Персиваль решил не думать о словах Криденса и не думал. Мало ли, что парню могло взбрести в голову? Может, он приготовил что-то в благодарность за помощь и просто неудачно об этом намекнул.
Мужчина всё ещё планировал поехать в ресторан, поэтому ничего не готовил и не заказывал. Он погладил себе рубашку, брюки, аккуратно повесил их в шкафу, чтобы как только — так сразу переодеться.
Криденс пришёл чуть раньше обычного и застал мужчину в домашней одежде. Никого это не смутило — раз уж они видели друг друга голыми, то стесняться черных мягких штанов и серой хлопковой футболки было бы странно.
Парень заметно нервничал и даже увернулся от приветственного поцелуя, вызвав тем самым разочарованный вздох у Персиваля.
— Рассказывай уже, пока не лопнул, — приглашающе махнул в сторону кухни мужчина, направляясь туда за своим гостем.
Криденс выглядел как нашкодивший ребёнок — знал, что именно сделал не так, но готов был защищаться и отрицать до конца.
В сердце мужчины закралась тревога, он попытался прогнать её улыбкой:
— Что ты хотел сказать? — но руки сами собой сложились на груди в предчувствии чего-то нехорошего.
Криденс бросил сумку на пол, повернулся к Персивалю и сбивчиво начал, по всей видимости, заготовленную речь:
— Я же на лингвистике учусь, у меня в этом семестре французский, я тебе говорил… Нам давно предлагали, ещё в прошлом году рассказывали, я даже внимания не обращал, хотя и хотелось, конечно, это моя мечта практически была…
Персиваль молчал, пытаясь вычленить важную информацию из лопотания парня.
— Ну, куда мне… я был первый в очереди на отчисление! Не из-за успеваемости или оценок — с ними всё в порядке, а из-за денег. Если бы я знал, что так будет, если бы мне сказали тогда… В общем, в прошлом году просто новость была, а сейчас информация есть и всё точно. Короче, мне предложили поехать в Париж. Ну, не прямо Париж, конечно, это уж совсем, там пригород, совсем неподалёку, если на автобус сесть — всего сорок минут, меньше часа… нам сказали… Корпус. Что-то, вроде общежития, — Криденс поднял на мужчину взгляд, ожидая хоть какой-то реакции.
— Предложили поездку в Париж. Я понял, — кивнул тот, не двигаясь с места и даже не моргая. И, кажется, совсем не дыша.
— Да, но дело в том, что это по обмену, не просто так, это…
надолго, — выдохнул парень. — Правда, не то чтобы скоро, — поспешно добавил он, будто это могло исправить сложившуюся ситуацию.
Он отошёл назад и прислонился спиной к стене: последние слова выбили из него дух, лишив сил и он не мог ровно стоять на ногах.
Персиваль собрался с духом, выровнял дыхание, спросил спокойно:
— Насколько — надолго?
Криденс помолчал, нервно облизывая губы.
— На год. Это по обмену, — зачем-то снова повторил он.
На год. Слова эхом отозвались в опустевшей голове мужчины. Он никогда не падал с лестницы, но ощущения были, наверное, схожие. В боку закололо, захотелось сесть — на стул или на пол, чего уж тут, — мужчина, подсознательно отзеркалив парня, тоже прислонился спиной к стене.
— Я… — начал Криденс, но запнулся, опуская взгляд, — я люблю тебя. Давно. Больше, чем весь антикварный хлам, как ты это называешь. Думаю, всё можно… пережить. Ну, год — это же немного? Не очень. Двенадцать месяцев…
— Ты согласился уехать на год в Париж? — мужчина постарался проигнорировать, как дрогнуло его сердце при незамысловатом признании в любви.
«Как будто ты этого не знал, Персиваль».
Парень поднял на мужчину страдальческий взгляд.
«Как будто чувства Криденса не взаимны. Персиваль».
— Я не смог отказаться! Я даже не думал, что мне могут предложить. Не думал, что был среди кандидатов… Это очень важно для моей будущей работы, если она будет. Если мне предложат…
Персиваль оттолкнулся от стены, сделал пару шагов вперёд, передумал, остановился посреди комнаты. Неяркий солнечный луч косо падал из кухонного окна, визуально разрезая хозяина дома пополам белой полосой, выхватывая из темноты его волосы, заставляя их призывно переливаться против его воли. На секунду Криденсу почудилось, что они отливают не бронзой, а серебром.
Ну, это уже глупости.
Дыши, Персиваль.
Замерев, мужчина опустил голову. Он пытался успокоиться, чтобы не наговорить лишнего и не жалеть об этом потом.
Потом, когда Криденс уедет, оставив его одного.
Парень в это время во все глаза смотрел на вытянувшегося в струнку хозяина дома: Персиваль закрыл глаза и сжал кулаки, но даже несмотря на это Криденс не чувствовал никакой исходящей от него угрозы.
Именно поэтому парень подошёл и мягко сцепил руки у него на пояснице, попытавшись притянуть его к себе.
— Пожалуйста, — тихо попросил Персиваль, не открывая глаз, — не трогай меня сейчас.
Но как только Криденс отпустил его и хотел было отойти, мужчина открыл глаза и посмотрел на парня; взгляд его и без того обычно печальных глаз был полон тоски.
— Ты хоть… ты хотя бы подумал, что будет здесь со мной? Как я буду без тебя? Год? В Нью-Йорке?
Фразы образовывались где-то в лёгких, по пути наружу рассыпаясь в бессвязные слова в районе горла, и создавали тугой горький ком, который невозможно было сглотнуть.
— Я подумал… я подумал, что ты мог бы приехать… на выходные… это ведь не очень… — всё, что Криденс надумал по пути к Персивалю домой теперь казалось сущей нелепицей. — Год — это недолго, — выдохнул он, окончательно сбившись с толку: слова, произнесённые вслух, звучали совершенно не так убедительно, как ранее в голове.
— Ясно, — после непродолжительного молчания произнёс мужчина. Его ресницы дрожали. — Я понял. Ты уезжаешь по учёбе. На год. В Париж.
Видно было, что он тщательно подбирал слова, обдумывал, что ответить. Криденс не выдержал и затараторил, пытаясь облегчить душу:
— Я тебя вообще не виню, — услышав это, Персиваль горько усмехнулся. — Это всё я, но и виноватым я себя тоже не считаю, то есть, вышло всё, конечно, так себе; так получилось, что одновременно, но если не воспринимать это как трагедию, то и трагедии никакой не будет… Как я мог упустить такую возможность?
Боже, я чувствую себя ужасно. — добавил он, смаргивая слёзы, выступившие в уголках глаз.
Уболтать-уговорить не получилось, теперь пытаешься разжалобить?
Персиваль старался понять, разложить по полочкам. Старался не выставлять себя жертвой в собственных мыслях. Старался, но тщетно.
— И когда ты уезжаешь?
Мужчина хотел спросить, почему Криденс хотя бы не сделал вид, что советуется с ним по такому важному вопросу, но передумал, боясь услышать ответ.
— Если… если меня одобрят, то после Нового Года, — кажется, Криденс был готов разрыдаться. — Ну, то есть наверняка одобрят, одобрили — я уже в списках. Я видел. В самом начале…
Он, наверное, ожидал, что Персиваль начнёт кричать, ругаться, тогда Криденс мог бы обидеться и от этого чувствовал бы себя менее виноватым. Но этого не происходило.
— Мне просто сказали… мы решили… — начал парень, нервно сцепляя руки и переминаясь с ноги на ногу.
— «Мы» это коллективный разум, а своим собственным ты что надумал? — мужчина перевёл на него взгляд, потом тронулся с места и двинулся прямо на него.
Ему страшно захотелось, чтобы Криденс почувствовал то же самое, что чувствовал он в эту минуту. Парень попятился, но хозяин дома шёл вовсе не к нему: он быстро подошёл к сушилке, нашёл в ней самый большой нож и, поудобнее сжав в руке, со всей силы вонзил его в старинную столешницу, которой Криденс однажды бесконечно долго восхищался. Другого выхода своим эмоциям Персиваль не нашёл.
Увидев это, гость побелел: лезвие вошло в податливую древесину всего на сантиметр, а в сердце по самую рукоятку. Глаза парня потемнели, губы приоткрылись: вот сейчас с них сорвутся слова, горькие и противные, как лекарство, предназначенное не улучшить, а усугубить ситуацию.
Криденс прикрыл рот. Сглотнул и, быстро схватив сумку со стола, выбежал вон из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь.
Более действенного метода Персиваль не мог выбрать — нож достиг своей цели в прямом и переносном смысле.
Но кому от этого легче?
Позже, когда завязывалась очередная ссора, Грейвс заранее находил взглядом совершенно ненужный ему, но полюбившийся Криденсу предмет, чтобы начать его царапать или ломать. Просто из вредности. Но это было много позже, а пока мужчина стоял один посреди кухни, всё ещё держась за нож, воткнутый в столешницу, и пытался осознать, что только что произошло и правда ли он снова остался один.
~~~
Грейвс оказался в лавке мистера Мизрахи быстрее, чем планировал. Неожиданно для себя нервно облизав губы, он сообщил антиквару, что хочет устроить в своём доме аукцион и ему необходима помощь. В планах было продать всё — государственным музеям, частным выставкам, коллекционерам и просто заинтересованным состоятельным людям, неважно. Продать всё, быть может, кроме той самой вазочки эпохи Мин, которую Персиваль обнаружил совсем недавно, а Криденс, судя по тем его словам, довольно давно.
Юный помощник, застывший за спиной владельца лавки, испуганно смотрел на мужчину, хлопая ресницами: от неожиданности происходящего он даже забыл поздороваться.
Персиваль бросил на него любопытный взгляд (интересно же, как Криденс отреагирует на такую новость!), но заговорить не решился, лишь кивнул на прощание, запахивая полы длинного чёрного пальто. Криденс покраснел, как в старые добрые времена.
Неужели они так легко и так быстро отдалились, что опять наступили «старые добрые»? Прошло всего два дня, как Криденс убежал из дома Персиваля. Сердце мужчины извелось от тоски по тому, как его мальчик прикрывает рот рукой, когда смеётся, по тому, как он негромко отчитывает домашнее задание по французскому и особенно по тому, как он бессознательно прижимался к Персивалю во сне, бормоча что-то неразборчивое якобы в своё оправдание.
Уголки губ Персиваля опустились, он пошёл в сторону ожидавшей его машины, рвано размышляя о том, «куда несёт их рок событий». Криденс тоже расстроился — он растерянно наблюдал, как разлетаются при ходьбе полы длинного чёрного пальто мужчины, как синеет выступающий шарф над кашемировым воротником, и ему нестерпимо хотелось побежать вслед за Персивалем и крепко-крепко его обнять. Хотелось, чтобы он снова улыбался, а его глаза светились привычной грустной радостью. Криденс отчаянно заломил руки и, не думая о том, что кто-то мог увидеть, что мистер Мизрахи наверняка будет смотреть ему вслед, быстро вышел из-за прилавка.
Он нагнал Персиваля, когда тот уже собирался сесть в такси. Парень, задыхаясь от бега, жалостно смотрел на мужчину: наверное, думал, что тот сошёл с ума, раз решил всё распродать.
— Мне никогда не нравился этот, как ты выразился в последний раз, хлам, — начал Персиваль, мягко захлопывая дверцу машины и оставаясь рядом с Криденсом на тротуаре.
Вот так — просто и ясно, без разбитого сердца и вывернутой наизнанку души. Все кругом взрослые люди, все всё понимают. Так ведь?
Губы у Криденса дрогнули, и он безо всяких раздумий кинулся к Персивалю, который поймал его, словно последний раз в жизни, и прижал к себе, словно парень был для него самой прекрасной драгоценностью на свете. Хотя, почему «словно»?..
— Ладно, всё, спокойно… Всё в порядке, — повторял мужчина, гладя своего мальчика по растрепавшимся волосам.
Сердце билось, как бешеное, и Криденс наверняка это чувствовал — через грудную клетку, белую рубашку, шерстяной пиджак и кашемировое пальто.
— Мне жаль… я не хотел. Это ужасно!
Хотелось скорее пропустить все эти неловкости, чтобы всё снова стало как было, но Криденс продолжил бормотать извинения, а Персиваль продолжил их принимать и прощать.
— Всё в порядке, я в порядке. Это не из-за… давно надо было этим заняться, избавиться от всего. Это моё самостоятельное решение.
Всем драгоценностям будет лучше у новых владельцев. Всем, кроме одной.
— Я передумал… никуда не поеду. Останусь здесь, с тобой, — всхлипывал Криденс, ещё теснее прижимаясь к Персивалю.
— Поедешь, — негромко рассмеялся тот, — ещё как поедешь.
Иначе как я буду жить в Париже один?..
Криденс замер, потом отстранился и уставился на мужчину со страхом, недоверием и с каждой секундой всё больше нарастающим восторгом.
~~~
— Ты что — не рад, что я еду?..— сонно пробормотал Персиваль, утыкаясь куда-то в затылок Криденсу.
Тот явно не спал и о чём-то думал: его сопение, вздохи и ёрзанье доконали мужчину и он перешёл в атаку.
Парень собирался было ответить, но мужская ладонь легла ему на пах, поэтому получился лишь сдавленный выдох.
— Мы поселимся где-нибудь в центре на верхнем этаже… так, чтобы по ночам можно было выбираться на крышу и смотреть на звёзды… — продолжил мужчина, медленно массируя член парня сквозь тонкую ткань белья.
Криденс прерывисто задышал: его вело, а он сам не знал от чего — от незамысловатых движений Грейвса, от его полусонного низкого тона или от сказки, которую он рисовал для них двоих.
— Я буду пить по утрам кофе… нормальный, настоящий кофе, не то, что тут…
Не выдержав, парень потянул вниз резинку трусов, открывая Персивалю путь к самому сокровенному и чуть меняя позу, чтобы мужчине было удобнее дрочить ему — медленно, сонно, в своём темпе.
— И потом… когда-нибудь, когда ты повзрослеешь… — мужчина чуть плотнее прижался к Криденсу, опаляя юношескую шею своим дыханием, — выучишь французский… и наконец перестанешь стесняться своих желаний…
От жарких прикосновений хотелось выть; парень сильнее заёрзал, а потом вдруг приоткрыл рот и тихо-тихо застонал, вызывая этим у Персиваля довольную улыбку. Он ускорил свои движения, на секунду прижавшись сухими губами к шее парня.
—…я куплю красивое дорогое кольцо в ювелирном магазине…
Криденс прикусил губу и закрыл глаза, не в силах больше терпеть: ему хотелось кончить, причём как можно скорее. И когда Грейвс собственнически прошептал ему «и окольцую тебя, мой мальчик», Криденс выплеснулся ему в ладонь, несдержанно застонав.
