***
Каждая минута тянулась ужасающе долго. Время словно возненавидело девочку и текло где-то в вышине с бесконечной медлительностью. Единственное, что она могла — лежать в полутьме и безмолвно смотреть в потолок. Иногда Хинако разглядывала чёрную змейку меж лопаток — Кандзёган оставил свой след, будто чёрную вену, проходящую под кожей. Она немного ныла и тянула, но боль переодически проходила. Яркий свет больше не проходил в комнату, она окуталась какой-то печальной сонной дрёмой и единственное, что её освещало — улыбки с фотографий на стенах. Хинако больше не ела свой любимый острый рамен, хоть Наруто и оставлял безмерное количество коробок у неё под дверью. Теучи-сан из Ичираку спрашивал у паренька, почему последнее время он приходит один, без своей подруги. На что Наруто утыкался глубже в тарелку и начинал активно шевелить челюстями. Его подруга, Хинако О’Хара, медленно, но верно превращалась в того, кого так долго осуждала — угрюмого черноволосого мальчика, обозлившегося на весь мир. В доме царила удушающая атмосфера. Любой неправильный шаг, любое неверное слово сопровождались плачем и криками. Мицуко-сан плакала изо дня в день. Девочка слышала рыдания, доносившиеся из родительской спальни. Отец свою боль и скорбь проецировал в злость и брань. Ему, как и Хинако, было тяжко слышать, как жена надрывается по любимому сыну. За годы войны он видел много смертей и терял отличный бойцов, лучших, но это было не сравнимо с потерей наследника клана. Тетсуо-сан пытался успокоить жену, говоря, что своим рыданием она не вернёт сына. Но женщина не успокаивалась, и тогда мужчина срывался на крики. Хинако морщилась, закрывала уши, зарывалась в подушку, но пронзительные стоны прорывались сквозь неё. Находиться дома стало невыносимо. И тогда Хинако перестала там появляться. Под вечер девочка убегала из дома, прикрываясь ночлежками у подруг и ночными вылазками с командой на патрулирование. Куноичи бродила по окраине деревни, надеясь, что её никто не увидит. Она пинала камни, собирала колосья на полях, болтала ногами, сидя на дереве. А когда сон невозможно было сдерживать, девочка забиралась куда-нибудь повыше или вовсе ложилась у воды. Она укутывалась в одеяло, которое таскала с дома. К счастью, ночи были тёплые, и лишь прохладный ветерок напоминал, что осень начинает вступать в свои права. На рассвете, когда солнечные лучи только начинали пробиваться сквозь кроны деревьев, Хинако приходила на кладбище. Когда ветер шелестел листвой, девочке казалось, что с ней говорят, что покойный брат шепчет ласковые слова, как в детстве. Но на кладбище не было души. Лишь одинокий силуэт встречался ей постоянно — Какаши Хатаке. Хинако скрывалась в тени деревьев и выходила лишь тогда, когда сенсея уже не было видно. Девочка наблюдала, как учитель кочует от одиночной могилы к мемориальному камню. Наблюдала, как он садится на корточки, кладёт руку на плиту, закрывает глаза и что-то говорит. Сначала Хинако не интересовалась, к кому приходит сенсей (каждый житель деревни, без исключения, потерял кого-то близкого, родного), но потом решилась посмотреть, кого же навещает Копирующий изо дня в день. Понять, кто же близок Какаши на мемориальному камне она не смогла (множество имён, кто-то был знаком девочке, кто-то неизвестен вовсе, но все они — великие шиноби, погибшие в бою), а вот одиночная могила принадлежала девушке — Нохара Рин. Кто она? Хинако никогда не слышала о ней. Быть может незнакомка была возлюбленной сенсея? При своих учениках он никогда не упоминал её имени, поэтому Хинако оставалось теряться в догадках. Но одно она знала точно — эта девушка была дорога сенсею, иначе бы он не приходил к ней так часто, и белые хризантемы не были бы такими живыми и свежими. Однажды Наруто удалось застать Хинако дома. Мицуко-сан ушла за продуктами, а Тетсуо-сама возглавил военную делегацию в Суну. Поэтому голубоглазая куноичи могла насладиться тишиной (одиночество? внезапная необходимость, к которой она себя приучила). Девочка лежала на кровати и водила карандашом по оборванному клочку бумаги, а парень, по обычаю, запрыгнул на балкон и постучал по стеклу. Он целую неделю не видел подругу и не на шутку обеспокоился. Но на той стороне никто не ответил. Тогда Узумаки пару раз окликнул девочку и прилип щекой к стеклу, вглядываясь в тьму комнаты. — Хико-тян! Я вижу, что ты там! Не прячься! Около часа Наруто разговаривал с пустотой. Он рассказывал о своих тренировках, Ируке-сенсее, о том, что должен отправиться с Джирайей на поиски некой Цунаде, которая может стать следующим Хокаге. Мальчик, сев на пол, прислонился спиной к балконной двери. Мёртвая тишина по ту сторону его злила, и в этом бессмысленном монологе он терял весь свой пыл и вдохновение. Бурный всплеск эмоций Наруто заканчивался очередным ожиданием ответа и с каждым разом всё более грустным «а знаешь, ещё…». В молчании девочки была завеса, дистанция, граница, которую Узумаки чувствовал. И ему так хотелось достать Хинако оттуда — с холодного фронта по по ту сторону комнаты. Ту Хинако, которая заливисто смеялась, со звуком втягивала лапшу и по-особенному закатывала глаза. Мальчик насупился и замолчал. Он ожесточённо затеребил в руках шнурок от комбинезона. Наруто затих. Ушёл что ли? И не попрощался. Хинако замерла с карандашом в руке. Прислушалась. На балконе тяжело вздохнули. Нет, сидит ещё. Девочка привстала на локтях и, покосившись в сторону окна, чуть дёрнула шеей — будто едва ощутимый электрический разряд прошёлся под кожей. Наруто. Обижается что ли? Как ребёнок. Так по-детски искренне не понимает, почему его игнорируют, от того дуется. Грустит? Потому что больше никто не смеётся над его шутками, пускай и дурацкими. Ну и что делать в таких ситуациях? Что, чёрт возьми, делать, если Узумаки Наруто, вечно гогочущий и светящийся, как лампочка, молчит и обижается? Девочка прикрыла глаза и вздохнула. «Вечно с тобой что-то не так». Хинако бесшумно подошла к балкону и открыла дверь. Наруто, охнув, кубарем закатился в комнату. Мальчик, развалившись в проходе между кроватью и письменным столом, поднял глаза — над ним тенью нависала Хинако. Девочка болезненно смотрела куда-то сквозь него. Даже при таком скудном освещении прозрачная бледность её кожи бросалась в глаза. Наруто замер на мгновение и захлопал глазами, пытаясь разглядеть будто расплывающиеся черты подруги. Он не мог собрать её воедино. Она расплывалась, как мыльный пузырь. То ли от не привыкших к темноте глаз, то ли от того, как явно она преобразилась. Хинако поймала этот настороженно-растерянный взгляд и опустилась на кровать. После смерти брата она чувствовала себя невообразимо странно и опустошённо. Хинако знала, что она иссохла/исхудала/посерела. Она всё прекрасно понимала. Но ей не нужна была чужая жалость (она её подавляла/смущала/раздражала), поэтому девочка старалась избегать встреч с знакомыми, ведь увидели бы её на улице — обязательно подошли. И тогда бы она поймала на себе тот самый взгляд, которым сейчас смотрел на неё Наруто. И тогда бы она чувствовала себя ещё более беспомощной, чем прежде. Её душу вытряхнули наружу, и она рассыпалась, как бисер по полу, закатываясь туда, откуда уже никто никогда не достанет. Ей нужно было время, чтобы самостоятельно собрать себя, и она была уверена в том, что это скоро закончится. Но закончится ли? И сейчас Хинако нарушила свой постулат, пустив к себе человека. Но неожиданно взгляд друга сменился с того «ненавистно жалостливого, которым на неё все смотрели» на негодующий, горящий пламенным огнём. Казалось, Наруто был готов первый раз в жизни отчитать за что-то О’Хара Хинако, хоть эта роль всегда доставалась ей. «Надеюсь, я не зря тебя впустила». Помолчав с минуты, на лице девочки появилась впервые за долгое время эмоция. Пускай это была грусть, но глаза её наконец сверкнули и на какое-то время приобрели свой прежний оттенок. — И надолго ты уйдёшь? Он был первый, кого она впустила. Сакура, Ирука-сенсей и даже Саске с Шикамару — все заканчивали свой путь у закрытой двери. Умино терялся на кухне, потому что Мицуко-сан затаскивала его на чашку чая с кучей сладкого, которое никто не ел. Сакура скромно останавливалась на крыльце, оставляя символические подарки. Шикамару чесал голову под балконом и, косясь наверх, говорил что-то по типу «надеюсь, ты там пылью не покрылась». А Саске верно полагал, что, если Хинако захочет с кем-либо поговорить, то сама об этом сообщит. Почему Наруто? Ведь гораздо ближе она знала Учиху, разговаривать больше и чаще хотелось с Нара. А Узумаки был слишком болтлив, слишком громк, слишком нелеп. Всё у него был слишком. Но лишь он, парень в оранжевом комбинезоне — тот, кто всегда был [будет] рядом, и которого она не замечала среди этой суеты. Тот, кто видел и понимал её настоящую.***
На следующий день Наруто ушёл из деревни. Признаться, девочка сразу стала скучать, после их разговора ей впервые захотелось выйти на улицу — глубоко вдохнуть, помахать соседской ребятне. Хинако возобновила тренировки. На днях из Суны вернётся отец, и до этого нужно было привести себя в порядок, чтобы приступить к усердной работе. Девочка тренировалась на нулевом тренировочном полигоне, пока однажды её не нашла Сакура. Розоволосая куноичи, тяжело дыша, сообщила, что после схватки с двумя нукенинами Какаши-сенсей был доставлен в госпиталь. — Какаши-сен… — девочка осеклась, когда увидела, что учитель в палате не один, — сенсей… Рядом с койкой сидела белокурая женщина в зелёном плаще. Скрестив руки на груди, она что-то серьёзно объясняла пепельноволосому шиноби. Хинако явно пришла не вовремя. Девочка неловко замялась в проёме, не зная, с какой стороны закрыть дверь. Женщина замолчала и повернулась к вновь вошедшей. Две пары глаз уставились на Хинако — сенсей тоже не ожидал увидеть её тут. Девочка забегала взглядом по всей палате, не зная, куда деться. Эта женщина её смущала, у неё был сильный тяжёлый взор. И исходила от неё неведомая сила, которую девочка так явственно ощущала. Если это чувство и описать словами, то от неё исходили словно невидимые тепловые волны, вокруг неё словно было некое поле. — Надеюсь, ты понял меня, Какаши, — женщина поднялась со стула. — Через четверть часа пришлю медсестру. Когда незнакомка проходила мимо, Хинако почтительно склонила голову. Женщина кивнула ей в ответ и скользнула заинтересованным взглядом по юной особе. Но этого девочка уже не увидела. Как только дверь закрылась, Хинако выпалила: — Какаши-сенсей! — девочка вскинула голову и устремила вопросительный взгляд на учителя. — Цунаде-сама, — Хатаке свесил босые ноги и пошевелил пальцами, разгоняя кровь. — Эта женщина одна из самых сильных ниндзя. Старейшины хотят, чтобы она заняла пост Хокаге. Так вот, кто эта незнакомка. Наруто говорил, что Цунаде-сама одна из трёх легендарных Саннинов, как и Жабий Отшельник. Не удивительно, что от неё исходит такая сила. — Она ведь так молода… — задумчиво протянула девочка, присаживаясь на край кровати. — Не суди по внешности, — улыбнулся Какаши, отчего глаза его превратились в две узкие щёлки. — Ей за пятьдесят, — шиноби шутливо прислонил палец к губам. Хинако хихикнула и, усевшись поудобнее, уставилась на сенсея. Какаши тоже поднял глаза. Тишина. Казалось, это был их негласный ритуал — смотреть друг на друга перед тем, как начать разговор. Какаши снова попал в ловушку маленькой девочки, прямо как в их первую встречу: её серо-голубые глаза — такие яркие в своей пронзительной решимости, что есть лишь у детей и героев со старинных гравюр. У самого Хатаке другие глаза, нет в них ни любви, ни чистоты. Правый — тусклый, будто припорошенный пылью. Левый — алый, в узоре, чужой. Мёртвый. Хинако оглядела сенсея — уставший, измотанный. Без налобного протектора его волосы казались ещё более непослушными и взъерошенными. Она чувствовала, как уставшие мышцы зудели изнутри, тело отдыхало. А вот голова отказывалась успокаиваться, семпай о чём-то думал, что-то просчитывал. Какаши подумал: «Опять этот взгляд-рентген сквозь меня». Только на этот раз он понял, что ему приятен этот взгляд — в её широко открытых, удивительных глазах снова засветилась душа ребёнка. После смерти брата Хинако была слаба и подавлена, но в ней всегда что-то кипело подобно огню. Вспышки этой силы угасли на время, как если бы в ней погас и сам огонь, но сейчас, когда она сидела напротив и обеспокоено рассматривала его, то в её тоскливом взгляде он снова увидел этот огонь. Уголки губ еле заметно приподнялись под маской. — Итачи вернулся в деревню? — брови сползли к переносице. Мужчина кивнул и поморщился. — А Саске… — Ему не стоит об этом знать. Хинако хотела было возразить, но вовремя проглотила слова, которые рвались наружу — на пороге стоял Саске. Сердце испуганно дёрнулось, едвая она наткнулась на его взгляд — в глубине чёрных глаз загорелось адское пламя.