Чувствуй

— Два идиота, — цедила голубоглазая девочка сквозь зубы. — Дебилы. Хинако влетела в бар, столкнувшись в проходе с официанткой. — Сенсей! Компания джонинов, расслабившаяся в свой долгожданный выходной, оторвалась от стаканов и синхронно повернулась головы в сторону ворвавшейся девочки. — О, Хинако! — черноволосый мужчина расплылся в пьяной улыбке. — Юная душа просит капельку животворящего напитка? — он махнул рукой с бутылкой так, что содержимое взмыло в воздух. — В другой раз, Гай-сенсей. — Что случилось? — пепельноволосый джонин чуть подался вперёд и свёл брови к переносице. Хинако, запыхавшаяся и злющая, как сам чёрт, буравила его взглядом. Если она здесь, значит что-то произошло. И произошло это «что-то» с его непутёвой троицей. Даже тот факт, что один из парней находился в больнице после миссии, не помешал им натворить дел. Ясно сразу: сегодняшний отдых переносится на неделю вперёд. — Саске и Наруто убивать друг друга собрались! Чего и следовало ожидать. Мужчина устало выдохнул, мысленно досчитал до пяти. Поправив маску, он махнул на прощание товарищам. « Ну что за чёрт?»                      Какаши успел в последний момент: он ухватил учеников за запястья и отшвырнул дерущихся по разные стороны. Неистово светящиеся сферы пробили две водонапорные башни. Мальчики поднялись с пола, сразу вытянулись, придавая лицам чинное выражение. Правда одного из бойцов, Учиху Саске, задело, и теперь на его плече кровоточила рваная рана. Вмешательство Хатаке не понравилось ни одному, ни второму. Саске злобно сверкнул глазами и повёл плечом, Наруто надулся и потёр ушибленный затылок. — Не слишком удачное место для тренировки, — Хатаке оглядел место битвы — крышу больницы. Сушившиеся белые простыни развивались на ветру, пробитые водонапорные башни, залитый пол. — Наруто — домой. Саске — в палату, — мужчина указал на дверь. — Мы с тобой ещё поговорим.       

***

— Я так рад, что ты зашла к нам, Хинако! Но может всё-таки сделать тебе порцию рамена? — круглолицый мужчина в поварской колпаке мешал бульон в большой кастрюле. Его смуглые руки умело перехватывали пакетики со специями. Казалось, он даже не смотрел на них — пальцы на ощупь определяли нужную приправу. — Вы очень добры, Теучи-сан, — девочка улыбнулась. — Я правда не голодна. Хинако, подперев рукой голову, болтала ногами, свесив их с высокого стула. Глаза её были полузакрыты, щёки налиты румянцем. В маленьком помещении Ичираку было тепло и уютно, а ароматный запах лапши, присутствовал повсюду, стойко пропитав весь скромный интерьер. Как это было странно: в раменной не было дверей, сделал шаг — попал в жуткий холод, вернулся и вновь согрелся теплом жаровни. — Да-а-а-а уж, Хико-тян, — протянул светловолосый мальчик, уминая лапшу за обе щеки. — Зайти в Ичираку и ничего не съесть — редкостная глупость. — Не чавкай, Наруто, — девочка ухмыльнулась, открыла один глаз и задела ногой стул друга. — Пойду я, — она спрыгнула на землю и потянулась. — Эй, может быть тебя проводить? — Узумаки отложил палочки и покосился на улицу. — Темно ведь уже. Девочка качнула головой. — Теучи-сан, — она улыбнулась и махнула мужчине рукой. — А ты, - повернулась к мальчишке, — ешь молча, — куноичи потрепала друга по непослушным волосам и вышла на улицу.                      В чёрном небе светила полная луна, нагло уставившись своим единственным жёлтым глазом на спящее селение. На улице стояла тишина — ни голосов, ни шагов. Лишь в траве, по разные стороны, стрекотали сверчки. Оставленный детьми мяч горевал на заброшенной площадке, бродячая кошка устраивалась на скамейке, в последнем горящем окне Конохи выключили свет. Деревня погрузилась во мрак и тишину. И лишь огромная луна не моргая, светила навязчиво и ярко. Хинако медленно брела по тёмным улицам. Ей хотелось пойти домой и завалиться спать, но вместо этого она шла куда глаза глядят. Руки её были в карманах штанов, голову одолевали беспокойные мысли. Почему Саске вызвал на бой именно Наруто? Зачем нужно постоянно доказывать что ты сильнее, зверинее? Загрызать друг друга. Неужели в его сердце столько ненависти, что он был готов использовать Чидори против собственного друга? Всё это слишком далеко зашло… Саске не оставит это просто так. Девочка повернула за угол и только тут поняла, где находится и куда всё это время, сама не осознавая, направлялась. Она стояла на единственной тропе, по которой можно было незамеченным уйти из деревни. Хинако услышала стук сандалей. Шаги были чёткими, степенными, размеренными. Это точно был Саске. Раньше он ходил гораздо быстрее. Они бегали на перегонки в Академию, спешили на ужин с тёплыми дораяки. О’Хара повернула голову и увидела приближающийся чёрный силуэт. Зачем он здесь и почему на нём рюкзак? Хинако прекрасно знала ответы на свои вопросы, её предположения оказались верны. Но она хотела облажаться и молилась, чтобы чувства подвели её. Тогда, в палате у Какаши-сенсея, она почувствовала Саске. Эту кипучую ненависть, чёрным сгустком пульсирующую в груди. Она знала, что Учиха уйдёт этой дорогой. Саске остановился. Он встал достаточно близко, чтобы Хинако могла увидеть своё отражение в его глазах. — Почему ты так поздно ходишь здесь одна? — он говорил так, будто ничего не случилось. Будто он по обычаю своему уходит на полигон, а после тренировки вернётся в пустующую квартиру, снимет грязную одежду. И утром они встретятся вновь. — Потому что уйти из деревни ты можешь только этой дорогой. — Хинако, — Саске вздохнул и отвёл глаза. — Иди спать, — мальчик стал обходить её, но замер на долю секунды, чуть слышно вдохнул, будто хотел что-то сказать… Шевельнулись тонкие губы. — Не мёрзни, — она услышала сдавленную хрипотцу в его голосе, что-то мешало сказать больше. Саске пошёл снова. Раз. Два. Три. Стук сандалей гулко отдавался в холодном воздухе. Шаги отдалялись. Неужели он больше не остановится? — Почему ты мне ничего не рассказал? Стиснув зубы, Хинако изо всех сил боролась с подступавшими к горлу… Слезами. — У тебя и так много проблем. « — И тебя не должно это касаться…» — Если ты считаешь, что этой твой путь — иди, — голос её окреп, и говорила она уже более уверенно. — Но ты… — девочка резко обернулась. Саске исчез. Плечи опустились вяло и бессильно, а взгляд заметался по пустынной улице. — … оставишь меня одну… — Хинако, - шелестящий голос над ухом. Девочка замерла. Саске стоял позади и согревал ей макушку своим тёплым дыханием. — Посмотри на небо. Хинако покорно запрокинула голову: по тёмному небосводу серебряной россыпью рассеялись звёзды. Ещё в детстве Саске обещал ей, что каждые выходные, не смотря ни на что, они вместе будут смотреть на ночные светила. Они наблюдали за ними в течении долгих часов и могли поклясться, что звёзды стали их компанией. Компанией молчаливых и верных друзей. Саске сдержал своё обещание. Но когда девочка опомнилась, друга уже не было рядом. Хинако обернулась и поняла, что стоит одна посреди кромешной тьмы. Ветер усилился, где-то в отдаление залаяла собака. Чёрные тени отплясывали страшные танцы, смеясь и потешаясь над ней. Глупая девочка. Опять тебя бросили. Опять ты одна. Хинако слышала вокруг себя смех, гогот, хихиканье, которое эхом отзывалось в темноте. Но это был всего лишь шорох ветра, запутавшегося в листве. Теперь тени качались вокруг, подкрадываясь все ближе и ближе. Смех становился громче. Порыв ветра подхватили тёмные пряди, бросив их в лицо; хлестнул по оголённым плечам, заставив поёжиться. « — Надо идти в госпиталь», — единственная мысль, пульсирующая в её голове. « — Беги».                      В больнице уже знали о побеге Учихи. Хатаке срочно вызвали на место, и сейчас мужчина расхаживал по коридору, наматывая бинты на руку; на все вопросы он лишь качал головой. Пара-тройка специальных джонинов допрашивала ирьёнинов и прочёсывала каждую палату. Думали, Учиха Саске будет прятаться под чужой койкой. Цунаде-сама успела отдать распоряжение поисковому отряду: выдвигаться с утра и во чтобы то ни стало найти беглеца. Хинако числилась в рядах выступавших. Омерзительно жёлтый свет от то и дело мерцающих ламп резал глаза. Антисептический воздух больничных коридоров перемешался с запахом баклажанов и прелого риса. Несмотря на то, что Хинако весь вечер прослонялась в одной футболке, ей стало невыносимо душно. Она ненавидела больницы, но не потому что там стоял вечный хаос, не потому что там странно пахло. О’Хара ненавидела больницы, потому что в их стенах она чувствовала себя беспомощной и изолированной от мира. Поэтому сейчас, небрежно сбивая грязь с сандалей, девочка хмуро наблюдала за всей суетой: угрюмый Какаши-сенсей перемещался взад-вперёд, как маятник; токобетсу-джонины жужжали и перешёптывались меж собой; мелькали белые одежды ирьёнинов, сновавших из палаты в палату. Куноичи прислонила голову к стене и опустила уставшие веки. « Какого чёрта происходит? Какого_чёрта… Саске, что ты творишь?» « — Уйти далеко он не мог. Если выйдем на рассвете, то сможем догнать его до того, как он пересечёт границу». Мысли в голове Какаши переплетались, затейливо скручивались и хаотически меняли друг друга. Он не смог построить до конца ни одного плана действий. И в результате решил, что спонтанно предпринимать ничего не стоит. Поддашься эмоциям — всё полетит в тартарары. Мужчина кивнул своим же мыслям. Поднял голову и нашёл взглядом свою ученицу: девочка облокотилась о стену, веки её были опущены. Под глазами синие впадины от усталости и недосыпания, морщинка над бровью нервно подрагивала, казалось, Хинако вот-вот сломается пополам и повалится на землю. « — Никуда не годится, она так угробит себя». Он видел, как меняются люди. Во время войны, когда падают близкие, наши друзья и родные, ты не можешь больше смотреть на мир по-старому. Ты больше не можешь быть прежним. — Ты спала сегодня? Девочка открыла глаза: Копирующий накрыл её своей тенью. Показалось, что весь коридор одним разом погрузился во мрак. Хатаке сверлил её стальным, неотступным взглядом: соврёшь — сразу голову откусит. Хинако потупилась и вновь принялась судорожно сбивать застывшую глину с ботинок. — Да. — Не ври. Прижатая к стене, накрытая большой чёрной тенью, куноичи прожигала глазами сандали сенсея. Опять её трунят, как нашкодившего пса. Глаза не поднимает, хмурится. Ноздри то и дело расширяются, жадно втягивая воздух. — Тебе надо идти домой, — настойчиво произнёс Хатаке, складывая руки на груди. — Не могу домой. — Почему это? — мужчина удивлённо вскинул брови. — Мать плачет, отец злой. Только этого не хватало. Учиха пропал (хотя Какаши был полностью уверен, что мальчишка ушёл по своей воле); теперь О’Хара упрямится и бубнит невнятно, себе под нос. Хорошо, что Узумаки ещё не узнал о произошедшем. Тогда бы на одну проблему стало больше. — Послушай меня, — Хатаке схватил девочку за предплечье, но внезапно наэлектризовавшаяся кожа ударила его током. Мужчина одёрнул руку и осознав ошибку, продолжил, но уже более спокойно. — Не проспишься, будешь нам обузой. И он не прогадал. Копирующий знал, куда надавить. Девочка закусила губу и нахмурилась — начала обдумывать что-то. Но тут же резко мотнула головой и отвернулась. « — Ну и что с ней делать? Она упёртая, домой даже силой не затащишь, раз так говорит.» Какаши потёр затылок и отступил, позволяя Хинако надышаться залившим её светом. Пораздумав пару мгновений, мужчина как-то неуверенно вынес: — Можешь переночевать у меня. Но девочка сразу отрезала: — Не хочу вам мешать. Тогда, набрав в лёгкие побольше воздуха, Хатаке добавил, но уже твёрдо и уверенно: — Ты будешь мне мешать, если завтра ногами передвигать не сможешь.                      Квартира сенсея оказалась на окраине деревни, неподалёку от дома семьи О’Хара, поэтому по дороге девочка смогла незаметно пробраться к себе в комнату. К счастью, мать оставила балконную дверь открытой, поэтому Хинако без труда собрала сумку и оставила на кровати записку. В темноте наспех было выведено: «Отправили на срочное задание. Не волнуйтесь. Люблю». Ещё с порога Хинако почувствовала непривычное для семпая волнение, которое ему едва ли удавалось скрывать. Хатаке не знал, за что взяться и на что решиться. Видимо к гостям он не привык, потому как и тапок-то лишних у него не было. А тут ещё и ребёнок, не сослуживец из АНБУ или токобетсу-джонин из разведывательного отряда — с ними Хатаке нехотя встречался в раздевалках или пивнушках, где шиноби имели традицию перемывать ближнему своему косточки — а тринадцатилетняя девочка. Мужчина маячил по прихожей, тесной, как внутренность средних размеров шкафа. Он то и дело открывал тумбочку, ожидая, что там волшебным образом появятся тапки, перевешивал с места на место пару серых и, казалось, выцветших от нещадного времени кофт, уныло висевших на вешалке. А Хинако тем временем не решалась выйти за пределы придверного коврика, наблюдая, как сенсей следует какому-то непонятному ритуалу. В конце концов, когда сумка начала перевешивать, а лямка давить на плечо, груз с грохотом свалился на пол. Какаши, наконец, замер и опустил руки. Джонин вновь обрёл дар речи, правда первым заговорил его внутренний голос: « — Хатаке, тебе не кажется странным, что ты тушуешься перед девчонкой. Как пацан малолетний, — усмехнулся. — Шиноби…». Пока сенсей искал для маленькой гостьи чистое постельное бельё, Хинако старалась не делать лишних движений, и лишь её глаза бегали по всему пространству, с интересом сканирую каждый угол. Она никогда не была в доме у семпая и даже представить не могла, в какой обители он живёт. Квартира была погружена в особую атмосферу: прохладную, тихую, сентябрьскую. Обставлена она была скромно, чисто и по-мужски, грубо как-то. На столе, на полках, в шкафу — всюду лежали книги и свитки, некоторые из них были связаны, а некоторые жёлтыми лентами свисали до самого пола. Под потолком витал специфический запах металла, воска и растительно масла. Вдыхая поглубже, девочке казалось, что она попала в какую-то чудную мастерскую, где ночами, не смыкая глаз, трудится искусный мастер. — Какаши-сенсей, — девочка широко зевнула, — два часа ночи, какая еда? Нам отправляться рано. Они сидели в маленькой кухонке, он — накладывал в тарелку лапшу, она — сидела на стуле в привычной для неё позе, с поджатой под себя левой ногой. Здесь же Хатаке разложил для неё на удивление уютное глубокое кресло, отдал свою подушку и нашёл на антресоли шерстяное одеяло — сам он к холоду привык, а вот Хинако заметно ёжилась. — Ешь, говорю, — мужчина поставил на стол дымящуюся чашу. Аппетитный запах с первым же вдохом проник в ноздри и защекотал всё изнутри. Желудок тут же свернулся в болезненный комок, и в нём протяжно засосало: за весь день Хинако почти ничего не ела. Девочке хотелось с головой залезть в лапшу, но она чуть слышно сглотнула и с аристократическим видом медленно пододвинула к себе горячую чашу. От кончиков пальцев по всему телу разлилось приятное тепло и сняло сковавшее от холода напряжение. Палочки хрустнули. Лапша со свистом всасывалась, часы на стене убаюкивающе тикали. Он сидел напротив и смотрел, как она ела. Она старалась глядеть в тарелку, но время от времени он ловил быстрые взгляды, брошенные на него. « — Интересно, каким я ей кажусь?» — Какаши прикрыл глаза, вспомнил что-то. « — О чём он опять думает?» — Хинако склонила голову набок, вновь принялась усердно жевать. Можно поклясться, они хотели залезть друг другу в голову. Она чувствовала его эмоции, прощупывала каждый сантиметр, но никак не могла понять, о чём же он думает — все его мысли и желания растекались, путались, затуманивали рассудок, словно дымка. А он в свою очередь, изучал её вдоль и поперёк, все её сильные и слабые стороны, пытался предугадать, когда улыбка смениться грустью и как долго она будет смеяться на этот раз. Но в голове никак не укладывалось, как ребёнок может так нестандартно мыслить и задавать вопросы в лоб. — Где ты ночевала всё это время? Слова разрезали воздух, как шёлк. В воздухе, словно двухпудовая гиря, повисло молчание. Хаси в руках девочки дрогнули. Она замерла и затаила дыхание. « — Чёрт. Как он узнал? Меня ведь никто не мог видеть». Она надеялась остаться незамеченной, в особенности её пугала встреча с Хатаке — семпай сразу бы стал разбираться в чём дело, а впутывать его в семейные перипетии никак не хотелось. — Но…я… — девочка заёрзала на стуле, все отмазки, придуманные для родителей, мигом вылетели из головы, — кхм… « — Матери соврать можешь, а семпаю нет? Дура. Что теперь бадаться? Рассказывай». — Откуда вы… — Твоя мать оказалась очень разговорчивой, — Какаши облокотился на стол и таинственно улыбнулся под маской.  — Не расскажешь, как прошли наши миссии? Надеюсь, успешно? Хинако закатила глаза и, громко вздохнув, подпёрла голову рукой. Эта ирония не смягчала обстановку: каждое его слово камнем откладывалось в груди, всё утяжеляя и утяжеляя тёмный груз переполнявшей её горечи. Но Хатаке не было весело. Не отрывая взгляда от ученицы, мужчина отклонился на спинку стула. Он хотел помочь ей вновь обрести уверенность и силу, поставить на верный путь, но не знал как! — ведь сам уже больше десяти лет просыпается в поту от ночных кошмаров. Он не смог помочь своему другу, своему ученику — ни одному из Учих, и теперь проводит нравоучительную беседу с тринадцатилетней девочкой. « — Что ты можешь сделать для неё?» — мысль эта назойливо сверлит в голове. Они замолчали. Какаши рассматривал прорези на деревянном столе. Хинако мусолила остатки лапши по тарелке. В голове монотонно гудел рой мух — это бессвязно метались мысли. Почему сенсей не отправил её домой? Ему ничего не стоило передать девчонку в руки родителям. Самому ведь проще — пришёл бы домой, отоспался, а не возился с ней, как с брошенной собачонкой. Какаши Хатаке, извечно такой, невозмутимый и индифферентный, смотрящий на мир сонно-ленивым глазом и опаздывающий на каждую тренировку, кардинально менялся, как только проблемы касались его учеников. — Хинако? Неожиданно. Что на этот раз? Куноичи вскинула голову. — М? — Пообещай мне, — Хатаке не поднимал глаз. Девочка замерла и чуть слышно сглотнула. — Пообещай, что не будешь врать мне. И если у тебя что-то случится — говори мне. Я помогу. На другом конце стола ответа не последовало. Лишь ме-е-едленно, протяжно выдохнули и затихли вовсе. Сам мужчина не двигался и сверлил взглядом стол. Пауза затянулась, и на секунду ему показалось, что его собеседница испарилась. Что он вовсе сошёл с ума, и если сейчас поднимет голову, то напротив не окажется ни кого. И что он, сумасшедший, разговаривает сам с собой. Смутившись от этой назойливой мысли, Какаши решился поднять глаза. Но его собеседница не исчезла — через весь стол к нему была протянута рука. Все пальцы сжаты в кулак, кроме мизинца. Всё это время девочка смиренно ожидала, пока сенсей ответит на её примирительный жест. Какаши застыл на мгновение и недоумевающе смотрел на это действо. Неуверенно поднял руку, будто до сих пор не понимал, чего же от него хотят, и коснулся её. Хинако уверенно сжала его мизинец. Пальцы были скрещены. Хинако с головой укуталась в одеяло. От свежего белья пахло порошком. На кухоньке было темно, лишь лунный свет серебристым сиянием освещал скромную мебель. Запах лапши ещё не успел выветриться и плавал где-то под потолком, напоминая о недавнем разговоре. Именно сейчас Хинако поняла, насколько сенсей одинок. Она никогда не видела его громко смеющимся и живым. Лишь с ними, со своими учениками и товарищами, Гаем, Асумой и Куренай, он искренне улыбался. Бывало, когда сенсей задумывался или ему казалось, что никто не замечает его, Хинако ловила печальный взгляд. Взгляд полный тоски был устремлён куда-то выше её головы. Как будто за девочкой кто-то стоял и ей всё хотелось повернуться, посмотреть. По кому же так скучает сенсей? В эти минуты непроницаемая чёрная маска Какаши Хатаке слетала. Легендарный Копирующий ниндзя, сын Белого Клыка, гениальный пепельноволосый шиноби с каждым днём всё глубже и глубже погружался в холодную пустоту. Скажите, сильные всегда одинокие? Оба ниндзя спали неспокойным сном. Девочка ворочилась с одного бока на другой — меж лопаток снова начало тянуть (новая змейка пролегла поперёк старой). Мужчина стонал и шептал что-то — просил простить его, руки судорожно сжимали простынь. За окном стояла тихая, тихая ночь.