Царевна-Лебедь

Барышня скоро-наскоро попила чай с баранками, которые очень кстати припасла для неё Лизавета и отправилась спать. Больно быстро пролетело время. От окон ощутимо веет холодом, а прикоснёшься к стеклу, так скорее отдёрнешь руку; ледяное прикосновение жалило не хуже огня. Разгуливая рядом с ней, точно большой мурлычущий кот, сон никак не шёл к девушке. В темноте комната озарена голубоватым свечением, что отбрасывал снег, искрящийся в свете ночного светила. По полу ползут кривоватые тени деревьев и слышно, как ветви тихо стучат в окно. Барышня никак не могла объяснить почему, почему она так ждёт каждой новой встречи с этим худым, высоким, неловким господином. Сердце её томилось в сладком ожидании, ноги становились свинцовыми и ватными, едва молодой человек переступал порог гостиной. О, Боже! Как трепыхается её неопытное сердце… Ничто так не мягко и не нежно в господине, как движения его тонкого тела. В этих движениях скользят легкость и грация. Губы его тонкие и почти бескровные всегда сжатые. Надбровные дуги придавали особенную красоту глазам: почти как настоящие, словно и не было этой маски; то удивлённо приподнятые, то сурово нахмуренные, то печальные, когда он случайно устремляет на неё свой взор. Нос образовал длинную прямую линию, которая резко обрамляла аккуратные крылья. Присутствие какой-то мимолётной мысли светилось в его зорком взгляде ярких, янтарных глаз. Шагает он прямо и неуловимо, что даже не слышно ни одного звука, будто плывёт по водной глади… А от этого чистого, мягкого приятного голоса дрожали нервы. Девушка вспыхивала каждый раз, вбирая в себя голос ангела, игнемогая от желания вскочить и броситься наутёк, дабы никто не видел конфуза в её глазах и залитое маковым цветом лицо…

***

— Господин Эрик? Господин? — стараясь как можно тише звать, Василиса поднималась все выше и выше, но никто не откликался. Она уже добралась до самого верху. Да где же он может быть? Сделав несколько кругов по кругу, барышня было собиралась уже спускаться, как неожиданно где-то рядом послышался звон стекла и неопределённый звук, будто кто-то хотел подавить вскрик, а затем тихое проклятье. Девушка встрепенулась, услыхав знакомый голос. Она аккуратно толкнула дверь и зашла внутрь. В комнате было странно тихо и чисто: ни паутины, ни грязи, ни пыльных разводов, украшавших зеркало накануне вечером, уже не было. По полу лился луч дневного света, а воздух был наполнен морозной свежестью и запахом хвои. На стуле возле распахнутого настеж окна, посреди всего этого неожиданного порядка стоял её предмет воздыханий, согнувшись и держась за ладонь. На нем было ничего кроме брюк да сорочки, разве что его шерстяной шарф, колючий, как куст терновника, укрывал его шею от игривого ветра. Молодой человек резко повернул голову на едва слышимый скрип двери и ухватился рукой за ставни, балансируя на стуле. — Господин Эрик, что Вы делаете? — вскричала испуганно девушка, схватившись ладонями за лицо. — Тут очень холодно! — Мадемуазель! — воскликнул он, спрыгнув со стула. — Эрик не ожидаль увидеть Вас здьесь. Руку он ловко спрятал за спину и отошёл в тень. — Господин Эрик, Вы меня, право, напугали. Я…я. — вдруг начала неразборчиво лепетать она. Глаза её быстро-быстро забегали по комнате, а на щеках появились два розовых пятнышка. — В-вы? — сказал архитектор, буравя непонимающим взглядом бедную барышню. — Я принесла стихи, как Вы просили… Наконец вздыхая ответила она, вынимая из-за спины тот самый сборник стихов, о котором она говорила, и положила его на столик с видом нашкодившего ребёнка. Мужчина этого решительно не понимал. — Вы чьем-то быть огорчены. У В-вас печальный un oeil (глаз). Теперь и вторая его рука спряталась вслед за первой; и он стоит, вытянувшись, чуть склонив голову вперёд. — Я слышала, у Вас что-то упало. — Василиса вытягивает шею, заглядывая за спину высокого господина. — Эрик думаль, что décorer la fenêtre avec des vitraux (украсить окно витражом). Ловко пробежавшись пальцами по стеклу, он наклоняется, поднимая с пола разноцветные стёклышки и рассматривая их в своей ладони. — Витраж? Барышня подходит к архитектору и смотрит на рассыпавшиеся «самоцветы». Синие, рубиновые, голубые, изумрудные, пурпурные, цвéта осоки или же просто прозрачные с отливом небесной туманности; кажется тут собралась вся богатая палитра, если не боле. — Я слышала, Вы вскрикнули. — роняет девушка, не решаясь поднять взгляд на лицо мужчины, а между тем, пользуясь неожиданным замешательством, кладёт свою руку на его. Она осторожно обхватывает его за локоть и тянет спрятанную руку на свет. Первое, что видит Василиса, закатанный рукав сорочки. У него удивительно жилистые руки, но вместе с тем такие изящные. Ладонь сжата в кулак и чуть трясётся; в ней что-то хрустит. Между музыкальных пальцев тонким следом тянется багровая капелька. — Oh, non. Seulement pas ça! (Только не это!) — долетает до её слуха его стон. Она чувствует, как он пытается увернуться и освободить руку. — Господин Эрик, что же Вы натворили! Разожмите ладонь, прошу Вас! По половицам поскакал осколок тонкого изумрудного стекла, пачкая кровавым следом дерево. Болезненное стенание, подавляемое шипением вырывается из уст молодого человека. — О, Господи! Господи! — шепчет девушка. Её руки легко порхают над его ладонью, бессознательно касаясь беленькими пальчиками пореза. — Я сейчас. — Василиса срывается с места и, придерживая юбки, выбегает прочь. Каблучки её резво и громко стучат по ступеням. — Позвольте Вашу руку. Она аккуратно дотрагивается до его плеча и берет в свои руки окровавленную ладонь. Раны касается сложенный кусочек марли, смоченный спиртом и мужчина нервно отворачивается, дёрнув головой. — Вам…больно? — подрагивающим голосом спрашивает девушка, не замечая, как неосознанно поглаживает его руку. — Эрику нье болно… Эрик хотеть здьесь la beauté (красота). — упрямо отвечает он. Василиса аккуратно перевязывает покалеченную ладонь и завязывает узелок, но руку не отпускает, продолжая держать и согревать в своих ладонях. — Мадемуазель? — несколько удивлённо спрашивает Господин, устремив свой взгляд на девушку. Она не отвечает, всё поглаживая бинты. — Господин Эрик, Вам…больно? Она наконец поднимает глаза, столкнувшись с молодым человеком взглядами. Яркий сверкающий янтарь и глубокий изумруд. В комнате воцаряется тишина. Очи её поддёрнуты пеленой смущения, в них плескается волнение, на щеках расцветают красные пятна. Рот её чуть приоткрыт, а грудь лихорадочно поднимается с каждым новым вдохом. Мужчина не отвечает, продолжая вглядываться в её широко распахнутые глаза, а затем резко отдёргивает руки, будто обжегшись. — Ньет, ньет, давайте луше почитать стихи… — быстро выговаривает он, вскакивая с места и отшатываясь от Василисы, прижимая раненую руку к груди. — Быть может Вы хотите чаю? Чай! — барышня выныривает из бессознательного омута, и голос её звонко прокатывается по комнате. — А с вареньем хотите? Вы любите варенье? Он и не успевает что-либо ответить, потому что Василиса уже скрылась за дверью и её шаги уже слышны где-то далеко внизу. Молодой человек вздрогнул и поморщился, чувствуя, как пульсирует порез. Он никогда не выносил ни запаха, ни вида крови. Всё его сознание вмиг улетучивалось, все мысли превращались в один толстый клубок, дурно становилось и нечем было дышать. Но в этот раз, едва он услышал рядом с собой этот мягкий девичий голосок, он будто бы забылся. Её нежные руки творили чудеса, бесстрашно касаясь раны. Что-то громко ухнуло у него в груди и стремительно покатилось вниз в живот. Его затрясло как в лихорадке, но причина этому была не его волнение и далеко не кровавая боязнь, а что-то, что заставляет сердце биться быстро-быстро, бросать то в жар, то в холод… — Господин? Жасмин с ромашками. — говорит Василиса, переступая порог и, торопясь, бежит к столу. Посуда в её руках опасно наклоняется, грозясь разбиться и залить пол кипятком, но подоспевшие вовремя тонкие жилистые руки не дали этому случиться. — Ох, спасибо! В её руках остаётся только глубокое блюдце. Его глаза озорно засветились, когда он устремил обратно взгляд на барышню. — Что у Вас в-вокруг bouche (рта)? — спрашивает он, обводя рукой вокруг своих губ. — В-варенье… — этот жест заставил Василису покраснеть и утопить свой взгляд в ярких ягодах, видневшихся на поверхности сладкой субстанции. — Я ела…его. Она с благодарностью принимает у Господина из рук батистовый платочек, промакивая уголки губ. — Варенье брусничное. Я сама готовила… — уже робко добавляет она. — Хотите попробовать? Она щедро макает десертную ложечку в конфитюр и ждёт, пока лишнее стечет обратно в блюдце. Архитектор желает взять эту самую ложку в руки, но она проходит мимо, приближаясь к его губам. Он поднимает на неё глаза; в них звучит немой вопрос, но он тут же испаряется, спрятавшись за дымкой конфуза. Распробовав, Господин немного щурится и прикрывает янтарные глаза, смакуя вкус сиропа. — Брусника, потому и кисло. — говорит Василиса, улыбаясь, краснея ещё больше от этой безобидной близости. — Non. Non. Эрику comme cette confiture. Très savoureux! (нравится. Очень вкусно!) Вы позвольите? Спрашивая разрешения, высокий господин тянется к её руке, мягко обвивая её пальчики. Она не заметила, как на тыльную сторону ладони упали несколько сладких капель, испачкав её беленькую кожу. Василиса, чуть дыша, следит, как архитектор подносит руку к приоткрытым губам и сцеловывает сладость с раскрытой ладони. Одна его рука невольно ложится на её локоток, не давая отстраниться, а другая накрывает её маленькую ладошку. Его глаза, в них скользит нежность. Très savoureux! (Очень вкусно!) — вновь шепчет он, склонившись над девушкой. Ничего не говоря, молодой человек встаёт со стула и тянет барышню за собой. Он отвечает ей полупоклоном и протягивает руку в приглашающем жесте. Девушка ещё некоторое время смотрит ему в глаза впитывая в них какое-то лесное невиданное чувство, а затем приседает в реверансе. Осторожно, будто боясь потерять, мужчина обвивает рукой её осиную талию. Василиса прогибается под этим невесомым нажимом и неосознанно прижимается к его груди. Плавный такт звучит в их ушах; они с увлечением выделывали разные фигуры. Её легкая поступь, колыхающаяся юбка, уверенность партнера, неслышимая музыка, проникающая вглубь души, и кружения, кружения, кружения… Как изящно, как легко скользит она! Уж не думала она, что этот неловкий архитектор умеет вальсировать. Никогда она еще не двигалась так свободно. Барышня не чувствовала собственного тела. А для мужчины держать в своих объятиях прелестнейшую девушку, точно вихрь носиться с ней, ничего не видя вокруг, было чем-то новым и таким прекрасным… Но вот он остановился и быстро закружил девушку вокруг своей оси, а она еле поспевала ухватиться вновь за его руку. Но неожиданно Господин Эрик опускается на одно колено и прикрыв глаза, целует её разгоряченную ручку. Задерживая поцелуй, его музыкальные пальцы сильнее сжимают её руку. Как пылко!.. Наконец молодой человек отстраняется и глядит снизу вверх на ошеломлённую девушку, которая стояла и чуть дышала. Внезапно она вырывает руку из этой мягкой хватки и, придерживая юбки, убегает. Она бежит, не разбирая пути. В голове её стоит туман, ноги того гляди подкосятся, и она упадёт. Что это был за поцелуй? Если она проживет и сто лет, то и тогда не позабудет его. Наверху послышались неторопливые громкие шаги. Только она подумает о нем, кажется, так и чувствует прикосновение его жарких губ. Всю ночь она не спала. Признаться честно, девушка целовала свою руку, сжимала её… Она боялась сгладить поцелуй… »…Все почти страсти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая, что нас женщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, они приготовляют её сердце к принятию священного огня, а все-таки первое прикосновение решает всё…» М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»