Курение убивает

Баттерс немного дёрганный и неловкий. До пизды неловкий, на самом деле, но Кенни плевать. Зачем вообще париться, когда есть человек, готовый о тебе заботиться? Каждый раз, смотря в эти наивные детские глаза, его сердце на секунду подпрыгивает, и маска — или настоящее лицо? Он уже и не помнит — слетает, и губы трескаются в улыбке. Рассыпаются тысячей прозрачных кусочков кожи. Маккормик не пересекается с блондином, но именно он встаёт на его место в знаменитой троице. Кеннета тошнит. Как легко его заменил этот мелкий пиздюк с уродливой стрижкой. Парень закуривает и смотрит, как Стотча подвешивают трусами за флагшток, и он с диким воплем зовёт мамочку. Сопляк. Кенни ненавидит сопляков. Когда Маккормик возвращается домой, Стюарт — язык больше не поворачивается называть его папой — лежит кверху брюхом на скрипящем дешёвом диване и захлебывается в собственной рвоте. «Как поэтично», — думает Кенни, — «сдохнуть в собственных же отходах». В старом пыльном шкафу в самой дальней слева полке лежит его заначка на чёрный день. Да, к сожалению, он слишком точно помнит ее местоположение, потому чёрные дни у него почти ежедневно. Блядский Стотч, зачем ты появился в Южном Парке, весь такой невинный и беззащитный, словно просящий надрать тебе зад? В ящике лежит пять пачек самых дешевых сигарет из киоска. В самый раз, чтобы покончить с этим. Раз и навсегда. Навсегда же в случае Кеннета означает «до следующего дня». Первая пачка идёт на удивление легко. Хотя, он делал так уже тысячу раз. Порезы слишком болезненны и неприятны, тогда как сижки — хвала господу за то, что кто-то в этом мире придумал этих никотиновых убийц — чертовски хороши. По Маккормику не скажешь, что он читающий парень, но когда люди совсем заебут, а такое случается довольно часто, он открывает какую-нибудь циничную книжонку Чарльза Буковски и неторопливо попивает тёплое пиво отца, спизженное, пока тот валялся в пьяном угаре. Так он лежал в раздумьях на тему того, как умрет в этот раз — серьёзно, ещё ни разу не повторялось — и заметил цитату, за которую уцепился захмелевший взор: «Найди то, что любишь, и пусть это убьёт тебя». И вот теперь, лёжа на грязных простынях, которые стирались... господи, когда последний раз у них дома был порошок?... Кеннет скуривает одну сигарету за одной, пока блаженство не переходит в тошноту, пока не тянет блевать от огромного количества никотина и смолы, беспощадно впихиваемых в организм. Желудок не справляется, отчаянно пытаясь спасти своего невежественного хозяина, и выплескивает содержимое. Выходит одна лишь желчь. Черт, когда он последний раз нормально ел? Мать твою, Маккормик, неужели тебя никто не научил, что курить сигареты на голодный желудок — херовая затея? Кенни улыбается, чувствуя, как по щеке катится струйка рвоты, и от ее запаха хочется блевать снова и снова. «Забавно», — размышляет парень, — «как легко я стал тем, что ненавижу. Лежу точно так же, как и Стюарт, на грязной использованной ткани и захлебываюсь своими же выделениями. Такой мерзкий, весь в своего папочку» На секунду Кенни становится жалко мать, но он отмахивается от этого чувства. Его никто не жалеет, почему же теперь он должен жалеть всех и каждого? Начатая четвёртая пачка с глухим стуком выпадает из рук, опускаясь на обглоданный мышами линолеум, и Кенни надрывно кашляет, пытаясь спастись от удушья. Бесполезно. Все мы знали, что будет такой финал, ведь правда? Как же это чертовски настоебало. Даже сдохнуть спокойно не дадут. На посиневший труп, подмигивая, смотрит плакат красивого загорелого мужчины, демонтирующего здоровье своего тела. Он вытягивает руку, отмахиваясь от предложенной сигары, и снизу издевательски смеётся надпись: «Курение убивает». Как же, блять, иронично. Интересно, а на кладбище ещё осталось место под трупы парня в оранжевой парке? Вряд ли мы когда-нибудь узнаем.

***

Кенни ненавидит Баттерса, потому что Баттерс никогда не попробует сигареты, алкоголь, шлюху или наркотики. Умрет в далекой старости, окружённый заботливой любящей женой, оравой внуков и кучей денег. Почему ебаный Стотч заслуживает этого, а Кеннет нет? Почему он родился даже без шанса на собственное счастье? Гребаный Баттерс. Маккормику нравится это. Блядский Баттерс. Ебанный Баттерс. Ебанный, сука, Баттерс. Была бы такой счастливой твоя моська, родись ты в моей шкуре, а, Лео? Даже имя у него дурацкое. Леопольд. Неудивительно, что он хочет со всеми подружиться. В таком случае, он, Кенни, крыса твоего существования, Стотч. Заклятый враг. Недруг. Противник. Маккормик достаёт из кармана сигарету, перегибая ее пальцами. Приваливается к красной кирпичной стене переулка, отводя взгляд от четверки супер-пупер-лучших-друзей, и зажигает пламя прозрачно-голубой зажигалки. Огонь маняще призывает выжечь себе глаза, чтобы никогда не видеть этого лица с треугольной улыбкой. К сожалению, зажечь удаётся только сигу. Приставляя ее к губам, Кенни готовится получить сладкую порцию никотина. Потому что Кеннет гребаный наркоман и ему нужна эта доза, даже если он сдох от передоза. Тавтология или рифма — судить вам самим. Фильтр достигает зубов — и тут же летит в асфальт, намокая в грязных дождевых лужах. Маккормик поднимает взгляд, задирая рукава парки, готовясь набить ебало шутнику, дерзнувшему подойти к парню, и не верит своим глазам. — Лучше не надо, — говорит Баттерс, — ты ведь знаешь, что курение убивает.