Демон и его альфа

Гриша подскочил с дивана, услышав пронзительную трель дверного звонка. Он быстро прошлепал к входу в квартиру, не глядя отпирая замок, и застыл, пробормотав только: - Здрасьте, Валентин Юрьевич. - Здравствуй, Гриша, - тепло произнес Лебедев, и омега встрепенулся, смотря в глаза полковника, и снова поникая. Да, интонации голоса Валентина были как раньше, но во взгляде не было прежнего узнавания. Лишь любопытство. - Проходите, - Измайлов махнул рукой, направляясь на кухню и ставя чайник. – Чувствуйте себя как не… как дома. Альфа с легкой улыбкой быстро снял ботинки и прошел за Гришей. Тот, явно напрягаясь, доставал чашки из навесного шкафа, чуть не роняя их. Потом, поняв, что на столе валяются подавители, быстро сгреб их в ладонь и спрятал в карман. - Не прячь их, - спокойно сказал Лебедев. Омега замер. - Что? – переспросил он. - Подавители, - кивнул на его карман Валентин Юрьевич, - не прячь их, я все знаю. Гриша медленно достал таблетки и положил их обратно. Поднял взгляд на Лебедева и вопросительно поднял бровь. - Вы вспомнили, или… - Юля рассказала, - закончил и вместе с тем ответил альфа. – Ты знаешь, я был весьма удивлен тем, что не могу тебя вспомнить. И тем, что ты был рядом, когда я очнулся тогда. Попросил Юлю рассказать о тебе. - И что она говорила обо мне? – вопросительно хмыкнул Измайлов, снимая закипевший чайник и заливая насыпанную в чашки заварку. Лебедев вздохнул. - Она рассказала, как мы с тобой познакомились, и о тебе – кто ты, твою историю. Она говорила много, о том, какая хорошая была у нас с тобой дружба, и я сам потихоньку начал вспоминать что-то. Я так и не вспомнил тебя до самого конца, но кое-что, все же, невозможно забыть. - Что? – тихо спросил Гриша. - Я помню, как относился к тебе, какие чувства ты во мне будил. Как хотелось тебя от всего защитить, в какой ярости я был, когда приехал к твоему бывшему начальнику, как перепугался, когда увидел начавший кровить после операции шов… ни один омега или бета не мог сделать со мной такое. Пусть мы не предназначены друг другу судьбой, как истинные альфа и омега, я тебя очень сильно любил. Не могу сказать, что сейчас что-то изменилось. Подумай об этом. Я знаю, что ты видишь во мне только хорошего друга, но просто подумай. Если ты все равно будешь видеть во мне лишь товарища, или вообще не захочешь больше общаться со мной, я пойму. Моя просьба ни к чему тебя не обязывает. Он аккуратно встал из-за стола и прошел в прихожую, обуваясь и выходя в подъезд. Все это время застывший Измайлов просидел, глядя в стол, и не издав ни звука. Нетронутый чай перед ним остыл. *** - Нет, ну я не могу с него, - скрестил руки на груди и закатил глаза Олег. – Дорогой тебе человек говорит, что влюблен в тебя, а ты начинаешь паниковать и ломаться? Гриш, ты вообще меня слушаешь?! Измайлов, вытащивший его среди ночи из сладких объятий сна, сидел в его машине и держался за голову. - Да это же пиздец, Олег! – воскликнул он, услышав обращенный к нему вопрос. – Он же мой друг! И он альфа! - Вообще-то, это нормально для альф – заводить пару-омегу, - скептически прокомментировал Елисеев. - Но не истинный же! Я вообще подохну скоро без этой суки Яковлева, - выплюнул омега. – Знаешь, сколько уже смертей было из-за отказа истинных? - А еще знаю кучу людей, которые не гнались за родственными душами и становились прекрасными парами без этого, - отрезал Олег и отвесил Измайлову легкий подзатыльник, - я тебе дам – подохну. Еще чего собрался. - Ай, - потер затылок Гриша. – Так и что ты предлагаешь мне? Пойти к нему и… - он не закончил предложение, изобразив в воздухе какой-то непонятный жест руками. Елисеев потер переносицу – его друг был неисправим. - Вспомни, как ты стремишься в конце рабочего дня в его квартиру, как ты улыбаешься, и как горят твои глаза, когда он звонит тебе – помню, мы как-то решили встретиться и перекусить, он позвонил тебе, ты тогда обо мне вообще думать забыл, укатил к нему, даже толком не попрощавшись. Вспомни, в конце концов, как он успокоил тебя в день, когда вы познакомились, как пытался что-то сделать с Яковлевым ради тебя, и как это помогло тебе. Как он заботился о тебе. Вспомни, как ты сам чуть с ума не сошел, когда у него случился инсульт! Как провел в коридоре больницы несколько суток, вспомни, что ты чувствовал, когда он очнулся, и когда сказал, что ничего не помнит. Это не просто дружба, Гриш. Ты любишь его, признай уже наконец. Омега смотрел на него огромными глазами, и его челюсть непроизвольно поползла вниз, а брови – в противоположном направлении. - Олег, - тихо начал он, - как ты можешь знать меня лучше меня самого? - А вот это, мой дорогой, дружба, - снисходительно улыбнулся опер. – Поехали. - Куда? – недоуменно переспросил Гриша. - О боги, - притворно вздохнул Олег, заводя машину и отъезжая от парковки. – Обратно в Чертаново, куда же еще. *** Лебедев сидел за столом и смотрел на распечатанную фотографию перед ним. На снимке были они с Гришей – Измайлов сфотографировал на телефон в один из вечеров сразу после того, как продул ему партию в шахматы и, ничуть не расстроившись этому факту, вскочил с дивана с возгласом «фотографию с победителем!» На фото Валентин был несколько даже смущен, но на его лице была улыбка, как и на Гришином, который был счастливым донельзя. Был счастливым с ним. Альфа вздохнул – он действительно любил этого своенравного, несносного, вечно острящего, но очень доброго и искреннего омегу. Назвать его «демоном», как это делал его бывший начальник, у Лебедева язык не поворачивался. Ангелом Измайлов, как постепенно вспоминал Валентин, тоже не был, но уж точно был не демоном. Он поймет, если Гриша больше никогда к нему не придет. Будет всячески избегать, а потом и вовсе съедет. Он сказал как-то полковнику, что ни за что больше не будет иметь отношений с альфами, прибавив при этом, что жить ему осталось не так уж долго. Лебедев едва сдержался, чтобы не ответить что-нибудь резкое на последние слова – он бы не дал ему умереть. После того, как Валентин очнулся и ничего не помнил, Гриша ушел, потому что боялся, что у него не получится больше выстроить дружеских отношений. Боже, это было так глупо и по-детски, что его первой реакцией на рассказ Юли об этом был смех. Если они однажды сошлись, то ничто не способно разрушить ту связь, возникшую между ними, даже потеря памяти. Это чем-то напоминало связь истинных, но Лебедев знал, что это не так – его истинная пара, мама Юли, умерла, и он очень тяжело пережил это. Теперь же, после стольких лет, он встретил существо, к которому испытывает такие же чувства, и это ли не было чудом? Он все гипнотизировал взглядом фотографию перед собой, смотрел прямо в глаза улыбающемуся во все тридцать два Грише. В этих глазах было что-то, кроме дружбы. Если бы не снимок, Лебедев бы не решился сказать омеге о своих чувствах. Теперь он ждал. И готов был ждать столько, сколько понадобится. Вдруг в дверь позвонили. Неужели… За дверью стоял Гриша. - Валентин Юрьевич, - начал он, - я когда-то сказал вам, что вы лучший друг, который у меня когда-либо был. Я ошибался. Лебедев смотрел на него, с вдруг сжавшимся и упавшим сердцем ожидая продолжения. - Вы больше, чем друг. Я, может, и говорил, что без истинного долго не протяну, но с вами… черт, я люблю вас. Просто люблю, - закончил Гриша, поднимая на него глаза. Лебедев не дал ему больше ничего сказать, просто прижал к себе и поцеловал – как в последний раз, так, что у Измайлова ноги подкосились, и он непременно упал бы, если бы альфа не придержал его за талию. Совершенно собственнически. Над Москвой занимался рассвет. Город постепенно просыпался, кто-то уже шел или ехал на работу, кто-то выходил на утреннюю пробежку, кто-то только возвращался с ночной смены. Олег Елисеев, улыбаясь самому себе, ехал домой к жене, Кристина, только что говорившая с ним по телефону, облегченно отбросила мобильник на кровать. Мухич стоял у плиты в своей квартире, что-то напевая под нос и готовя себе завтрак, совершенно ни о чем не думая, а Володя Яковлев первый раз за последний месяц проснулся без гнетущего чувства вины. А в одной из бесконечных высоток Чертаново перед окном стояли двое и просто в объятиях друг друга смотрели на поднимающееся из-за горизонта солнце. И пусть они не были истинной парой, предназначенной друг другу судьбой, но они были абсолютно счастливы.