Двуединство

      Сегодня особенный день. Солнечный свет широким потоком лился с небес, наполнял силой, звал на множество голосов. Мирай привычно вслушивался в поток, окружавший его. Поток силы. Поток мыслей. Поток Их. Но сегодня — особенный день, когда он должен сделать это. Впервые отделиться от бесконечного потока я-мы, чтобы познать нечто иное. Мирай осторожно потянул к себе нити, сворачивая их, будто прятался от солнечного света под сенью древесных крон. Это было больно. Невероятное чувство потерянности и пустоты. Нецельности. Он бессознательно рванулся обратно, спасаясь от окружавшей его пустоты, но поток не принял его, лишь одарил мягким ободряющим теплом. Ты справишься.       Мирай плотнее сжал собственную силу в кокон, постепенно материлизуя и воплощая собственное тело, обретая форму. Он медленно повел плечами, заново привыкая к ощущениям, поежился от налетевшего ветерка и чуть распустил силу, чтобы согреться. Как будто этого тепла могло быть достаточно. Пустота внутри болезненно грызла, и он шагнул вперед. Туда, где под куполом черно-белого храма, украшенного шахматной плиткой, его ждали. Как только нога Мирая коснулась первого из кругов, откуда-то сверху раздался звук гонга. Тут же он заметил движение в другой половине зала, там, где на черных плитках клубились тени, а все пространство казалось изломанным спиральным узором.       Руки Мирая привычно стиснули оружие. Воплощение мыслей, намерений, духа и силы. Высокий золотистый щит появился мгновенно, упираясь острым концом в белые плитки, развернулся, демонстрируя вытканный на нем узор золотистых перьев, в другой руке возникло копье. Дз-за-а-анг. Первый удар пришелся точно в щит, заставив его завибрировать, во все стороны разошлась волна энергии, но Мирай лишь сильнее сконцентрировался и крутанул вокруг себя копье, отрастив ему второе лезвие со стороны древка. Мой щит — моя воля, и нет обороны крепче.       Вокруг метались тени, искали лазейки в его обороне, ломали и кривили пространство вокруг, втягивали в бесконечный танец, выход из которого мог быть только один. Мирай не заметил, когда перестал сдерживаться. Когда копье в его руках обратилось слепящим солнечным лучом, а щит развернулся золотыми крыльями. Несокрушимый и несгибаемый. Тень обвилась вокруг, тонким черным лезвием проскользнула сквозь сочленения, обдала неожиданно горячим дыханием шею, собираясь в плотный, практически живой силуэт. Мирай дернулся, ловя момент, в последний миг заменяя копье на собственную ладонь и крепко стискивая чужое горло.       Смешок. И только шелестящие тени ускользают из пальцев. Не получилось?       Он сидел точно в центре двухцветного круга, подобрав под себя длинные ноги и разложив вокруг множество темных лезвий, напоминавших наконечники собственного копья Мирая. Плотно свернутая аура текучим плащом окутывала фигуру, прятала лицо и искажала силуэт, не позволяя заглянуть за край маски, увидеть чуть больше, чем неторопливый танец теней в зеркалах.       Мирай шагнул вперед, усаживаясь на колени и также раскладывая оружие рядом с собой: копье, щит, длинный кинжал и пару запасных ножей. Он почти никогда не носил столько всего, но Старшие сказали — надо показать уважение. Уважение и готовность. Решимость. Мирай отщелкнул зажимы плаща, позволяя ему стечь на холодный мрамор, и первым осторожно развернул верхний слой ауры, приспустил защитные барьеры, позволяя коснуться себя. Удар сердца. Ожидание.       Минуты шли. Где-то высоко солнце медленно приближалось к своему пику, безжалостно пряча последние отголоски теней, что становились все реже и тоньше, стекали, будто слои тяжелой брони, наконец-то обнажая суть. Тонкие чернильные жгуты скользнули вперед, едва ощутимо касаясь его. Медленно, изучающе, позволяя отстраниться в любой момент, не дать проникнуть слишком глубоко. Мирай закрыл глаза, позволяя себе раствориться в легком чувстве прохладного ветерка, и сам потянулся вперед, неся с собой терпкий медовый запах нагретой солнцем земли. Замер, не решаясь коснуться чужой сути. Такой… бесконечно далекой, как бездонное озеро у корней гор. Он не привык что-то скрывать: невозможно быть частью целого и оставлять что-то только для себя. Солнечный свет — всепроникающ, он не терпит холода и пустот. Но Мирай знал, там, с другой стороны, под вечным светом трех лун — все по-другому. Он должен быть терпеливым. Скрыть жадную голодную дрожь, желание коснуться чужой сущности, почувствовать рядом кого-то еще. Перестать быть отделенным.       Темнота раскрылась навстречу. Разлилась темно-фиолетовой волной, принося с собой горьковато-острый аромат чего-то неведомого, колючую холодность высокогорных источников и ртутные брызги зеркал. Мирай слышал, как с тихим шелестом опадает его собственный кокон, раскрываясь и позволяя черным отросткам, напоминавшим ветки терновника, проникнуть глубже, достать до самого сердца. Он цеплялся за них тонкими оборванными нитями старых связей, обвивал колючие жесткие ветви, одевая их весенней листвой, ранился до крови, перемешивая свои рыжие сполохи с чужой фиолетовой гладью. Пустота отступала.       Но этого было мало. Совершенно недостаточно для того, кто привык чувствовать всем своим существом, не ощущая преград и условностей. Мирай подался вперед, нарушая невидимую черту расстояния, какой-то частью своего сознания понимая — он торопится, слишком торопится, но остановиться было уже выше его сил. Лишь надеяться, что его порыв не станет началом конца. Обратно из храма было два пути — обретения и возвращения, достойно, с гордо поднятой головой и драгоценной метой принятия у сердца или позорного одинокого спуска вниз, без права второй попытки и с чувством незаживающей пустоты.       Темнота отступила. Всего на мгновение свернулась острым шипастым клубком, обжегшись о слишком близко подобравшееся солнце, но тут же гневно развернулась, поднимаясь широкой волной и затопляя собой все вокруг, неся бесконечный, высасывающий саму жизнь холод. Мираю казалось, что он тонет. Водоворот затягивал его в себя, а он лишь пытался вынырнуть, выскользнуть из его цепкой хватки, но чужая сила все сильней и сильней тянула на дно. Но… он ведь и не собирался с ней сражаться. Собственная сила распустилась вокруг мягким диковинным цветком, закружилась, роняя золотистые пылинки, да так и осталась мирно покачиваться на поверхности. В темных водах отражались звезды.       Мирай смотрел на них сквозь прозрачный купол храма над головой и едва заметно улыбался, вдыхая холодноватый аромат стали. Под пальцами ощущался чужой пульс. Быстрый, яростный, и против ожидания, обжигающий каждой вспышкой. Он читал в нем имя. Улавливал холодную гладь водяных зеркал, глубинное течение в самом сердце темноты. Келедзар. Зеркальная гладь пустоты. Чужая сила больше не разливалась вокруг — она казалась частью его самого, текла приятным холодком по жилам, остужала прикосновением виски. Она больше не была чужой. Так же как его собственная сила больше не была только его. Жесткие терновые ветки вытягивались, окунались в зелень листвы и на них медленно, будто нехотя, распускались фиолетово-рыжие цветы. Старшие говорили — когда-то давно между ними не существовало ничего, кроме войны. Мирай знал — это истина, но это не было той истиной, которую он мог принять. Тень не может существовать без порождающего ее солнца, а солнце каждый день падает в темноту, чтобы обрести покой и отдых. В вечной борьбе и принятии — они неотделимы друг от друга. Как и они теперь.