувства Джуди, так и теснящиеся в груди. Ник выглядит умиротворенным и радостным каждое воскресенье, когда Джуди берется готовить что-то вкусненькое к завтраку. Сейчас она взялась готовить блинчики – с голубичным вареньем просто пальчики оближешь! Ник любит ее готовку – а еще он любит наблюдать за тем, как она готовит. Наверно, это ново для него – ведь они съехались совсем недавно. Хотя это громко сказано, конечно, ведь они все еще не были парой – так вышло, ведь Джуди была невыносима одна только мысль, что Ник, совсем слабый и не до конца восстановившийся, сидит дома совсем один. Уайлд только раздраженно отмахивается и уверяет, что он не немощный старик, и все у него приходит в норму, но от заботы Джуди не отказывается. Ну еще бы, от нее откажешься… Джуди все же склоняется к тому, что ему приятно получать от нее заботу. Поэтому он и не возражал, когда она стала приезжать к нему все чаще, и потом и оставаться на ночь. Ну не погнать же ее взашей, думает Ник про себя досадливо. Хоть вся эта ситуация ужасно неловкая, но он все же наслаждается видом свежей с утра Джуди, возящейся у плиты. Она делает это для него, чтобы ему было приятно – и внутри все теплеет, дрожит и тянет. Но он запрещает себе что-то воображать. Это только в кино после того, как принцессу поцелует принц, они живут долго и счастливо. В жизни мало того, что это Ник оказался принцессой по этой системе (но ему пофиг, у него нет проблем с самооценкой и осознанием своей мужественности), так и это сближение с ней свалилось на него так… внезапно. Он изучает ее, открывает для себя заново – хотя бы потому, что она изменилась. Нет, скорее не изменилась, а просто… стала вести себя иначе. Взгляд Джуди то скользящий, будто бы рассеянный, а когда она думает, что он не замечает то, что она смотрит на него – прямой, изучающий и будто бы какой-то… поплывший. Нику не хочется думать о том, как со стороны выглядит его собственный взгляд. Наверно, очень глупо. А как иначе – если они встречаются глазами, то Джуди мгновенно отводит их и делает вид, будто и не планировала на него смотреть. Это одновременно и забавно, и… задевающе. Нет, он не ждет, что она прибежит к нему с поцелуями в объятия! Но время идет, а неопределенность все больше возрастает и давит на затылок почти физически ощутимым грузом. Но все равно им хорошо вместе – почти все время, что они рядом. Конечно, пока кто-то из них не начинает предаваться рефлексии. Но когда Джуди ставит на стол тарелку, полную румяных и пышных блинчиков, а Ник заваривает чудесный, по мнению Хоппс, кофе, кажется, что весь мир сомкнулся на них, и за стенами кухни больше ничего и никого нет. Ник будто невзначай касается пальцами рук Джуди, тянущихся к блинчику, и улыбается, замечая ее замешательство. Она делает вид, что серьезна, что полностью погружена в то, о чем говорит, но Уайлд видит это – он видит, как бежит с ее губ тень улыбки, а кончики ушей, торчащие из-под волос, розовеют. Игра в кошки-мышки. Нет, скорее в лиса-кролика. Это даже забавно, в самом деле. Вот, например, они смотрят вместе фильм. Ник даже не запомнил названия, главное, что Джуди нравится, ну, да и ладно. Она смотрит внимательно, изредка что-то комментирует, смеется, поправляет волосы, заправляя их за ухо, а он только и может, что смотреть на нее искоса, из-под полуприкрытых ресниц. Они сидят рядом – достаточно близко, но не настолько, как это бывает у парочек. Если протянуть руку, то можно обнять ее за талию, огладить спину – и она позволит. Ник это почти наверняка знает. Она тоже, видимо, чувствует это: сидит расслабленно, но не настолько, чтобы можно было подумать, что она поощрит все, что он надумает сделать. Джуди поджала под себя одну ногу, оперлась руками о софу, свободно болтает другой ногой в воздухе – но спина у нее напряжена, как и вся она. Вытянута в струнку. Ник нагибается над ней, чтобы взять со столика чашку с какао – и слышит, как она затаивает дыхание. Всего на секунду – но мимо его слуха мало что пройдет. Он тихо фыркает и отстраняется, касаясь ладонью ее плеча и держа в другой чашку, следит – Джуди вздыхает, но не вздрагивает, не дрожит, не убирает его руку. Поэтому он решается продлить это случайное прикосновение: кладет ладонь уже ощутимым, значимым движением, скользит по хлопковой ткани ее домашней просторной футболки, не скрывающей мягкое тепло ее кожи. Джуди снова вздыхает, ее взгляд уже явно не воспринимает происходящее на экране – в полутьме они блестят, как стеклянные шарики. Ничего, кроме охватившей ее неловкости, Ник не видит. Хотя бы поначалу. Потому что потом она расслабляется. Будто лопается в ней та струнка, по которой она постоянно вытягивалась, оказываясь слишком близко. Она откидывается на спинку софы, придавливая его руку, продлевая контакт, санкционируя его. Поощряя? Наверно, да. Взгляд становится осмысленнее, плечи расслабляются, от нее уже не веет напряжением и неловкостью. От нее даже пахнуть начинает иначе. Она улыбается без причины, опираясь на его плечо, и от тяжести ее шеи и головы на своей руке Нику хочется визжать и смеяться. Но он, конечно, этого не делает. Только улыбка – глупая, широкая, без привычной ему саркастичности, так и рвет ему губы. Он вздыхает и приобнимает ее уже не таясь, ненавязчиво притягивает к себе – Джуди боком прижимается к его боку и груди, придвигается, расслабляясь. От запаха ее кожи и волос – какого-то ягодного, нежного, приятного до безумия – у Ника кружится голова, а в животе порхает целое стадо бабочек. Хочется просидеть так хоть сотню, хоть тысячу фильмов напролет – столько, сколько Джуди захочется. Потому что Ник готов, даже без перерывов на еду и туалет. И сон. Судорога, сковавшая от напряжения горло, отпускает. Эти самые эйфорические бабочки наполняют его живот, голову, грудь – и дышать становится легче. А ведь он уже давно забыл, каково это – дышать полной грудью, без оглядки на боль и скованность. Теперь все меняется. Со стороны, может, и не очень ощутимо, но на деле изменилось чуть больше, чем все. Теперь Ник уверенно притягивает Джуди к себе, чтобы поцеловать в щеку или в висок, не боится невзначай касаться ее, хлопает по плечу, может коснуться волос, пропустить их сквозь пальцы… теперь, когда Джуди не вздрагивает, не отстраняется, не держится напряженно и скованно, это просто, будто всю жизнь так и было. Особенно тогда, когда Джуди сама начинает без опаски касаться его. Ее прикосновения ненавязчивы и летучи, как будто бабочка села, но и от них прошибает сладкая дрожь, а воздух проникает в легкие хоть и с перебоем, зато наполняет грудь полностью – сладкими, желанными глотками. Хоппс приходит усталая со службы, ее наверняка заездил вездесущий Бого, но она улыбается, когда видит убранную, чистенькую кухню и готовый горячий ужин. Ник тоже улыбается в ответ, привлекает к себе, утыкается губами в макушку – а Джуди обнимает его одной рукой, другой – касается груди, гладит. Если бы надавила сильнее – ощутила бы, как тяжело и мерно бухает сердце где-то под ребрами. И, конечно же, они болтают много, без умолку, обо всем на свете. Ник всегда прислушивается к тому, что она говорит, даже если это просто болтовня от хорошего настроения. Она открывается ему, она хихикает, что-то втолковывает, жестикулирует – и он кивает, любуясь. Хоть он, наверняка, выглядит со стороны, как дурак, ему не стыдно – прошло уже время стыдиться. Наверно, Джуди думает о том же – судя по ее пытливым, тщательно скрываемым взглядам, которые она бросает на него, когда они сидят рядом, когда его рука спокойно, цивильно и неподвижно лежит у нее на плече. Она неопытна – Ник это знает наверняка. И она ждет от него первого шага. Но что-то тревожное все равно остается в нем – какой-то противный голосок на периферии сознания. Он все еще не уверен, стоит это признать. Поэтому, когда одним дождливым вечером, запив водой проглоченную горсть таблеток за просмотром какого-то боевика, Ник сидит себе спокойно, наслаждаясь спокойствием и теплом близко сидящей к нему Джуди, он оказывается не совсем готов к тому, что она делает. Во-первых, она придвигается так близко, что спиной практически ложится на него; его рука соскальзывает на ее локоть; ее пальцы касаются его щеки, гладят – притом сама она даже не отвернулась от экрана, поэтому недоуменному взгляду Ника предстает только ее щека и ухо, явно красные от смущения – от них так и валит тепло. В темноте не видно, но даже так ясно – Джуди сидит пунцовая, как клубничный леденец. И все равно продолжает касаться его щеки, теперь уже не пальцами, а всей ладонью. Кожа в месте касания будто вспыхивает. Дышать становится труднее, хоть он и выпил тучу таблеток. Сейчас бы ему не помогли и все лекарства мира. Поможет только… Это легко. Это оказывается просто, как улыбаться, как думать, как слышать… как чувствовать. Как дышать. Ник снова ощущает, как кислород наполняет легкие, бьется в его венах серебристыми чистыми молекулами. Будто клапан срывает, лопается перепонка, душившая его. Всего-то надо было увидеть сияющее улыбкой лицо повернувшейся к нему Джуди, встретить ее взгляд, чтобы дышать снова стало легко, как будто он никогда и не болел ею. Потому что то, что он испытывает к ней, перестает быть болезнью раз и насовсем, когда она робко тянется к его лицу своим. Ее рука на его щеке подрагивает, но все же притягивает его легчайшим напором пальцев. Ник берет эти пальцы своими, сжимает, поощряя ее прикосновение. Поощряя вообще все. После она уже жадно притягивает его за голову этой же рукой, углубляя поцелуй, растекаясь тепленькой тушкой одурманенной добычи в его объятиях. Шумно дышит через нос, неудобно повернувшись и откинув голову ему на руку. Так она безумно беззащитно и бесконечно порочно открывает свою шею, которой он немедленно касается пальцами, чтобы ощутить бешеный ток крови под кожей, что у него все внутри дрожит и пульсирует от нежности. Джуди целует так, будто ждала этого вечность. Она то дразнит, шутливо чмокая и хихикая, вынуждая его тоже улыбнуться, то изучающее проводит губами по его губам, не углубляя, будто наслаждаясь простым касанием. Бормочет что-то, улыбается, гладит Ника по щекам, касается ушей, скул, волос, подбородка… Ник все ей позволяет. Она ведет, он идет следом. Зеркально повторяет все ее касания, не позволяя себе того, что она сама еще не сделала. Тоже невинно чмокает ее влажные губы, фыркает и расплывается в улыбке. Она тоже смеется. Но потом становится не до смеха. Джуди поворачивается всем корпусом, закидывает ноги ему на колени, обнимает, притягивает за плечи, за шею, ее взгляд затуманивается – и сердце начинает стучать уже в не таком спокойном и размеренном ритме, потому что она целует его так, что он забывает свое имя и… да вообще все. Ее губы упруго встречают его напор, раскрываются; Джуди хватает ими его губы, втягивает, посасывая, изучая; ее язык юрко обласкивает его рот. Она шумно дышит, сладко дрожа в его руках, трогает пальцами его лицо, шею, волосы, ласкает и целует так, будто не может насытиться прикосновениями. Она невероятна. На долгие минуты она становится для него центром вселенной – его личным центром, теплым, маленьким и страстным, жадным, затягивающим не хуже, чем все черные дыры вместе взятые. Нику хочется кричать, хочется вплавиться в нее так, чтобы не разорвать, не разомкнуть. Хочется сотни раз сказать о том, как сильно он ее любит. И даже не особо важно, любит ли она его тоже – потому что вот так, держа ее в объятиях, слушая ее дыхание, он становится цельным. Невзаимность уже не душит его смертоносными побегами. - Я тебя очень люблю, Ник, правда, - шепчет Джуди горячечно, дрожащими ладошками обнимая его лицо, - сама не знаю, как можно… так. Ник понимает ее. Это как умереть… только наоборот.